Маленьким и никчёмным…
На сцене пел брутальный пацан, похожий на Дэна. Я вышел из-за стола, поднялся на сцену и вмазал пацану просто за то, что мне не понравилась форма его подбородка. Пацан рухнул, увлекая за собой микрофон и производя столько шума, словно это рушились башни-«близнецы» в Нью-Йорке. На меня бросились несколько человек – наверное, музыканты, а может, охрана, и я с радостью уложил их приёмчиками, о которых они понятия не имели. Все, все они почему-то были похожи на Дэна…
Разобравшись на сцене, я пошёл в зал и те из мужиков похожих на Дэна, которые не успели удрать, получили кто в нос, кто в подбородок, кто в ухо.
Бабы визжали, посуда звенела, я бил всё и вся за то, что Элка так смотрела на Дэна, за то, что он держал её за подбородок, за то, что они стояли так близко друг к другу. Когда все Дэны разбежались и расползлись, я начал крушить столы, стулья и прочую мебель. Кто-то пытался хватать меня за руки, но где ему было против моего пьяного мужского отчаяния! Я крушил всё вокруг, и где-то в глубине помутившегося сознания маленькой вспышкой мелькала мысль, что завучи так себя не ведут.
За окном уже визжала сирена, но остановиться я смог только тогда, когда у меня на запястьях защёлкнулись наручники.
– Все бабы одинаковые, – утешала какая-то Ксюха, пока меня волокли в милицейский «Газик». – И чего ты так распсиховался?! Сходил бы в сауну, заказал массажик, а теперь сидеть тебе года два за злостное хулиганство.
– Цыц, Ксюха, – приказал я, и успел продиктовать ей мобильный телефон деда, прежде чем меня запихнули в «собачатник» с решёткой на единственном окне.
Перспектива отсидеть года два меня больше обрадовала, чем испугала. На зоне всё понятно и просто, а главное – никаких баб. Но прежде чем сесть, я хотел бы попросить деда догнать этот чёртов автобус до грёбаной монгольской границы…
Отрезвление было ужасным.
Голова раскалывалась на части, всё тело ныло, рубашка была порвана, джинсы тоже. Едва я открыл в глаза, в кутузке звякнул замок, дверь открылась, и мент, ещё более помятый, чем я, повёл меня куда-то по длинному серому коридору.
Жить не хотелось. От стыда и… ещё раз стыда.
В комнате с серыми стенами и решётками на окнах, кроме милицейского капитана находились Сазон и Мальцев с неизменной мартышкой на правом плече. Элки с ними не было, и я испытал огромное облегчение.
Капитан сидел за столом, сцепив руки и с выражением лица, словно только что съел лимон. Деды о чём-то оживлённо беседовали между собой. Сазон был бодр, свеж и отблескивал бриллиантом величиной с грецкий орех, который красовался у него на груди в качестве украшения православного креста.
– Сынку! – заорал дед, увидев меня. – Ну, баздюган!! Ну, герой! Ну ты да-ал!! Ресторан в хлам разнёс!! Собирайся, пошли! Командир, отдайте ему шнурки, ремень и часы!
Капитан молча выложил на стол все вещи, которые у меня изъяли перед тем, как запихнуть в изолятор.
– А… это… как же уголовная ответственность? – пробормотал я. – Я хочу понести наказание… Я готов сесть в тюрьму… Я заслужил это!!
– Сынку, ты с глузу съехал? Какая тюрьма? Какое наказание? Все счастливы и довольны – ресторан, потерпевшие, капитан, правда, капитан?! – Милиционер скуксился ещё больше, прижал палец к губам и с мольбой посмотрел на деда. – Я всем такую неустойку выплатил, что хозяин кабака себе ещё пять заведений отстроит, потерпевшие сапфировые зубы вставят, а капитан купит …
– Уходите! – взмолился мент. – У нас с животными не полагается!
– Где животное? – оживился Сазон. – Это не животное, это поэт! А на плече у него бородавка! Но уйти отсюда мы завсегда рады! Правда, сынку?!
– Не пойду, – упёрся я. Чувство вины пересилило здравый смысл. – Посадите меня, капитан, пожалуйста!!
– Тьфу ты, – плюнул Сазон. – Башкой что ли треснулся? Пошли, праведник, а то крылья за спиной вырастут, и вознесёшься к едреней фене! – Сазон подтолкнул меня железным кулаком в спину. Я поплёлся к двери, еле волоча ноги. Следом, словно конвой, пристроился Мальцев. Он что-то тихонько напевал себе под нос. Обезьяна на его плече сроила гнусные рожи. Мне хотелось удавиться, утопиться и застрелиться одновременно. Моим последним желанием перед смертью был бы, пожалуй, графин холодной свежей воды…
– Дед, – сказал я, когда мы вышли на улицу, – Элка мне изменила и поэтому я…
– Заткнись! – гаркнул вдруг дед. – Чучело педагогическое! По-твоему, если люди стоят друг против друга и один держит другого за рожу – это измена?! Не знал, что ты такой извращенец!
Значит, он в курсе. Значит, Элка успела ему всё рассказать и, конечно же, повернула события в свою пользу!
Стояло раннее утро, машин на улицах почти не было. Я с тоской огляделся в поисках работающих киосков, где можно было бы купить минеральную воду, но ничего подходящего не увидел. Нужно было идти в гостиницу, но идти туда не было сил.
– Дед, – я остановился посередине дороги, – я… не могу её видеть. Вы идите туда, а я поброжу полчаса по городу.
Сазон вдруг подпрыгнул и больно ткнул мне пальцем в грудь.
– Ты Элку не трожь!! Она тебе не шалава какая-нибудь! Если она что-то сделала и тебе не сказала, значит, так для тебя же и лучше было! Эк, тебя раскорёжило-то, Дездемон хренов!!
– Отелло, бля, – поправил его Елизар. – Классику искажаешь.
– Один хрен – ревнючка. Пошли в гостиницу!
Посмотрел бы я на Сазона, если бы его драгоценная Кармен удрала из дома в двенадцать ночи и обнималась с каким-нибудь парнем в кафешке. Посмотрел бы я на то, что осталось от этого парня, от этой кафешки и от драгоценной Кармен…
– Не пойду, – упёрся я.
– Пошли! – дед потянул меня за рукав, который и так был разодран по шву. – Пошли, сынку! У нас в ресторане военный совет намечается под чай-кофе! Заодно и сушняк свой промочишь, я же вижу, у тебя горло дерёт с перепоя!
– Нет!
– Пойдёшь! – топнул ногой Сазон. – Ты мужик, или… или… мартышка юзанная?! – выдал он невиданное ругательство.
– Сам ты юзанный, – оскорбился за Янку Мальцев.
Я невесело рассмеялся и покорно пошёл в гостиницу.
В ресторане и правда назревал военный совет.
За составленными в ряд столами сидели Герман, Викторина, Ганс и… Беда.
Она сидела в центре стола, словно фельдмаршал.
На ней был тот самый розовый сарафан «от Катьки», который ассоциировался у меня с убийством Оскара Васильевича. Сил смотреть на Элку у меня не было, но я посмотрел. Она встретила мой взгляд с вызовом, давая понять, что виноватой себя не чувствует. Типа, она святая, а я – козёл.
Я сел напротив неё и тоже с вызовом посмотрел ей в глаза.
– В принципе, я не против, чтобы ты меня ревновал, – тихо сказала Элка. – Но, прошу, не делай это так разрушительно.
– О личном мы поговорим наедине, – отрезал я и поискал глазами какую-нибудь минералку.
– Хорошо. Тогда я приступлю сразу к делу. За эту ночь я много успела сделать. Во-первых, дала телеграммы во все интернаты, в которых нас ждут, что мы не приедем. Я думаю, после событий в Тайменке и Бобровниково, руководители детдомов отнесутся к этому с пониманием.
– И облегчением, – язвительно вставила Лаптева. Я вдруг заметил, что Викторина сидит за столом в солнцезащитных очках.
– Ни для кого не секрет, что раньше я работала репортёром в газете «Криминальный Сибирск», – продолжила Элка. – У меня осталось много знакомых в милиции и ГАИ. Один из них дежурил сегодня ночью, я созвонилась с ним и попросила побить по базе «Тойоту-Авенсис» с номерами У сто пятнадцать КУ. Так вот… – Беда замолчала и в упор уставилась на меня, ожидая, когда мои нервы не выдержат, и я начну задавать вопросы. – Так вот… – Она медленно взяла со стола сигареты и, не торопясь, закурила, прилаживая непослушное пламя зажигалки к кончику сигареты. – Так вот…
Я почувствовал, как бешенство снова закипает внутри. Ну конечно, она опять королева бала! Она провернула кучу работы, пока я – алкоголик, ревнивец и дебошир, – сидел в тюрьме. Сейчас она неторопливо покурит, потом размеренно позавтракает, наслаждаясь, как все трясутся от нетерпения узнать, что же ей удалось раскопать.
– Ну и?… – не выдержал первым Обморок. Он нервно отхлебнул кофе, обжёгся, дёрнулся, облился и тихо, незатейливо выругался: – Ёп-п-пть!
– Доча, если ты опять скажешь «так вот», я подумаю, что ты начала заикаться и буду лечить тебя испугом. Говори, что ты там раскопала! – треснул кулаком по столу Сазон.
Я еле сдержал смех. И победно посмотрел на Беду. Пусть попробует теперь потянуть время…
– Так вот, – продолжила она, не засчитав себе поражения и продолжая в упор смотреть на меня, – машина марки «Тойота-Авенсис» белого цвета, госномер У сто пятнадцать КУ была куплена месяц назад и зарегистрирована на имя Карманкиной Нэлли Викторовны! – В глазах у Беды опять полыхнул победный огонёк.
Что-то мне показалось в этом имени знакомым.
