– Девочки, не горячитесь, – загудел Михаил Степанович, – Катя, не надо хорошую вещь уродовать. Сейчас я сниму с Марфы брюки. Главное, слушайте меня. Поняли?
Актрисы замолчали.
– Вот и хорошо, – кивнул дядя Миша. – Марфа, можешь ноги вместе сложить? Я сяду тебе на колени, ухвачусь за пояс и сдерну эти джописы.
– Джеггинсы, – поправила Франк.
– Да какая разница? – незлобливо прокряхтел Михаил Степанович, устраиваясь на ногах Ермоловой. – Главное, их стянуть, так? Ну, девушки, теперь будем действовать так. Я скомандую «три» и дергаю джописы…
– Джеггинсы, – с упорством, достойным лучшего применения, повторила Катя.
– Почему вы тут распоряжаетесь? – возмутилась Марфа.
Дядя Миша крякнул.
– Потому что ты лежишь на полу и из‑за слишком узких жописов пошевелиться не можешь.
Я покосилась на Франк, та не подвела.
– Джеггинсов!
– Я двигаться не могу, – нехотя признала Марфа, – но руководить людьми у меня легко получится! Я командую! Я главная!
– Говорю «три», – повысил голос дядя Миша, – Марфа втягивает живот, Катя вытаскивает руку из порток. Главное – слаженность. Ну, раз, два!!!
Михаил Степанович сделал быстрый рывок, но ничего не изменилось.
– Она не захотела брюхом шевелить, – завопила Катя.
– Пальцам не за что зацепиться, жопулисы налипли на тело, как клей, – пожаловался Михаил Степанович.
– Джеггинсы! – прошипела Франк.
– Вот еще, стану я под чужую дудку плясать, – заявила Марфа, – всегда по‑моему быть должно! Раз, два, три!!!
Но и на этот раз попытка освободиться от штанов не принесла успеха.
– Сейчас задохнусь, – пообещала Марфа.
Я посмотрела на ее красное лицо и решительно велела:
– Ну хватит! Джопусы необходимо разорвать!
– Джеггинсы, – просвистела Франк, – меня прямо бесит, когда люди слова коверкают. Ложить! Покласть! Ихний! Зво́нит! Нельзя изъясняться по‑обезьяньи! Джеггинсы, а не все остальное. Джег‑гин‑сы!
– Обезьяны, слава богу, помалкивают, – сказал дядя Миша, – и каждого свое злит. Я места себе не нахожу, если новую дорогую вещь зря уничтожают. Я их стащу. Надо мне наоборот сесть! С ног на живот перебраться.
– Тут я, – напомнила Катя.
– Ничего, у нее нижний этаж широкий, все поместимся! – азартно воскликнул дядя Миша.
Франк залилась ехидным смехом, Марфа начала хватать ртом воздух.
Михаил Степанович слегка подвинул Франк, та свесилась набок и заверещала:
– Ой, ой, запястье выворачивается.
– Потерпи, – попросил дядя Миша, – пару секунд всего и надо. Вот так!
Старший Корсаков устроился около Кати и засопел.
– Мама, – пропищала Марфа, – они меня раздавят! Помогите!
– Спокойно, Маша, я Дубровский! – гаркнул Михаил Степанович.
– Ее зовут Марфа, – продемонстрировала незнание классики Франк. – А вы знакомы с Дубровским?
– Читал когда‑то, – закряхтел Михаил Степанович, – хреновы пописы!
– Джеггинсы, – не сдалась Катя, – о Дубровском постоянно «Желтуха» пишет! Умеет он пиариться!
Михаил Степанович замер.
– Так парень давно умер!
– Олег Евгеньевич! – ужаснулась Катя. – Когда? Что с ним случилось?
– Вроде медведь его сожрал, – с некоторой долей сомнения произнес Михаил Степанович, – или сам утонул. Запамятовал. Давно читал. И имени его не помню! Но вроде он не Евгеньевич был! Хотя спорить не стану! Что забыл, то забыл.
– Позавчера Олег Дубровский в ресторане «Тургенев» гулял, кучу людей назвал, – застрекотала Франк. – Его там обсчитали, такая карусель!
– По моим сведениям, Дубровский умер в тысяча восемьсот не помню каком году, – завел Михаил Степанович, – и Тургенев тут ни с какого боку! Пушкин! Вот автор!
– Прекрати спорить! – разозлилась Катя. – Дубровский был в «Тургеневе». Я там чай пила, а он мимо идет, весь такой роскошный!
– Пушкин, – уперся Михаил Степанович. – Ты в школе‑то училась? Про Александра Сергеевича слышала?
– А‑а‑а! – заорала Марфа. – Царапает! Вы сунули мне в брюки наждак! Осторожно! Больно!
– Ну извини, – смутился Михаил Степанович, – руки у меня такие, шершавые.
– Надо кремом мазать, – посоветовала Марфа.
– Обязательно, – хмыкнул дядя Миша, – вот только жопинцы расстегну и полечу в салон, маникюр, ногокюр, маску на морду лица.
Франк закатила глаза.
– Уход за ступнями называется педикюр! Надо же было такое слово изобрести «ногокюр».
– Мой вариант звучит приличнее, – возразил дядя Миша, – педикюр как‑то не очень. Задумаешься, кто его делает, если он «педи».
Я опять решила внести трезвое предложение:
– Давайте воспользуемся ножницами.
– Нет! – отмел дядя Миша мою идею, – сейчас‑ка. Ух!
– А‑а‑а, – заорала Марфа.
– О‑о‑о, – завизжала Катя.
Послышался треск, Франк скатилась на пол, Михаил Степанович упал на спину и придавил Ермолову.
– Спасите, умираю, – донеслось из‑под дяди Миши.
– Вот ёканый бабай, – выругался старший Корсаков, медленно поднимаясь, – разорвал случайно! Сила у меня в руках немереная. Ё‑моё!
– Капец котенку! – возвестила Франк. – Не носить тебе, Марфа, джопинсы.
– Джеггинсы, – меланхолично поправил дядя Миша.
Катя издала звук, похожий на хрюканье, и уставилась на Михаила Степановича.
– Я что, произнесла глупое слово? Заразилась от вас?
Дядя Миша вытер пот со лба.
– Пежо всем. Филипп Леонидович так говорит, когда ерунда получается. Пежо всем! Не машина! Не про автомобиль речь, мне она нравится, симпатичная, французская, неприхотливая, хотя для наших дорог нежная, нам надо на танках ездить по колдобинам. Пежо всем в смысле…
– Спасибо, мы поняли, – остановила я разболтавшегося бутафора, – пежо всем джописам!
Франк встряхнулась.
– Марфа, ты не расстроилась?
Ермолова, придерживая руками останки брюк, со стоном села и попросила:
– Вилка, дай таблетку. Голова раскалывается!
– Извини, не ношу с собой лекарств, – ответила я.
– Открой мою сумочку, – трагическим шепотом попросила Марфа, – дай блистер!
– Пока ты очухиваешься, я в свитерах пороюсь, – алчно заявила Франк, – они там далеко‑далеко затырены. Ну, я пошла!
Катюша исчезла среди стоек, я направилась к комоду, на который Марфа бросила свой хитрый клатч, который можно спрятать в платье, порылась в нем, уколола палец, вернулась к дивану и подмигнула Михаилу Степановичу, тот оказался на редкость понятливым и, сказав:
– Пойду, помажу руки кремом, а то красивым женщинам кожу царапаю, – поспешил в коридор.
Ермолова проводила его злым взглядом и села на диван.
– Вот дебил! Разорвал эти, ну как их… Господи! Они с Катькой галдели и мне мозг взорвали. Где таблетки?
Я открыла сумочку.
– Марфа, скажи, зачем тебе ножницы?
Ермолова дернулась.
– Какие такие ножницы?
– Те, что лежат в твоем клатче, – ответила я. – Согласись, странный аксессуар для вечерней сумочки. Я обычно прихватываю с собой губную помаду, мобильный, ну еще зеркальце с расческой.
– У меня ногти часто обламываются, – быстро сказала Марфа.
– Ладно, – кивнула я, – будь по‑твоему, но тогда требуются маленькие кусачки. А я вижу ножницы с длинными острыми лезвиями, такими пользуются, когда надо резать бумагу. Опасная вещь. Сколько стоил твой клатч? Это же настоящий крокодил?
– Я похожа на лахудру, которая носит подделку? – вспыхнула Марфа. – Извините за напоминание, не люблю сверкать погонами, но ты сидишь рядом с самой популярной актрисой Европы. Уж, наверное, я себе заработала на сумчонку. Да, это рептилия. Клатч сделан фирмой «Мано», знаешь такую?
– Видела рекламу от производителя самых дорогих изделий из кожи, – кивнула я, решив не ловить актрису на лжи. Наверное, у Марфы проблема с памятью, недавно она говорила, что оригинальную сумочку придумал модельер, она досталась ей в комплекте с платьем.
Марфа улыбнулась.
– Ты справедливо заметила про ценность аксессуара. Вещица, которую ты сейчас держишь в руках, из последней коллекции, она существует всего в двух экземплярах. Второй приобрела то ли Мадонна, то ли Кристина Агилера, то ли Джулия Робертс. Наружная часть из аллигатора, внутренняя – натуральный шелк с ручной вышивкой.
– Кстати, о подкладке! – воскликнула я. – Ножницы ее изодрали. Неужели тебе не жаль сумочку?
– Новую куплю, – процедила Марфа, – ерунда.
– Ой, а на лезвиях буковки, – восхитилась я, – вензель «ТФВ». Интересно, что он означает?
– Понятия не имею, – буркнула Ермолова, – вон кофта лежит, на замке «молнии» выбито «УКК», и что? Название фирмы, какая‑нибудь «Ти Фан Волтер»! Мне без разницы! Я купила ножницы в ларьке у метро.
