— Вопросы! Тут! Задаю! Й-а-а-а-а!
Острый луч нервно запрыгал и скачками, как пьяный заяц, вернулся ко мне.
Я зажмурилась.
— А граммофон-то конкретно поломанный, — опасливо отметил мой внутренний голос. — Прям псих! Ты с ним полегче, не доводи до греха, пусть уж задаст свои вопросы.
— Ладно, спрашивайте, — разрешила я и демонстративно зевнула.
Пусть не думает, что напугал меня.
— Нас, — поправила невидимая миру Наталья Скорость-и-Сила Ложкина, выражая солидарность со мной как с бойцом сопротивления чему-то пока непонятному.
— Имя! — гаркнул невидимка.
— Алиса!
— Врешь!
— Тогда Наталья!
— Фамилия!
— Чья?
— Твоя!
— В смысле, Натальина? — с учетом наличия вариантов я просто должна была уточнить. — Если Натальина, то Ложкина! А если Алисина…
— Р-р-р…
Невидимка негромко рыкнул.
Тоже, видать, какого-нибудь сенбернара в прадедушках числит!
— Ты кто?!
Тут мне, разумеется, очень захотелось брякнуть освященное вековой фольклорной традицией «конь в пальто», но я удержалась.
Мягко попросила конкретизировать:
— В смысле?
— Кто ты такая, Наталья Ложкина?
— Ну-у-у… Это же не философский вопрос?
— Я сейчас ее убью, — снова взрыкнув, пожаловался невидимка, кажется, не мне.
— Значит, не философский, — поняла я. — Тогда я милая и безобидная девушка двадцати пяти лет…
— И как дожила-то? — негромко удивился кто-то в тени за лампой.
Похоже, мужиков там двое.
— Ой, знаете, с трудом! — обрадовалась я вроде бы прозвучавшему сочувствию. — Жизнь у меня такая сложная, ни минуты покоя, ни секунды отдыха, сплошь труды, труды…
— Праведные? — ехидно уточнили из тени.
— Это намек? Или подсказка? — озадачился мой внутренний голос.
— Вроде ни в чем предосудительном пока не замечена, — сказала я вслух, подавив несвоевременные сомнения. — Не была, не имела, не привлекалась…
— Гм…
— Так, родная, думай, думай, — воспользовавшись паузой, забормотал мой внутренний голос. — Эти-то сами кто такие, а? Дом большой, богатый, построен как крепость, не иначе в твердом расчете на погром, раскулачивание, смену власти, военные действия и Апокалипсис. Судя по всему, тут либо чиновник высокого уровня живет, либо статусный бандюган, либо вообще два в одном!
Я послушно задумалась.
Фиг их знает, этих высокопоставленных чиновников и статусных бандитов, может, у них принято проводить собеседования с претендентами на вакансии прислуги в гестаповском стиле. Тогда ничего экстраординарного пока что не происходит, сейчас меня обстоятельно проинтервьюируют с раскаленным утюгом и пошлют себе лесом. То есть улицей Сиреневой.
Однако, кем бы ни был хозяин этого особнячка с уютным пыточным подвальчиком, ему наверняка не понравится, что какая-то подозрительная девица, неубедительно прикидываясь соискательницей не столько хлебного, сколько пыльного места уборщицы, слонялась вокруг его дома, что-то высматривая и вынюхивая.
А что я ненастоящая жрица клининга, тутошние церберы наверняка уже выяснили, покопавшись в моей сумке с богатым культурным слоем, хранящим в том числе и визитки — в двух вариантах. И ни одна из них не рекомендует меня как уборщицу, только как курьера и журналистку, что, прямо скажем, подозрительно…
А уж если я, понукаемая рычанием и вероятными пытками, признаюсь, что веду разведдеятельность по поручению какого-то интуриста, однозначно пришибет меня-шпионку от греха подале хоть топ-чиновник, хоть вип-бандит…
Нет уж, чистая правда — это как прозрачный деревенский самогон: с виду совершенно невинная жидкость, но залпом ее принимать нельзя, это смертельно опасно!
И тут (смотрите-ка, хватило даже одного упоминания спиртного!) супервумен Наталья Сила-и-Скорость внутри меня повела крутым плечом, решительно проталкиваясь на передовую.
— О! А это мысль! — на лету поймал и на зуб попробовал сырую идею мой внутренний.
Хм?
А что, вполне может сработать!
— Ладно, признаюсь, я сюда не просто так, а с конкретной целью явилась, — я вздохнула, якобы сдаваясь.
Потому что придумала «легенду», которая может показаться и убедительной, и интересной как ворюге, так и чинуше!
— Мне картины продать надо, — конспиративно понизив голос, сказала я. — Хорошие картины — холст, масло, рамы резные позолоченные, добротная такая живопись середины прошлого века. Пейзажи там, натюрморты, купальщицы ню и прочая чистая экология.
В тени за лампой заинтересованно помалкивали.
Я вдохновилась:
— Произведения эти мне достались случайно, торговля предметами искусства в сферу моих профессиональных интересов до сих пор не входила, и как ведется этот бизнес, скажу вам честно, я не знаю.
— Так ты в дело хочешь войти или крышу ищешь? — поинтересовался невидимка.
— Судя по сленгу, хозяин скорее бандит, чем чиновник, — шепотом прокомментировал мой внутренний голос.
— Вообще-то я просто покупателя ищу, — прикинулась я простодушнейшей дурочкой. — Я ведь как подумала? Дома тут новые, дорогие, люди в них живут материально и душевно богатые, авось и прикупит кто-нибудь с полтонны натуральной живописи оптом себе в дворцовые покои!
— Халтура эта твоя живопись!
— С чего это вы взяли? Вы эту мою живопись еще не видели! — неподдельно обиделась я. — Ничуть не халтура, добросовестнейший соцреализм. Холсты крепкие, масло толстым слоем, как на бутерброде от бабушки, а рамы вообще несбыточная мечта жучка-древоточца: деревянные, как Буратино, резные, как вологодское кружево, тяжелые, как сто собак!
— Вот про собак — это уже лишнее было, — одернул меня внутренний голос.
За лампой зашептались.
— Очень хорошие картины, себе бы оставила, да развешивать негде — на съемной маломерной площади живу, — жалобно добавила я.
— Ладно, оценщику свои картины покажешь, — решил невидимка.
— О как? — приятно удивился мой внутренний голос. — Похоже, ты выкрутилась из неприятной ситуации с перспективой на прибыль?
— Только учти: если полотна ворованные, все возможные проблемы твои, — умерил мою радость незримый собеседник.
Я прикусила губу.
Строго говоря, картины не ворованные — наследник автора сам пожелал от них избавиться, но все же дело это тайное.
— Полотна не ворованные, но по некоторым причинам я не хотела бы афишировать эту сделку.
— Мы тоже, — за лампой хмыкнули.
— Прекрасно. Значит, я могу надеяться, что все останется между нами? — нажала я.
— Конечно.
— А сколько нас тут сейчас? — Я начала наглеть. — Вы лампу-то выключите, а то я не вижу, с кем договариваюсь.
Скрипнул отодвигаемый стул.
— Ну, смотри.
Слепящий свет погас, и я увидела своего собеседника.
Дядечка как дядечка: среднего роста, среднего возраста, непримечательной внешности. Ничего интересного.
Гораздо больше меня заинтриговал тот, кто как раз в этот момент на цыпочках отступал за дверь.
К сожалению, я успела увидеть только ногу в белом носке и черной туфле.
Безобразное сочетание! Глаза б мои на это не смотрели!
— Если тебя так разочаровал один фрагмент, значит, и в целом мужик не достоин внимания, — успокоил меня внутрений голос.
Сумку мне вернули, из подвала, из дома и со двора последовательно вывели, и вскоре я вновь стояла на улице, таращась на щетинящиеся шипами ворота, как легендарный баран.
Наконец, осознав, что в аналогичном бараньем стиле на меня таращится камера наружного наблюдения, я с усилием ожила и с ускорением затопала к ближайшему проулку, а по нему — в сторону набережной.
Хватит с меня на сегодня разведдеятельности, хорошенького понемножку.
Как чудесно на пляже ранней весной!
Не лежат рядами, как сосиски на гриле, стремительно подрумянивающиеся гости из дальних холодных краев.
Не снуют туда-обратно, сноровисто перешагивая через дымящиеся тела, горластые продавцы чучхелы, хачапури и чебуреков.
В богатом йодом воздухе не доминируют ароматы средств для загара и от оного, в россыпях гальки не таятся стыдливо зарытые фруктовые косточки и огрызки.
Не орут в мегафоны зазывалы экскурсионных бюро, не рычат водные мотоциклы и прогулочные катера, не реют в небе тушки рожденных ползать, дерзнувших полетать на параплане…
Я легла на спину в паре метров от воды, раскинула руки и закрыла глаза, с удовольствием подставляя лицо ласковому солнцу.
Сочинское весеннее солнышко — это вам не гестаповская лампа с таким резким светом, что ее следовало бы запретить Женевской конвенцией!
Я лежала, покрывалась веснушками и мысленно составляла отчет, который убедил бы Артема, что я вполне отработала те двести импортных денег, которыми он оплатил мои опасные шпионские труды.
