Про веревку я помнила. Но, воля ваша, разве за время этой дурацкой гонки по набережной у меня была хоть какая-то возможность сообразить — что, собственно, произошло в гараже? Кристина зацепила какую-то веревку, после чего на Стаса упало нечто тяжелое… И?
Вероятно, озадаченность, нарисованная на моей физиономии, граничила с полным обалдением, так что Боб, видимо, меня пожалел и, вопреки обыкновению, начал объяснять:
— Веревка была очень грамотно зацеплена за связку двух старых аккумуляторных блоков — стояла эта конструкция на самом краешке верхней гаражной полки. Только дунь — и упадет. А с другой стороны веревочка цеплялась за новенькую машинку Кристины. Так что любой, севший за ее руль и решивший выехать из гаража, получил бы этой самой связкой аккурат в крышу над водительским сиденьем. Я, конечно, не спец по автозапчастям, могу туда-сюда ошибиться, но блок весит, сколько мне помнится, килограммов восемьдесят. Высота там почти три метра. А корпус современного автомобиля, как ты понимаешь, далеко не танковая броня. Я, признаться, не видел эту конструкцию до того, как она сработала, но веревочка была завязана грамотно, чем-то вроде шлюпочного узла, точнее, парочки таких узлов — в статике держит мертво, а только потяни, тяжелая штука падает, веревочка соскальзывает вниз и — мало ли что там валяется. Кто же знал, что Кристиночке вздумается за кончик потянуть. Вопросы будут?
— Значит, если бы она не споткнулась о веревку, эта груда железа…
— Ну, там далеко не только железо, иначе оно бы столько не весило.
— Не придирайся к формулировкам. Значит, если бы веревка не попалась Кристине под ноги, все это грохнулось бы на голову ей самой?
— Вероятно, — безразлично пожал плечами Борис свет Михайлович. Добрый он все-таки…
Укладывала полученную информацию в голове я долго. Боб успел за это время принести еще кофе и коньяку — вероятно, вид у меня был, как в рекламе чудо-витаминов, кадр «до приема», — потом помог какому-то юному спортсмену вернуть на место отлетевшее от скейта колесико, поинтересовался, не пожелаю ли я чего-нибудь съесть, я не пожелала, потом принес еще бутылку — не токайского, конечно, откуда бы ему взяться в крошечном кафе на набережной — «Монастырской избы», потом слегка повздорил с какими-то тремя бритоголовыми, которые решили, что девушка — то есть я — не удовлетворена тем, как за ней ухаживают, потом они вместе выпили на брудершафт у снабжавшей нас стойки — хотя вряд ли хотя бы один из этих лбов знал, что значит «брудершафт»… Примерно в этот момент я глянула на принесенную «Избу», мельком подумала — сопьюсь — и вернулась к кофе и размышлениям.
Как я ни сопротивлялась такому выводу, как ни пыталась придумать что-то другое, по всему выходило, что это Стас. Милый, неулыбчивый, патологически обязательный Стас, влюбленный во все, что ездит… Он технарь по духу и крови, он был единоличным хозяином гаража, в конце концов, у него были причины не любить Кристину. Только одно говорило в его пользу: когда Кристина попросила его «посмотреть, что с техникой», он не мог не помнить, что над его головой «висит» смертоносный груз. И чего же он тогда полез? Но аргумент этот был, увы, вполне крохотным. Чтобы обезвредить конструкцию, ему перед этим нужно было, как минимум, выставить Кристину из гаража. А если он сам вязал эти узлы, то знал, что в статике они абсолютно надежны. Вряд ли можно было предположить, что Кристина споткнется об веревочку.
Ладно, кто еще? В конце концов, гараж стоит открытым почти круглосуточно, а Стас не торчал там, как пришитый. Выждать и воспользоваться моментом мог кто угодно. Не встающая до сих пор с постели Ольга? Ну-ну. Зинаида Михайловна, устанавливающая тяжеленные блоки на краешке гаражной полки и вяжущая на них шлюпочные узлы — это зрелище выходило за рамки даже моей фантазии. Нина? Не знаю, про Нину невозможно сказать хоть что-то определенное. Герман? Обладая абсолютно свободным доступом в апартаменты Кристины, он мог бы — не вдаваясь в мотивы, которых у него, на мой взгляд, нет — тот же несчастный случай устроить значительно проще. Боб? А вот это — запросто.
О господи! Неужели меня угораздило влюбиться в убийцу? Зато какого! — ехидно констатировал внутренний голос. Ну надо же! Черт знает как расталкиваю его на предмет уже проснуться и чего-нибудь посоветовать, а он — внутренний, называется! — дает о себе знать, когда конюшню уже открыли и лошадей увели.
Неужели Боб?..
Сколько уже дожидаюсь, чтобы мужик попытался наконец перейти к более активным действиям, а тут вдруг обнаруживается, что активные действия могут оказаться вовсе не теми, которых я дожидаюсь…
Или Злодеем все-таки был Стас, который сегодня попался в собственную ловушку?
— А Стас знал, что он его сын? — спросила я у Боба, который уже распрощался с бритоголовой командой и, сидя рядышком, глядел на меня, увы, отнюдь не влюбленно. Примерно так ветеринар смотрит на кота, которого принесли кастрировать: чем так издеваться над животиной, не лучше ли сразу усыпить.
— Мог. Хотя уверенности нет.
— А Зинаида Михайловна?
— Она же не слепая. Ты и то догадалась.
— Ну… Я догадалась после того, как она мне намекнула, что Стас — сын Нины. И то не напрямик, а так, вскользь… Ты сам-то как узнал?
— Да я уж и не помню, давно дело было.
— И ничего не сказал Герману?
— С какой стати? У него своя голова есть. Каждый видит то, что он хочет видеть. Да и как ты себе это представляешь? Явиться к нему и торжественно сообщить, что его шофер вовсе не его шофер, ну, то есть, он, конечно, шофер, но на самом деле сын… Сцена из мексиканского сериала.
— А Ядвига?
— А что Ядвига? Она знает все про всех — больше, чем мы сами о себе знаем. Но никогда никому ничего не сообщает. И что ты прицепилась — сын не сын, знал не знал. Доказательств все одно никаких, Нина ничего не скажет.
— Не понимаю. Двадцать лет растить сына — рядом с его отцом — и…
— И что? Именно потому, что двадцать лет. Сперва, может, надеялась, что сам догадается, а потом уже вроде бы как и глупо — что же раньше молчала. Ты вот что… Ты пока свой темперамент малость умерь, посиди спокойно.
— Да я, кажется… Надо было мне еще две недели назад домой вернуться. Или вообще здесь не появляться.
— Вот только угрызений совести нам тут и не хватало! Сказал же — посиди спокойно.
И опять, как после смерти Вики, я столь же упорно, сколь и безуспешно пыталась «поговорить» с Германом. А ему опять было некогда. Просто кошмарно некогда. Сначала надо было организовать похороны, потом отправить в санаторий Ольгу, да и работа сама по себе двигаться не станет… В общем, ни минуточки свободной, так что даже когда мне удавалось с ним столкнуться в доме, он отделывался торопливым «да-да, Риточка, потом, потерпи немного»…
Я танцевать хочу, я танцевать хочу — всю ночь, до самого утра!
Саломея
Из холла доносились голоса. Я прислушалась. Говорят на повышенных тонах, а кто и о чем — не понять. Атмосфера явно накалялась, хотя разобрать отдельные слова было по-прежнему невозможно. Что за дела? Еще поубивают там друг друга… Ох, типун мне на язык! В этом доме фигура речи запросто может превратиться в фигуру жизни. А то и смерти.
Тихо и осторожно, почти как ниндзя, я сунула нос в полуоткрытую дверь…
Вот так да! Никого. Неудивительно, что я не могла узнать голосов — бешеный спор, так меня настороживший, сосредоточен в рамках телеэкрана, откуда доносятся всякие душераздирательные реплики. Опять очередная Мануэла никак не может выбрать между очередными Роберто и Энрике, поскольку ей жутко мешает очередной злобный Рамирес…
Вообще-то, сколько я тут обитаю, все смотрят дурацкий ящик по своим комнатам, хотя в холле он, конечно, самый основательный, дюймов сорок, а то и больше — серый квадрат на стене, Малевич третьего тысячелетия. Мне все казалось, что эта штуковина тут висит исключительно ради мебели — кресла в холле роскошные, хоть спи в них, камин опять же, бар, столики какие-то самобеглые, как же без телевизора в такой обстановке? Пусть даже народ здесь особо не задерживается. Кто же это решил обычаи нарушить?
А может — вон там какие страсти играют, обыденной жизни не чета — сериалы стали уже настолько самодостаточными, что… м-м… активизируются сами по себе? Жутковато…
И тут я почувствовала, что в холле кто-то есть. Вдруг. В одно мгновение. Так наваливается духота, когда неожиданно отключается вентилятор. Неслабое ощущение, надо сказать. Хотя ни одного постороннего звука не слышно — ни движения, ни дыхания, только страстные речи героев экрана. То ли мерещится, то ли нервы напряжены до такой степени, что воспринимают биотоки или как их там еще обзывают.
Впрочем, морок быстро рассеялся. Какие там биотоки — просто мозг, поднатужившись, сложил элементы окружающей обстановки и выдал на-гора результат, хотя и в несколько странной форме. Ну да, моя голова еще и не такое умеет.
