– Да ну тебя...
– Да ты что, я просто думаю – может, какие-то слова характерные, каждый ведь от боли и неожиданности может себя выдать, потому что контроль теряет над собой.
– Да нет, ничего особенного он не говорил. Голос по такому не определишь. Полякова вот с ним по телефону говорила, ведь это он меня к Колобкову вызывал, так говорит, голос противный, пришепетывает и слова растягивает.
– Да... негусто. Противный – это понятно. Вряд ли ты радиодиктора ожидала услышать. Слова растягивает... не знаю. Никто в голову не приходит.
– Ох, Валька, уж не дядя Вася ли это по мою душу?
Надежда выяснила, что Синицкий ездил в командировку в Италию в конце ноября с двадцать седьмого по тридцатое. Они сели с Валей в уголке и стали рассуждать.
– Вот, смотри, Валя. На кассете дата стоит 25 ноября. Я после отпуска когда на работу вышла? Так, тут выходные были... второго декабря... Значит, Никандрова убили второго декабря. А между этими датами как раз Синицкий в Италию ездил – это единственное событие, с которым можно смерть Никандрова связать, раз уж мы выяснили, что Синицкий во всем этом замешан. Значит, можем предположить, что все дело в Италии, а следующим Богданов в Италию собирается, я сегодня встретила в проходной секретаршу его, Валю, мы с ней поболтали немножко, она говорит, что скоро он улетит контракт подписывать.
– Слушай, а вот что мне в голову пришло: допустим, Никандров кассету эту просмотрел, ничего там особенного не отметил – подумаешь, дядя Вася с Синицким ругается, – удивился, наверное, но криминала никакого не заподозрил. А вдруг он решил это дело для себя прояснить и камеру у Синицкого в кабинете поставил, а там такое увидел, чего ему видеть никак нельзя было, а еще, они же не знали, что он без звука записывает, может, они думали, что он все слышал.
– Надо мне к Миле пойти, чайку попить, выяснить это поподробнее.
– Да, слушай. Жорка опять вчера звонил, там за него милиция взялась опять, похоже, то дело тоже передали в город и мужика этого, киллера, нашли вроде!
– А Жора-то откуда знает, ему что, официально сообщили?
– Да нет, конечно, они там туману напустят, просто бабуля-соседка, которая из-за пятна на потолке шум подняла, так она, оказывается, видела этого мужика в день убийства, он напротив Жоркиного дома лед скалывал. Так ее вызывали опознавать одежду этого мужика, а самого его не показали, а показали только фотографию, а он на фотографии – покойник!
– А чего они темнят-то, сказали бы сразу, тот это или не тот.
– Вот и Жора набрался смелости и спросил там их прямо, а они отвечают уклончиво, говорят, дело еще не закрыто.
– А что им от Жоры-то понадобилось?
– Да понимаешь, дело действительно в город передали, следователь такой интеллигентный, тихим голосом разговаривает, но вцепился в Жору намертво и вытащил-таки из него, что Жорка Синицкого как-то случайно возле своего дома встретил.
– Ну и зря Жорка сказал ему! Теперь еще хуже будет: да почему вы раньше молчали, время тянули, а может быть, вы кого-то другого видели, а на Синицкого сваливаете, все равно тот уже ничего опровергнуть не может.
– Да, примерно так и было. Но Жоре больше сказать нечего, он на своем стоит.
В конце дня Надежда открыла дверь в бывшую приемную Синицкого, где секретарша Мила скучала в одиночестве.
– Привет, можно, я от тебя позвоню? Тишина у тебя, воздух свежий.
– Да уж, сижу, как в склепе. Не успел человек умереть, так уже никому и не нужен стал, никто ничего не спрашивает.
– А что заходить-то, если милиция кабинет опечатала?
– Да, а я вот сижу тут, чай все время пью от скуки. Будешь со мной?
– Буду. Что там слышно, кто теперь у нас начальником будет?
– Да никого подходящего у них на примете нет, пока Лисицын на два отдела. И ходят слухи, что наш отдел расформируют вообще и распихают по другим. Тогда меня сократят. Вот сижу, потихоньку шкафы разбираю.
– Да подожди ты, может, еще дадут кого-нибудь. Неохота уходить, привыкла небось? Как тебе с Синицким-то работалось?
– Да неплохо, вот только в последнее время...
– А что – в последнее время? – насторожилась Надежда.
– В последнее время он нервный очень стал, кричал много и выпивать начал.
– Да что ты?
– Да, и все вздрагивал, боялся чего-то. Как думаешь, правда это, что люди свою смерть заранее чувствуют?
– Не знаю, а ты милиции-то про это рассказывала?
– Да они меня пока толком не спрашивали.
Надежда потянула носом воздух:
– Что это чай у тебя какой хороший, бергамотом пахнет, прямо жалко такой на работе заваривать.
– А это подарок, это мне ваш Никандров еще давно подарил.
– Никандров? Что это он тебе такие подарки делал?
– Да ладно тебе. Ему что-то надо было по своему делу поработать, а у Леонида Петровича в кабинете телевизор хороший, вот он как-то меня попросил, чтобы я его пустила в кабинет на полчаса, пока Синицкий обедал, потом вот чай принес.
– А что он там делал?
– Да я не интересовалась, в кабинете потом все в порядке оставил.
– Один раз он приходил?
– Ну два, а что?
– А когда это было, не помнишь?
– Да что ты все спрашиваешь! Когда да когда! Ну до того, как Синицкий в Италию ездил, а Никандров того... Вообще он какой-то странный был.
– А почему же ты про это никому не рассказала, когда Никандров погиб?
– Почему-почему... Синицкого боялась. Он бы меня сразу выгнал.
– Да, это понятно. Ну, спасибо за чай, пойду я.
После того как Надежда рассказала Вале про шахту лифта, он забеспокоился и ходил злой и хмурый. А теперь, когда она ему сообщила, что их подозрения подтвердились, что Никандров действительно был в кабинете у Синицкого и оставил там камеру, а потом узнал что-то важное и за это его убили, Валька прямо озверел.
– Слушай, ну что же это такое, это что, теперь ходи да оглядывайся, тебя из-за любого угла пристукнуть могут, а за что?
– Ох, Валя, боюсь, что за наше неуемное любопытство.
– Какое любопытство? Мы же ничего не узнали. А знаешь, я вот назло пойду, попрошу у мирзоевских ребят аппаратуру, а кое-что у Никандрова осталось, Павел с дачи привез по моей просьбе, и тоже поставлю где-нибудь камеру.
– И где это, интересно знать?
– Так, Синицкого мы уже упустили, ничего не узнали, а вот где – у Богданова в кабинете!
– Валька, ты что, рехнулся?
– А что, думаешь, у Богданова не получится?
– Да я не про Богданова, а вообще про твою идею. Ты что, хочешь, чтобы тебя, как Никандрова? Мне, знаешь, этой пустой шахты надолго хватит. Ведь сколько людей поубивали, а за что? Вот у тебя есть хоть какие-то мысли, в чем же дело?
– Нет у меня никаких мыслей, а узнать можно, только если камеру поставить. Наверное, они что-то делают или передают, а потом это в Италию возят, и я спать спокойно не буду, пока не узнаю!
– А я уже давно спокойно спать не могу. Только Саше не проболтайся, а то он меня дома запрет и на работу пускать не будет.
Следователь Алексей Николаевич Мельников сидел на своем рабочем месте и думал. Перед ним лежал протокол допроса Чапыгина Г.В., 1949 г. рождения, русского. Мельников допросил Чапыгина строго и обстоятельно и добился от него, что, кроме Сущенко, его квартирой на улице Верности предположительно пользовался Леонид Петрович Синицкий. Стало быть, ключи у него были. На вопрос, почему же он раньше скрывал эту столь важную для следствия информацию, Чапыгин долго мялся, потом выдавил из себя, что не хотел подводить своего бывшего начальника, человек явно ни при чем, а его затаскают, и что теперь, когда Синицкого нет в живых, ему уже ничего повредить не может. Чапыгина пока отпустили.
После того как милиция так неудачно выступила на Большой Охте, так как, кроме трупа убийцы по кличке Халява, там нашли только двух перепуганных пьяненьких мужичков, сотрудников котельной, за дело взялось городское УВД. Тамошние оперы, вполголоса ругая коллег из районки, вцепились в мужичков, те со страху протрезвели, но память у них отшибло начисто. Наконец на вопрос, с кем Халява общался и кто к нему приходил в последние дни перед убийством, один мужик вспомнил, что дня за три приходил, верно, такой солидный мужчина, представительный, волосы седые. А опер взял да и показал ему фотографию Синицкого. Мужик Синицкого опознал, только сказал, что тогда Синицкий был не в себе – волосы растрепаны, глаза бегают.
Мельников хмыкнул. Надо же, Синицкий, приличный человек, коренной петербуржец, тридцать лет проработал в крупном закрытом институте, где все люди проверены-перепроверены, дослужился до начальника отдела и – на тебе! Связался с самым что ни на есть махровым уголовником! С чего бы это его потянуло на такие знакомства? Больше мужички никого не вспомнили. Говорят, что ходили к Халяве, конечно, всякие люди, но кто такие – они не знают. А Синицкий, значит, встречался там, на Верности, с дамой, как ее... Трофимова Е.А. И она недавно умерла, никто не знает от чего. Отравление неизвестным ядом – придумают же эти медики! Ничего себе диагноз! Очень интересно получается, это не считая смерти самого Синицкого. Там в институте никто ничего не знает и ни в чем не признается. Тычут бумажки какие-то, ведомости, вот видите, говорят, никого ночью на этаже не было, все опечатано. Завтра он еще раз туда оперативников пошлет, а на послезавтра надо вызвать жену Синицкого и попробовать всетаки что-то у нее выяснить.
