Латыш молча кивнул. И тогда заговорила Екатерина Щукина. Ее голос сейчас меньше всего подходил для чтения лирических стихов. Зато он мог бы звучать с любой судебной трибуны.
– Налицо типичный случай самооговора. Известны разные типы преступников, берущих на себя заведомо непомерную вину, от умалишенных, до склонных к самоубийству. Данный случай совершенно ясен. Подзащитный надеется. Надеется на что‑то, обещанное ему. Подзащитный рассчитывает выйти на свободу как можно скорее. Подзащитный влюблен.
Гедгаудас Зиедонис резко поднял голову, и Принц, воспользовавшись этим, сунул ему под нос открытый ноутбук. Там в окошке электронной почты виднелась фотография, вернее, кадр, сделанный камерой наблюдения где‑то в метро.
– Красивая девушка, Гедас? – Принц задал вопрос напрямик и сам же на него ответил. – Мне кажется, что очень. И еще мне, Гедас, ужасно жаль, что сейчас она едет по эскалатору в питерском метро, а на животе у нее бомба, начиненная шрапнелью из рубленных гвоздей. Но девушку можно понять, Гедас. Ведь ее жениха Гедгаудаса Зиедониса пытали в застенках Санкт – Петербургского ФСБ! Ведь он покончил с собой, оставив предсмертную записку! Ведь эту записку опубликовали три дня назад все газеты Евросоюза! А польский паспорт на чужую фамилию и билеты до Петербурга на двадцать седьмое число были куплены для твоей невесты заранее, Гедас!
– Он говорил… – голубая жилка на виске бывшего гонщика больше не пульсировала, он сжал зубы, и, оскалившись, прорычал: – он говорил мне, что так проще будет добиться освобождения… Через официальные каналы и консульство. Он говорил, что Прибалта грохнули его люди, потому что из фонда ветеранов организация давно превратилась в мафию. А на мне ничего нет, я могу дать показания, и ехать…
– Кто? Кто это тебе говорил?
– Небольшого роста. Я не знаю его по имени. Он пару раз заезжал за Прибалтом. На своей машине. Рыжий. Очень некрасивый. Слушайте, вашей девушке плохо…
Принц резко обернулся. Катя Щукина стояла у покрашенной масляной краской стены и слабо улыбалась.
– Чтобы организовать кровавый теракт, – задумчиво проговорил Принц, мало найти камикадзе и прицепить на нее пояс шахида. Нужно еще, чтобы была толпа. Большая толпа. Катюша, я глубоко уважают поэзию Бродского, но ты, кажется, встречалась с тем, кто приходил в эту камеру, а позже на узел спецсвязи?
– Поляков… журналист Поляков, русская служба Би – Би – Си, – сказала адвокат Катя Щукина: – он говорил, что представляет фонд поддержки демократии. Он говорил…
– Я знаю, что он говорил, – резко перебил ее Принц: – потому что здесь он говорил, что он офицер ФСБ Поляков. Меня интересует, что он делал? Деньги на марш протеста от него? Сколько?
– Ну ты же видел этот марш, – слабо махнула рукой Катя.
* * *
Девушка в плаще посмотрела на часы и улыбнулась сама себе. Она знала, что ее видит камера наблюдения под козырьком одного из банков. Но знала она и то, что сейчас в этой камере нет божьего, всевидящего глаза. Просто холодное стекло.
Она почти пришла и потому замедлила шаги, ведь до назначенного срока оставалось несколько минут. Тогда она стала смотреть на солнце. Это вредно, она знает. Но сейчас оно не грело, только слепило, озаряя две сходящиеся под прямым углом улицы, особняк напротив огороженного сквера и толпу людей.
– Мнение горожан было учтено, – говорил Карен Назарович Шахматов своим малоубедительным голосом: – инициативная группа жителей ближайших домов выразила полное одобрение…
– Знаем мы это одобрение! – кричала из людской гущи расхрабрившаяся девчонка: – небоскребу нет! Зеленому городу – да!
– Простите, но у меня в руках документ. Председатель инициативной группы, ветеран ракетных войск Поляков…
Девушка в плаще не слушала дальше. Она не очень хорошо понимает на слух русскую речь. Но не настолько, чтобы не разобрать слов «Предъявите документы, девушка».
От разговоров следует уклоняться, пояснял рыжий русский. Потому что можно случайно сжать зубы. Когда молчишь, металлический вкус постоянно напоминает – справа и слева на коренных зубах у нее накладные коронки. Неудобные, жевать ими нельзя, да и не нужно. Их надо сжать покрепче и замкнуть цепь, которая пошлет радиосигнал в тяжелый сверток, закрепленный на животе.
– Слушай, Принц! Я уже здесь! Ну, куда идти, тут народу полно?.. Я на углу, этой, как ее… – рослый парень с простоватым лицом растерянно озирался, как типичный провинциал, обманутый кажущейся прямоугольностью Питерской застройки. Вид у него был такой беспомощный, что девушке очень захотелось помочь советом. Это был бы неплохой поступок перед отправкой на небо, или куда там ее отправят через пару минут. Как жаль, что она не знает здешней географии: – Принц, повторяю, я здесь, на углу…
– Понял тебя, Сергей! – сказал Принц. Он стоял, затерявшись в людском многолюдье, и внимательно смотрел, как по залитой солнцем улице идет латышская террористка – камикадзе, а следом за ней, метрах в трех Сергей Вихорь. Зона фугасного действия пояса шахида… Зона разлета осколков… – теперь ты меня понимай. Первым к ней подойдет Гедас! Повторяю, первым Гедас!
– Она меня сразу увидит, – сказал Гедгаудас Зиедонис. Он здорово обалдел, оказавшись среди нескольких тысяч людей после месяца вынужденного одиночества.
– У нее солнце на глазах. Увидит не сразу. Но как только ты понял, что увидела, стой. Стой, где встал. И не надо к ней бросаться с объятиями. Не надо кричать «милая – хорошая»! Просто стой! Надо повторять?
– Не надо, Принц, – сказал латыш и, выбравшись из толпы, пошел навстречу девушке в плаще.
Той осталось пройти шагов тридцать, чтобы оказаться в самой гуще людей. Разных людей. Старушек с Лениным, школьников в медицинских масках, смачно плюющих под ноги хулиганов и очкастых плохо выбритых интеллигентов. Разных.
– Ну а теперь, дайте мегафон, девушка. Я говорю, девушка, дайте мегафон, пожалуйста… Вы потом меня обо всем спросите, а сейчас… спасибо девушка. Катюша, милая, у нас остается семьдесят секунд. Через сорок секунд начинай говорить. Десять у тебя на то, чтобы заткнуть этого придурка на крыльце. И еще двадцать на стихи Бродского.
Навстречу девушке в плаще вышел человек. Вышел и остановился. Она посмотрела на него с опаской и недоверием. Потом улыбнулась. Очень печально улыбнулась, словно благодарила питерское солнце за то, что оно так здорово ее обманывает за семьдесят секунд до назначенного срока.
– Гедас? – это было первое слово, сказанное ею за сегодня. Не ускоряя и не замедляя шага, она подошла к бледному, всклокоченному парню с водянистыми глазами и зубами, как у хомяка. Приоткрыв от удивленья рот, обвила его шею руками.
– Да, это я, – сказал он и поцеловал ее в губы.
И в тот же момент, здоровенный парень рядом быстро шагнул к молодым людям. Девушка попыталась отстраниться, но Гедас Зиедонис держал ее в объятиях крепко и целовал. Целовал так, как никогда раньше. Она только застонала, когда почувствовала, как крепкие руки обшаривают ее под плащом, потом сильным рывком пытаются стащить свитер. А потом она увидела нож.
Этот русский мордоворт замахнулся огромным ножом, и это было словно в бреду, потому что Гедас, ничего этого не замечая, вцепился пальцами ей в затылок и, казалось, обезумел от любви. Что, вообще‑то, не свойственно хладнокровным прибалтийским парням. И все остальные тоже не заметили, как нож входит под ее плащ. Потому что женский голос, очень громкий, в котором слышалась какая‑то искорка, какая‑то неземная любовь ко всем живущим на земле, проговорил на всю улицу:
– Послушайте… Слишком часто мы обманываем друг друга, слишком часто помним о том, кто нас обманул. Но сейчас, я надеюсь, вы послушаете меня. Слово это можно по разному понять. Послушать. Послушаться. Я очень прошу вас всех, кто слышит меня, сделать то, что я сейчас вам скажу…
Девятнадцать. Восемнадцать. Семнадцать…
Сергей Вихорь вспорол ножом эластичную ткань на талии девушки, и с хрустом, раздирая в клочья, сорвал с нее пояс, начиненный взрывчаткой. Килограмм девять, прикинул он на ходу. Два кило на взрывчатку, и еще семь на всякие гайки – железки. Неслабый из меня сейчас получится дуршлаг.
Двенадцать, одиннадцать, десять…
– Посмотрите вокруг себя. Посмотрите под ноги. А теперь быстро сядьте на асфальт. Не бегите. Не ложитесь. Просто сядьте, места для всех хватит!
В. Т. Бондарь, Карен Шахматов и другие вожди Северного национального проекта наблюдали с крыльца небывалое зрелище, невиданное со времен Иоанна Грозного, или кто у нас там был последним жестоким деспотом, кому целыми площадями народ челом бил? Людское море разом ушло вниз. Кое – где возникли недоразумения, кто‑то грузно опустился кому‑то на коленную чашечку, кто‑то потребовал себе асфальта побольше. Но в целом это невиданное физическое упражнение митинг небоскребоненавистников выполнил на оценку «хорошо».
