— Провести специальное расследование. Ну, тут слово взял Демидов, ты только не дергайся, но он предположил, что, поскольку данное вещественное доказательство изъял и предъявил в лабораторию инспектор Николаев…
— Вот свинья, — сказала Ева, укладывая свои вещи в коробки. Она удивилась, что отнеслась ко всему этому спокойно.
— Самое интересное, знаешь что? Тебя очень хочет этот отдел по экономическим. Правда, из наркотиков мужик такой, хмурый все время.
— Козлов.
— Точно, он весь посинел, со всеми переругался, так уговаривал перевести тебя в наркотики.
— Он любит смотреть меня на стрельбище.
— Ну вот, тебе, может быть, интересно, какой основной довод экономики был в их пользу? Твоя неотразимость!
— Вот свиньи, — сказала Ева устало.
— А ты чего сама не попросилась в наркотики?
— Не знаю. Думала, меня под следствие. Свинья, короче.
— Я, пожалуй, пойду. — Лариска неуверенно прошла к двери. — Я вижу, ты не в себе, соберись.
Когда Ева тащила свою коробку на третий этаж, ее остановил на лестнице бодрый, небольшого роста и с буденновскими усами юркий мужичонка. Ева равнодушно отдала коробку и почти не слышала, что он говорил, семеня за ней по коридору.
В новом кабинете в глаза сразу бросились красивые темно-красные пластиковые рамы на окнах. Стол был углом, на одной стороне стола стоял компьютер с небольшим монитором. В углу комнаты из небольшой декоративной вазы почти до потолка устремилось подозрительно безупречное ярко-зеленое растение.
— Красиво живете, — рассеянно сказала Ева. Мужичонка облегченно сбросил коробку на стол.
— Я, гм… в гражданском, но очень рад, очень рад. Можете представиться по форме! — Ева смотрела с недоумением, она, похоже, не понимала. — Подстаканов Илья Ильич, ваш непосредственный начальник!
Ева вытаращила глаза, но быстро прижала пятки и вытянула руки по швам:
— Разрешите представиться! Старший лейтенант.
— Ну вот и ладненько, сработаемся! Я лично очень рад, очень рад, — потирал руки, обходя Еву, как новогоднюю елку, полковник Под-стаканов. — Самое главное, знаете что?
— Никак нет.
— Я знаю! В нашем отделе с вами никогда не случится таких профессиональных конфузов, вот что! Да вольно!
— В каком смысле? — Ева ошарашенно смотрела на расхаживающего кругами Подстаканова.
— Ну, всякие там убийства на допросах, сексуальные домогательства, ни Боже мой! У нас другие клиенты. Другие! Вижу, что не понимаете. Ну, ничего, поработаете — поймете. Это же не уголовники, понимаешь, которые женщин покупают при случае, а то и не успевают, необразованные крысы… У нас другой контингент, вот что я вам скажу! Интеллигенты, ядрена мышь, ухоженные, с маникюром, и в силу своих тяжелых профессиональных обстоятельств почти все, бедняги, к женщинам спокойны.
— Почему? — спросила Ева.
— Э-э-э… Или давно поженаты на хорошо обученных дамах, — полковник при этом так пробежался пальцами в воздухе, словно играл гаммы, — или, кто поактивней, наелись этого до отвала, или, что совсем понятно, такие ядреные профессионалы, что полностью вот этим свои мужские способности уничтожили, — он ткнул пальцем в компьютер. — И подход к ним нужен особый: никаких крайностей, да что я тебе говорю, сама поймешь. Устраивайся! — Он осторожно, словно пританцовывая, пошел к двери.
Ева еще стояла в оцепенении, когда дверь опять открылась и радостный Подстаканов доверительно сообщил:
— Ну ты уж совсем не скисай, чего красоте пропадать! Хотя отдел наш и бабский — шесть баб, но имеются в наличии и хорошо подготовленные мужские кадры! К тебе и опера перевели из убийств, сам напросился, мо-о-олоденький! Идет, коробки тащит!
Ева рассеянно смотрела на открывающуюся широко дверь. Кто-то тащил сразу три коробки, спрятавшись за ними и тяжело пыхтя. Когда коробки были пристроены на полу, на Еву весело и чуть заискивающе смотрел потный оперуполномоченный Волков.
— Закрой дверь, — сказала Ева.
— Ева Николаевна, возьмите меня, я буду стараться. — Волков смотрел ей в глаза, улыбаясь. — Меня все равно уже приказом назначили, я сам напросился, еще в пятницу написал заявление. Как только мне сказали, ну, про этот допрос, я сразу подумал: «Какая женщина!»
— Ты не волк, ты — лиса, — грустно сказала Ева. — На что ты мне нужен.
— Вам все равно полагается уполномоченный, у меня испытательный срок кончается в следующем месяце, будут назначать! И потом, Ева… Николаевна, я же для вас просто находка, и сейчас докажу.
— Валяй!
— У вас на столе уже первое дело лежит. Пенсионерка на инвалидности и многодетная мать меняли друг другу пятьдесят долларов. Экономическое преступление! Статья… сто семьдесят два, да?
— О Господи! — закричала Ева и села. — Какой кошмар!
— Вот и говорю, кошмар. Я так подумал, неужели Ева Николаевна будет этим заниматься? Стыд, да и только. Нет, вы не подумайте, у них не всегда так. Это просто конец месяца, там у банков, наверное, весь оперативный состав отдела сегодня пасется, вот Максимову повезло больше, у него два мужика тыщу меняли с рук. Короче, допрос проведен по всей форме, протоколы составлены, сегодня, понимаете, указ вышел об обмене только по паспортам. Удачный день, говорю, в этом плане, — добавил неуверенно Волков, видя полное отчаяние на лице Евы. — Нет, вы меня поймите, я буду незаменимым, я все сделаю, землю рыть буду! Просто я понял, что отдел убийств не по мне.
— Здесь тоже бывают трупы.
— Да не боюсь я трупов. Это у меня на китайцев такая аллергия.
В комнате повисла унылая тишина. Перед Евой отчетливо и почти осязаемо возник Николаев, подмигнул, кивнул в сторону Волкова и покачал головой. Ева решительно стукнула по столу рукой. Волков понял, что она сейчас скажет.
— Ладно. Подожди. Не горячись! У меня есть и кое-какие достоинства. Я знаю, ты стреляешь лучше всех здесь. А я — дерусь. Серьезно, не смотри так, у меня отличная подготовка по борьбе, почему я и пошел в органы. Я покажу тебе все мои приемы, ты сможешь шею потом ломать даже горилле в сто килограммов, нежно и незаметно.
Как только Волков перешел на «ты», Ева странно успокоилась, а Николаев исчез. «Он же почти моего возраста… Какая, в конце концов, разница».
— Уговорил. Какая тебе выгода, Волков, я женщина нервная, своенравная!
— У меня шкурный интерес, я потом объясню. Можно мой стол здесь поставить? — Он показал в угол с искусственным цветком.
В обед зазвонил телефон. Гнатюк говорил тихо и медленно, Ева иногда даже не понимала некоторые слова.
— Молчи, я знаю, что ты скажешь. Ты можешь думать что угодно, ты упертая, но я не имею отношения к этой обойме. Посиди. Отдел неплохой и очень профессиональный, в следующем году переведем обратно.
Ева положила трубку на стол и рассматривала внимательно процесс перемещения цветка к двери, а когда подняла и послушала, там были короткие гудки.
«Я не буду с тобой трахаться, — сказал вчера утром Володя-сантехник. — Ты не здесь и не со мной, я так не люблю, я вчера, пока ты спала, стрелил утку, хо-о-рошая утка, я тебе скажу! Вот это — класс, вот это приятно!»
— Волков! Ты случайно не знаешь, где у нас психолог разместилась, у нее есть кабинет?
— Тебя — к ней, или ее — к тебе?
— А ты можешь? Волков уже выскочил из кабинета. Далила пришла минут через десять, оглядела кабинет:
— Это повышение?
— Это — унитаз, я в нем плаваю, но воду пока не спустили! Это у меня такие чисто профессиональные ассоциации, — добавила Ева на всякий случай, видя непроницаемое лицо Далилы.
— Я слышала, тебя собираются в звании повысить.
— Чего только не бывает. Ты извини, что я тебя пригласила к себе.
— Ну! Мне этот шустренький сказал, что приглашает на чай с пиццей в свой кабинет. Не против ли я, если и ты там будешь.
— Хватает с лету. У меня нет пиццы.
— Он очень быстро убежал вниз, наверное, сейчас принесет.
— Далила… Извини, я тебя бросила за городом. У меня к тебе вопрос. Не по существу.
— Это ты извини, но я на работе и вопросы не по существу отпадают. Если у тебя профессиональные проблемы, ассоциации странные, проблема с контактностью, сомнения в честности и верности коллег, я — к твоим услугам, я принесла тебе мое заключение для сегодняшней комиссии, ознакомься. Здесь написано, что тебе практически невозможно помочь.
— Я что — псих?
— Я не психиатр, я психоаналитик. Это разные вещи. Я могу помочь тебе адаптироваться в новом коллективе, могу посоветовать, как правильно себя вести в стрессовой ситуации, но опять же — не индивидуальной, а массовой ситуации, и это только тогда, когда ты осознаешь, что тебе нужна помощь. Но я не смогу определить тот особый комплекс истерии, который появляется у тебя при определенным образом смоделированной ситуации — например, на допросе.
— Значит, у меня — комплекс истерии?
— Не выдергивай из моего объяснения приятные для слуха вещи. Моя работа подразумевает какой-то результат. Этот результат должен быть конкретизирован. На фактах. Для здорового климата в коллективе. Не твои страдания меня интересуют, а тот самый унитаз, который ты ассоциировала.
