— Значит, у меня — комплекс истерии?
— Не выдергивай из моего объяснения приятные для слуха вещи. Моя работа подразумевает какой-то результат. Этот результат должен быть конкретизирован. На фактах. Для здорового климата в коллективе. Не твои страдания меня интересуют, а тот самый унитаз, который ты ассоциировала.
— Ладно. Ты меня утомила. Ты меня еще наблюдаешь, или все выводы уже обозначены?
— Ну, скажем так, ты мне больше не интересна. Я тебя поняла. Не веришь?
— Слушай, я не знаю, что ты там поняла, но из твоих слов получается, что, как только произносят: «допрос», со мной случается припадок и я «стрелю» заключенного, как утку. Если бы знала о специально проведенном обыске в мед-кабинете, о лекции следователя Калины перед этим, ты бы здорово озадачилась этой коллективной подготовкой! Это же была провокация!
— Тебя обидели, бедную, разозлили, ладно, у меня нет магнитофона, скажи-ка, храбрая женщина, ты что, не хотела убить этого подследственного? Ведь он был тебе больше не нужен, он все сказал, ну, на подсознании, ну не ври! Ну скажи мне, что этому гаду и извращенцу дали бы шесть-восемь лет, а там примерное поведение или амнистия, ну? Ты же уверена, что сделала все правильно!
— Но он бы всех перестрелял! — взорвалась Ева. — Ты что, совсем тупая? Ты что, в бухгалтерии?
Теперь и Ева и Далила орали громко и возмущенно, Далила кидалась из угла в угол, обхватив себя руками, ее разлетающиеся волосы, казалось, заняли все пространство у потолка, потому что Ева сидела и видела только эти волосы — туда-сюда, туда-сюда.
— Ладно. Спокойно! Я только хотела тебе сказать, что я с тобой закончила. И все! — заорала Далила, потом закрыла себе рот рукой, тяжело дыша, села, убрала руку, осмотрела ладонь и потрясла ею в воздухе — Ева поняла, что она укусила себя. — И чтобы ты не приставала, я отвечу тебе на твой вопрос, который ты хотела задать не по существу. Это мой брат. Что ты так смотришь? Он мой брат, понимаешь, я его очень люблю, хоть он и урод полный! Он работает сантехником и всегда рассказывает сказки, всегда и везде! И все «стрелит» и «стрелит» окрестных кур, как только они ему попадутся!! — Далила стучала кулаком по столу.
— Пицца! — заорал, влетая в кабинет, Волков. — Чего, и чайник не поставили? — Он разочарованно смотрел на Еву.
Понедельник, 28 сентября, вечер
После обеда хоронили убитых при задержании Закидонского милиционеров и майора Николаева. Бодрый и хорошо поставленный голос Демидова призывно звучал в коридорах, приглашая всех в автобусы. Ева сидела за столом, подперев голову руками. Волков сидел за своим столом, с очень деловым видом перебирая бумаги.
— Ладно, — сказала Ева, когда в коридоре стало тихо. — Я так понимаю, ты тоже не горишь желанием прощаться громко и принародно.
— Я, Ева Николаевна, вообще похорон боюсь. Нет, не потому, что там мертвые люди. Просто неудобно получается, в смысле, когда начинают речи говорить, мне становится очень неудобно как-то, как будто я смотрю спектакль.
— А если тебя пристрелят, представь, лежишь ты один-одинешенек в гробу, вокруг — никого! Дождик капает! Пустота?!.
— Ева… Николаевна, — Ева заметила, что Волков спотыкается после ее имени, как бы раздумывая, говорить ли отчество, — я смерти не боюсь, я боюсь похорон. Я и психологу так сказал, она все спрашивала: «Что вызывает у вас страх?» Я сказал, что похороны. А она так спрашивает: «Ваши или чьи-то?» Это ж надо так спросить!
— Волков, слушай, ты такой тактичный, всесторонне развитый, похорон боишься, от трупов тебя тошнит, а почему ты пришел работать в органы? Ты же вроде со специальностью?
— Из-за азарта. Подумал как-то, что проживу наладчиком, ну кончил институт заочно, дальше — семья, то-се, неинтересно как-то. Охота с чужой жизнью повозиться. Вот, к примеру, живет преступник. Умный, богатый, дело свое знает. И так он изворачивается, и сяк, а ты его — цап за руку! Делись! Нашлись поумней тебя. Главное в этом деле — вписаться в систему.
— С ума можно сойти! Опять — система. А ты психологу не говорил этого, случайно?
— Нет, я ее сразу раскусил, она от меня ничего не добилась. У нее специальный стиль — ну, такая сексуальная неряха, вроде все теряет, роняет, пуговицу застегнуть забывает, когда вопросы показывает, наклоняется к тебе впритык. Значит, ты вроде как должен заторчать от нее, отвлечься и отвечать на подсознании, не думая. Она так и говорит: «Отвечайте не думая, с ходу, что первое пришло в голову». Как же, размечталась!
— Волков, тебе кто про систему сказал?
— Никто, это я сказал, еще в школе в сочинении написал. На тему: «Кем я хочу быть». Это ведь все равно, кем быть, помыкаешься-помыкаешься, понемногу найдешь, где больше нравится. Главное — как быть. А быть надо в системе. Система — она замкнутая, у кого чего отняли — отдали другому. Нет, не только материально. И чувства, и духовно. Как повезет. Найдешь свою нишу, разберешься.
— Я так тебя понимаю, что ты решил не просто в нише сидеть и наблюдать, а непосредственно участвовать в изъятиях и распределениях.
— Вроде того. — Волков неуверенно усмехнулся.
— А ты случайно не знаешь, что тут не очень удобно, ну, стреляют иногда, вдруг — не успеешь спрятаться?
— Это уж как повезет, — согласился Волков и вздохнул.
— Ну и помощник у меня! Умный, — Ева начала загибать пальцы, — приспособленный, знает то, чего я не знаю, избытком совести не страдает, похорон не любит. Тебе цены нет. Давай-ка для начала посмотрим, есть в этом отделе хоть что-то интересное, ну ты меня понимаешь, чтобы вписывалось в твою систему. Кстати, вот ты сегодня пенсионерку задержал. Она не предлагала сразу просто отдать тебе деньги и не возиться с протоколами, с судом?
— Конечно, предлагала. Я ж не дурак. Чего по мелочам прокалываться? Так никогда не дойдешь до главного!
— Сра-а-аботаемся! — закатила Ева глаза.
— А насчет интересного, есть дело, просто конфетка, — красивое, денежное и очень запутанное. Мне вот сегодня сказали, что у нас тоже есть антиквары.
— Встречаются.
— Нет, что получается. Продаются с аукциона разные ценности, они, антиквары, в одном зале не сидят, чтобы не загонять цену. Один покупает там, другой тут — потом пару раз в году собираются вместе и продают друг другу.
— Зачем это?
— Вот! Они ж не себе покупают, а богатеньким, на заказ! Ну, там какое дело. Звонишь ты, к примеру, антиквару и говоришь, что хочешь портсигар, принадлежащий Наполеону. Ну захотелось тебе, и все! Антиквар говорит — без проблем. У него портсигара нет и быть не может, но он сообщает своим, что ему нужно. Те говорят, что нужно им. Рассасываются по разным местам, у кого скупают, где на аукционах откупают. Потом собираются вместе, выставляют все свою добычу и играют в закрытый аукцион. Твой антиквар покупает твой портсигар или меняет на какой-нибудь горшок. К этой сумме прибавляет издержки плюс моральный ущерб, то бишь полученное им в процессе поиска удовольствие. И называет цену тебе.
— Скучно, — сказала Ева.
— Подожди, это только первый день, потом все так завертится, и публика тут совсем другая. Опять же шулеры-картежники, ты не кривись, я ж не про мелкоту всякую. Эти играют по-крупному, без казино всяких и налогов, естественно, суммы фантастические, у них свои авторитеты и специалисты.
— Помру со скуки.
— А толстые мальчики в красных пиджаках, когда на них налоговая уголовное дело заводит, становятся очень даже пугливыми и глупыми! А уголовные дела на налоговых боссов, это ж мечта! А умные дяди и тети финансовых пирамид!
— Все. Замолчи, похоже, я просплю здесь не один месяц.
— Ну, тогда тебе просто повезло, что я такой активный!
— Ты — просто погремушка.
— Что это такое — погремушка?
— Не знаю. Яркая такая, вроде красивая, а внутри — горох сушеный. Ты же должен быть принципиальным, правильным, с высшим образованием и спортивной подготовкой.
— Я очень принципиальный. Ты даже не представляешь, какой я принципиальный, только мои принципы — это жизнеспособность. Я сделал себя, я — лучший, почему же мне не сделать самому себе приличную жизнь, не причиняя вреда государству, которое не может мне эту жизнь обеспечить??
— А что тогда, по-твоему, делаю на этой работе я?
— Занимаешься романтикой и самокопанием, но тешишь себя надеждой, что искореняешь зло. А его нет, зла! Учись у Востока. Зло само по себе не существует, оно живет внутри добра. Вот так. А добро — внутри зла.
— Эти твои принципы… Ты их всем рассказываешь? — Ева словно проснулась и с интересом разглядывала Волкова.
— Нет. Только тем, кого выберу.
— Почему ты выбрал меня? Почему? — спросила Ева, поднимаясь со стула.
— А ты проблемная. Не в ладах с начальством и вообще… Ты отстреливаешь крутых мальчиков на допросах, как только им срок дадут. Ты их уже приговорила к смерти, а им — пять лет, восемь. Ты же тоже пытаешься определить себя, но не понимаешь, что рассудительный практицизм лучше романтического максимализма.
