– Да она сегодня в клинике на дежурстве. Она сутками дежурит, утром ушла и только завтра к утру вернется.
– Вы уверены? – уточнила Надежда.
– Конечно, уверена! Я ее сама утром провожала...
«Значит, убитая девушка – не Анна Миленко... – поняла Надежда. – Она назвалась в отеле ее именем... Но зачем? И какое отношение к этому делу имеет настоящая Анна Миленко?»
На этот вопрос можно найти ответ, если побеседовать по душам с мамой Анны Миленко. Надежда вспомнила, что, судя по голосу, мамаша довольно пожилая, верно, на пенсии, так что, надо полагать, сидит дома, телевизор смотрит, и разговаривать с ней надо прямо сейчас, потому что ближе к вечеру она никого не впустит, а завтра утром ее дочь вернется с дежурства, а с той раньше времени Надежда встречаться не хотела.
Она дошла пешком до Садовой улицы и махнула рукой проезжающей маршрутке, которая довезла ее до Петроградской стороны. У водителя всю дорогу играла громкая восточная музыка, мешая Надежде сосредоточиться, только этим можно объяснить тот факт, что она не обратила внимания на чрезвычайно неказистую битую «восьмерку» тускло-зеленого цвета со свежезакрашенным пятном на боку, которая всю дорогу держалась за маршруткой как приклеенная.
Возле подъезда дома номер семнадцать по Малому проспекту была насыпана большая куча грязного снега. Надежда Николаевна прищурилась, пытаясь разглядеть номера квартир, и тяжко вздохнула, ей нужно как раз сюда.
На двери тускло поблескивали кнопочки домофона. Надежда нажала девятую сверху и на всякий случай сделала приятное выражение лица – кто знает, вдруг у них там камера... Хотя вряд ли, при такой-то двери. Дверь была железная, но поцарапанная и исписанная разными ненормативными выражениями.
Домофон уныло гудел, наконец послышался бодрый, но, несомненно, пожилой голос:
– Кто там?
– Галина Тимофеевна? – пропела Надежда. – Мне вообще-то ваша дочь нужна, Аня...
– А что случилось? – слегка встревожился голос.
– Да ничего не случилось, просто сказали, что ее можно в сиделки нанять... – Надежда решила действовать по наитию, вспомнив, что Анна Миленко работает в больнице дежурной медсестрой, а им дополнительный заработок никогда не помешает.
– А откуда вы наш адрес узнали? – Как видно, Анина мать была женщиной осторожной и по телевизору смотрела не только ток-шоу, но и всевозможные криминальные новости типа «Дежурной части» и «Телефон милиции 02».
– Мне его дала одна женщина, сказала, что Аня очень хорошая сиделка, мне вообще-то постоянный человек не нужен – так, раза три в неделю, а заплатим мы хорошо... – тараторила Надежда.
– Кто дал – Мария Ивановна? – спросил голос, чуть подобрев.
– Ага! – обрадованно заорала Надежда. – Мария Ивановна... Нерыдаева! – добавила она, вспомнив, что телефон, который нашли у убитой блондинки, был зарегистрирован на некую Марию Ивановну Нерыдаеву восьмидесяти семи лет от роду.
– Заходите! – пригласил голос, домофон жалобно пискнул, а Надежда уверилась, что с памятью у нее пока все в порядке и голова соображает быстро.
Она толкнула дверь подъезда, но ничего не изменилось, хотя домофон пищал, приглашая войти. Надежда толкнула сильнее, но ноги оскользнулись на обледенелой куче снега, так что она только повисла на ручке.
– Толкайте сильнее, – посоветовала проходящая мимо женщина с коляской, – это ЖЭК дверь ставил. Она всегда заедает. Чтобы ее открыть, сила нужна немереная!
Надежда налегла на дверь всем весом, но ноги покатились по льду, так что она опомнилась сидящей на мокром асфальте метрах в трех от подъезда. Чертыхнувшись при мысли о загубленной куртке, Надежда вскочила и ринулась в атаку на дверь, как в свое время Александр Матросов кидался на амбразуру дота. Дверь внезапно открылась, и Надежда влетела в подъезд, сбив по дороге мужчину с ротвейлером на поводке. Ротвейлер так удивился, что даже не успел рыкнуть.
– Ну и дверь у вас! – сказала Надежда, облокотившись на перила. – С такой дверью хорошо оборону держать против моторизованных частей или танков.
– Точно! – рассмеялся мужчина, а ротвейлер дружелюбно помахал обрубочком хвоста.
Надежда перевела дух и поднялась на третий этаж. Дверь девятой квартиры открылась без звонка, на пороге стояла вовсе не старушка, а бодрая пожилая тетенька низенького роста, круглая, как шарик.
– Это вы от тети Маши? – спросила она. – Ну конечно, она в летах уже, так что никак не может запомнить Анечкин график! Сегодня дочка как раз на дежурстве, но вы заходите, договоримся предварительно, а там уж как Аня решит...
Надежда скинула куртку, мимоходом расстроилась, отметив на ней грязные разводы, и переобулась в хозяйские шлепанцы. Предводительствуемая Аниной матерью, она прошла по длинному полутемному коридору, заглянула в комнаты – небольшие, но с высокими потолками, непривычному человеку показалось бы, что он в церкви. Обстановка была самая скромная, да и ремонтик хоть косметический не мешало бы сделать. Ну, все правильно, живут вдвоем мать с дочкой, откуда у медсестры большие заработки? Хватило бы на еду да на одежду...
Кухня тоже была малость запущена, шкафчики потемнели от копоти, стоял допотопный стол на одной ноге, покрытый клеенкой. Но на широком подоконнике расположился самый настоящий сад. Там стояли два огромных ящика, а в них... в них были кактусы и всевозможные растения пустыни, так называемые суккуленты.
Раньше Надежда не слишком любила такие комнатные растения, ей больше нравились те, что пышно цветут или дают большие сочные листья. Кроме того, кактусы муж категорически запретил даже вносить в дом, чтобы его обожаемый кот не уколол нежный нос и подушечки на лапах. Надежда про себя думала, что кактусы помогли бы ей справиться с пристрастием наглого котяры объедать все цветы едва ли не под корень. Уколет пару раз нос – сразу сообразит, что так делать нехорошо, и будет подальше держаться от цветочных горшков!
Но прежде чем кот это поймет, сама Надежда может пострадать от гнева собственного мужа. Нет, бить он ее, конечно, не станет, Сан Саныч – человек воспитанный. Но будет грандиозный скандал, коту достанутся дополнительные блага и деликатесы, а Надежда окажется виноватой во всем.
– Какая прелесть! – совершенно искренне воскликнула Надежда, устремляясь к подоконнику. – Как красиво!
– Это мое хобби, – горделиво улыбаясь, сказала хозяйка, – кухня у нас темноватая, солнышко только летом заходит, но они растут хорошо, и сама не знаю отчего...
– От вашей любви, – серьезно сказала Надежда, и Анина мама с ней согласилась.
Мигом подружившись на почве комнатных растений, женщины уселись пить чай, предложенный радушной хозяйкой. К чаю подавались недорогие конфеты и домашний пирог с курагой. Пирог был ужасно вкусный, и тесто сдобное до невозможности. Надежда съела большой кусок и мужественно отказалась от второго.
– Вот сижу дома, пока Аня на работе, от скуки пироги пеку, – пожаловалась хозяйка, – заняться-то нечем. Зимой на улицу выходить не могу, у меня от ветра и от холодного воздуха сердцебиение сильное начинается.
«Тогда пирогов бы надо поменьше», – неодобрительно подумала Надежда, однако тут же устыдилась: пирог был удивительно вкусен, она и сама не удержалась, хотя давно уже дала себе слово не есть мучного и сладкого.
В разговоре Надежда ловко обходила подробности того, для чего собственно ей нужна сиделка, и между делом расспрашивала Галину Тимофеевну о жизни. Из той вовсе не нужно было тянуть слова клещами, соскучившись в одиночестве, она вывалила на Надежду кучу сведений, правда малополезных.
Они живут в этой квартире давно, и Аня здесь родилась, и она сама. Вот в той дальней комнате, а вторая тогда была не их, тут соседи жили, Раскидаевы. Соседям квартиру дали в спальном районе, а эту комнату им отдали, отец еще был жив, он отхлопотал... Потом отец умер, она, Галина, замуж вышла, родила Аню. Потом муж ушел – другую встретил. Он таксистом работал, ну, ночью подсела к нему одна такая... вот он к ней и ушел... Потом мама умерла, и остались они тут вдвоем с дочкой. Аня – девочка хорошая, работящая, да только вот в личной жизни ей не везет, был один тип, прожил у них полтора года, да и сбежал. Хорошо, что она, Галина, как чувствовала, прописывать его не стала. Много он крови Анечке попортил, очень она страдала...
Надежда вспомнила рассказ горе-сыщика, как мамаша буквально взбесилась, приняв его за какого-то Геннадия, и согласно кивнула: все сходится.
А Галина Тимофеевна вошла в раж и мигом смоталась в комнату за фотографиями. Надежда с тоской проводила ее глазами, отметив машинально, что двигается Галина, несмотря на полноту, легко и без одышки. И внешне никак на сердечницу не похожа: синевы под глазами нет, румянец во всю щеку, движения быстрые... Ладно, не ее это дело, пора откланяться да идти восвояси.
Галина легко тащила старинный альбом для фотографий в переплете малинового бархата.
