– На то она и актриса, – вставил Шаман.
Тенгиз удивленно посмотрел на него.
– Шаман, откуда ты всегда все знаешь? И появляешься неожиданно, как привидение…
– Спасибо за комплимент. – Шаман усмехнулся одним уголком рта. – Ну и как, купили вы у этого шантажиста его доказательства?
– Нет, шантажиста кто-то замочил. Шаман удовлетворенно кивнул:
– Это неудивительно. Мелкая шавка не должна встревать в драку больших собак.
– Но это убийство само по себе доказывает, что шантажист не врал. Если бы у него ничего не было, его не стали бы убивать.
Шаман молча кивнул: не было нужды разжевывать и без того ясные вещи. Его интересовало другое:
– Поэтому ты и захотел меня видеть?
– Да, Шаман. Ты в Питере всех знаешь, ты там большой авторитет. Я хочу, чтобы убийцы моего брата были наказаны. А деньги, которые они у Рустама взяли, – твои.
– Хорошо, Тенгиз, – кивнул Шаман, – отомстить за брата – это правильно. Это я одобряю. Но деньги… их, может, давно уже нет. Прошло пять лет, это немалый срок. Даже наверняка их уже нет.
– Я понимаю тебя, Шаман, – Тенгиз кивнул, во взгляде его было уважение одного делового человека к другому деловому человеку, – за работу нужно платить. Сколько ты хочешь?
– Я люблю оружие, Тенгиз. Я когда-то видел у тебя кинжал. Восточный кинжал, персидский или арабский. У него по клинку идет надпись арабской вязью. И рубины на рукоятке.
Тенгиз чуть заметно скривился:
– Не помню, чтобы я показывал тебе этот кинжал.
– Я вижу не только то, что мне показывают. Если тебе жалко…
– Что ты, Шаман, мне для тебя ничего не жалко. Месть за брата священна. Этот кинжал твой. Это настоящий дамасский клинок, ему четыреста лет. Его закаляли в теле живого раба, а сколько раз после этого он вонзался в живое тело – знает только Аллах. Сейчас тебе принесут этот кинжал. – И Тенгиз хлопнул в ладоши.
Со времени последнего прихода Андрея прошло два дня. Телефон я отключила, на звонки в дверь не отвечала. Испортившиеся остатки давешнего пиршества я все же заставила себя выбросить – уж больно воняли. В остальном все в квартире осталось по-прежнему. Я лежала на диване, тупо глядя в потолок, или пила пустой чай, пока не кончилась заварка.
На третий день в дверь так звонили и колотили ногами, что пришлось открыть. Ворвались Тамара Васильевна и Надежда. Надежда только головой покачала и принялась убирать в квартире, а Тамара Васильевна в это время спустилась к себе и принесла какой-то еды. Потом они отправили меня в душ, а когда мы все уселись в чистой проветренной кухне, принялись впихивать в меня пищу по маленькому кусочку.
Пришлось рассказать про Андрея и про перстень. Тамара Васильевна изменилась в лице и со стыдом удалилась, посыпав голову пеплом. Ведь именно она все время уговаривала меня встречаться с Андреем, считая его вполне приличным молодым человеком.
– Можно попробовать его найти, – неуверенно проговорила Надежда после продолжительного молчания.
– Куда там! – Я махнула рукой. – Он уже толкнул перстень, кому хотел, и смылся. Сам говорил, что у него все схвачено.
– М-да-а.
– А знаете, черт с ним, с этим перстнем. Я не жалею, Лешка только расстроится, а так одной проблемой меньше.
– Ну и ладно, – Надежда махнула рукой, – а теперь вернемся к нашим делам. Тебе надо отвлечься от грустных мыслей. Смотри. Вот сведения из агентства «Барс»: сколько заплатили парикмахеру, визажисту, фотографу – и все это для клиента N. Вместе с альбомчиком, что ты нашла у Саши, это можно считать доказательством того, что некий человек нанимал Ларису Гусарову работать двойником с помощью агентства «Барс». Дата расчетов указана: примерно месяца за два до гибели Ларисы Гусаровой. Сведения эти глубоко конфиденциальные, не спрашивай, как я до них добралась.
– Небось опять через знакомых?
– Естественно.
– Слушайте, Надежда Николаевна. А почему, как только вам нужно что-то узнать в любой области, так сразу у вас появляется именно в этой области нужный человек?
– Не сразу, – поправила Надежда, – бывает, что не мой личный знакомый, а через вторые или третьи руки. Потому что я в этом городе родилась и всю жизнь прожила. Начнем со школьных друзей – сколько их? И я почти со всеми связь поддерживаю. Не потому, что нужные люди среди них есть. А просто так. Дальше институт – пять лет – сколько знакомых? Правильно, много. И у всех мужья и жены работают в разных областях. Мама моя – бывший преподаватель университета – тоже очень общительная женщина, это у нас семейное. У нее полуниверситета знакомых. И у всех дети тоже приличные люди.
За редким исключением, конечно, но дочери их в ларьках не торгуют, а сыновья в рэкетирах не служат. Вот и получается целая куча знакомых. И потом, я же ведь не обращаюсь к ним, к примеру, чтобы денег занять. А так, информацию дать или нужному человеку порекомендовать – это всегда пожалуйста. Но вернемся к нашим делам. Значит, перешерстила я всех старушек, через которых к моей тетке информация пришла про инвалида Сашу. Ох и хитрый человек там орудовал, доложу я тебе! Если с моей теткой, то насчитала я в цепочке четыре старушки, и еще один престарелый Ромео там затесался. Тот тип, верно, думал, что хорошо подстраховался, что ни у кого терпения не хватит всех бабушек расспросить.
– Он же не знал, что вы за это дело возьметесь, – поддразнила я Надежду.
– Да уж, упорства мне не занимать. – Надежда предпочла не услышать ехидства в моем голосе. – И в конце концов выяснила я, что все исходило от такого непонятного человека. Он достаточно пожилой, приличный, умеет войти в доверие, но кто такой – никто не знает. Даже имя неизвестно. Единственная примета – глаза у него то кажутся зелеными, а то вдруг – голубые…
– Что-что? – Я подпрыгнула на диване. – Что-то такое говорил доктор… Все собираюсь вам сказать: к Саше как-то приходил психиатр. Сказал, что его попросил именно такой человек, и сказался он Сашиным дальним родственником. Но Павлина Ивановна Сашу знает с детства и категорически утверждает, что нет у него никаких родственников, кроме этой… грымзы.
Я внезапно вспомнила, что обещала Лидии ходить к Саше каждый день, и вот три дня уже не была. Павлине одной не справиться… И что же теперь там творится?
– Ну так что психиатр? – торопила Надежда.
– Да, доктор Крылов…
– Дмитрий Алексеевич? – Теперь уже Надежда подпрыгнула на диване.
– Только не говорите мне, что отдыхали с ним в пионерском лагере или стояли в очереди на холодильник, – простонала я.
– Доктор Крылов? Монтгомери? – вопрошала Надежда.
– При чем тут Монтгомери?
– Монтгомери – это его кот, бирманский, пушистый, красоты необыкновенной. У нас с доктором Крыловым взаимная симпатия на почве котов. У меня – Бейсик, рыжий, пушистый, лапочки белые. – В голосе Надежды появились воркующие нотки.
– М-да, – пробормотала я.
– Где-то у меня был его рабочий телефон, – Надежда листала записную книжку, – сейчас прямо и позвоню.
– Алло, могу я попросить Дмитрия Алексеевича? Да-да.
После взаимных приветствий и расспросов о здоровье кота, Надежда перешла к делу.
– Дмитрий Алексеевич, я совершенно случайно тут оказалась замешана в одну историю. Тот больной, Александр Терентьев, квартира на Шпалерной… – Она послушала немного, потом спросила: – И кто этот человек? Ах, не знаете… Но все сходится, глаза разные… Да-да, странно все как-то. А в квартире тоже странно. Я бы даже сказала, криминально… Телефон? Записываю… Так… И обратиться по поводу человека со Шпалерной… Да-да, спасибо вам… На дачу собираемся везти, а то погрустнел что-то… Там травка, мыши… И вашему огромный привет! – Она повесила трубку.
– Ничего он про того человека не знает, но есть телефон, на самый крайний случай. И вот что я тебе скажу, Мария. Не ходи ты больше на Шпалерную. Потому что там опасно.
– Но что им нужно от беспомощного человека?
– Вот, я привезла перевод тех бумаг, что ты взяла вместе с альбомчиком.
Мы с Надеждой не владели не только деловым английским, но и юридическими познаниями, и поэтому понять все тонкости и закорючки документа не смогли, но в общих чертах он гласил, что господин Санчес, кроме прочих своих фирм и предприятий, создает некий фонд, в собственность которого передает какие-то совершенно непонятные на наш непросвещенный взгляд пакеты акций и депозиты, а также постоянные поступления от других фондов и предприятий. И этот чертов фонд, то есть управление им, доходы от него и еще кучу всяких непонятных простому человеку хреновин, он завещает своей единственной дочери Долорес, а в случае ее смерти – какому-то обществу попечения о детях-инвалидах.
– Так, я думаю, что им нужен как раз этот документ, то есть не перевод, а оригинал. А вот почему именно сейчас он понадобился, не имею понятия. Возможно, дела расстроились, и нужно еще денег, а без документа деньги из фонда не получить. Возможно, как-то там было оговорено про пять лет, уж не знаю. Но деньги огромные, за такие человека убить – что комара прихлопнуть. Так что сиди-ка ты дома, пока я не придумаю, как быть. Обещаешь?
