— Ну и что? — Глыба повернулся назад, чтобы испепелить Прошку взглядом. — Почему ее оплошность должна была толкнуть меня на убийство? Я не настолько пекусь о душевном покое Архангельского.
— Мы тебя в этом и не подозреваем, — успокоил его Марк.
— А в чем подозреваете?
— В том, что вчера ты скрыл свою осведомленность относительно последнего адреса Мефодия. Он ведь сказал твоей даме, что живет у Великовича.
— Ничего я не скрывал! Она мне этого не говорила! А если и говорила, я не обратил внимания. Я и помнить не помнил до пятницы, кто такой Великович. На курсе училось четыреста человек! Я что, по-вашему, каждый день листаю выпускной альбом? И вообще, прекратите на меня наседать! Я не убивал Мефодия! Я не приглашал его к Генриху на новоселье, не подливал ему в стакан яда, не избавлялся от его трупа и не просил остальных помалкивать! Понятно? И моя личная жизнь — это мое дело. Не смейте совать в нее нос!
— Не ори, жена услышит, — буркнула я из своего угла.
Глыба мгновенно заткнулся.
— Значит, до пятницы ты не вспоминал о Великовиче? — продолжал Марк как ни в чем не бывало. — А в четверг, когда Генрих позвонил Архангельскому и пригласил вас в гости, никто о Лёниче не упоминал? Может быть, вы гадали, кто еще попал в число приглашенных, и кто-нибудь — например, Архангельский — назвал его фамилию? Не спеши с ответом, Глеб, подумай. Конечно, мы могли бы спросить об этом самого Архангельского или Мищенко…
— Вот и спросите! Я ничего такого не помню. Вы исчерпали свои вопросы? Тогда я, пожалуй, пойду. Меня жена с ребенком ждут. — Глыба выскочил из машины и уже собрался хлопнуть дверцей, но в последнюю секунду удержал руку, наклонился и попросил почти по-человечески:
— Будьте так добры, не трепитесь о моей связи направо и налево. Мне только разборок с женой не хватало!
— Тогда расскажи обо всем в милиции сам, если тебя вызовут, — посоветовал Марк. — Остальных нам просвещать незачем.
Глыба отвернулся, сунул руки в карманы и, не простившись, зашагал к своему подъезду. Я пересела на свое место и с третьей попытки завела машину.
— Ну и чего мы добились? Где обещанное признание, Прошка? Или ты уже переменил свое мнение насчет личности убийцы?
— М-да-а, — уныло протянул Прошка. — Ничего-то у нас не вышло! Если бы Глыба как-то снял с себя подозрения, был бы хоть какой-то прок. А так — от чего ушли, к тому и вернулись. Мотив у него был, возможность — весьма вероятно, а улик никаких.
— А как вам показалось его поведение? — поинтересовался Марк. — Похоже на поведение убийцы?
— Можно подумать, мы с убийцами каждый день общаемся, — проворчал Прошка.
— Не похоже, — решила я. — Он злился вполне искренне. Никакой наигранности я не заметила.
— Мне тоже так показалось, — кивнул Марк.
— А я с самого начала предполагал, что это не Глыба, — сообщил Леша. — Зачем ему было лазить в квартиру Лёнича? Какие улики мог хранить Мефодий? Ведь не фотографировал же он любовников! Я уж не говорю о визите в мою квартиру…
— В общем, только напрасно время потеряли, — вздохнув, подвел итог Прошка. — Лучше бы Генриха дождались, может быть, Гусь спьяну уже во всем ему сознался.
— Ну, какой-то прок от этой поездки все же есть, — заметила я. — Теперь Глыба не будет так уж рваться на Петровку с разоблачениями.
Дома нас встретил встревоженный Генрих.
— Что-нибудь случилось? — спросил он, показавшись в дверях кухни, когда мы заполонили прихожую.
— Да нет вроде, — успокоил его Марк, вешая куртку. — Так, ездили проверить одну гипотезу. Варвара, ты рассказывала Генриху о встрече с безугловской пассией?
— Когда? В машине, пока мы транспортировали рыдающего Мищенко? Так Гусь всю дорогу выступал соло. И потом не могла же я разглашать тайны следствия при подозреваемом, пусть и пьяном в дым? Как он, кстати, Генрих?
— Уснул. Не знаю, в каком состоянии проснется. Надо бы позвонить ему завтра утром.
— Завтра нам самим небо с овчинку покажется, причем без всякого похмелья. Так что Мищенко придется сражаться со своей депрессией самостоятельно. Пошли в гостиную, обсудим положение.
— А не заморить ли сначала червячка? — с плохо скрытым воодушевлением предложил Прошка.
Марк фыркнул:
— Тот, что обитает в твоем желудке, зовется боа-констриктором, его ничем не проймешь.
— Plenus venter not studet libenter, — изрек Леша.
— Все, хватит о жратве. Вы и голодные-то сообразительностью не блещете. Прения закрыты, идем в гостиную.
Прошка уныло поплелся в указанном направлении, всем своим видом выражая вселенскую скорбь. У остальных вид тоже был далеко не счастливый, правда, по иной причине. Расположившись в креслах и на диване, мы рассказали Генриху о своих подозрениях по поводу Глыбы и о неудачной попытке выбить из подозреваемого признание.
— Глыба не скрывает злобы, которую вызывает у него Мефодий. Более того, он даже не стал отрицать, что его подружка, рассказывая о нечаянной встрече с покойным, возможно, и называла фамилию Лёнича, — подытожил Марк. — Но он категорически утверждает, что не помнит этого и вообще до пятницы не представлял себе, кто такой Великович. Ну и естественно, с пеной у рта настаивает на своей невиновности. Как это ни печально, у нас с Варварой сложилось впечатление, что он не врет.
— А я думаю — вполне может врать, — не согласился Прошка. — Помните его дурацкие студенческие розыгрыши? Керосин, налитый в бутылку из-под подсолнечного масла, когда у Чернова был жуткий насморк, натертые мылом полы в комнате Суханова и Пивоварова, шоколадные конфеты с ликеро-пургеновой начинкой? Атропин в портвейне — шутка как раз в его вкусе.
— Ну все-таки столько лет прошло, — неуверенно сказал Генрих. — Наверное, он с тех пор поумнел.
— Горбатого могила исправит.
— А мне кажется подозрительным Мищенко, — высказал свое мнение Леша. — С чего бы ему убиваться по Мефодию, который ничего хорошего ему не сделал?
Генрих вздохнул, потер лоб и неохотно выдавил из себя:
— Вообще-то Мищенко действительно за что-то себя казнит. Он несколько раз заговаривал о своей вине. Но у меня сложилось впечатление, что Игорек считает смерть Мефодия самоубийством. Как вы понимаете, он выражал свои мысли не очень внятно, поэтому не берусь утверждать наверняка.
— Леша, а не ты ли говорил, что не веришь в виновность Глыбы, потому что ему незачем было забираться в квартиру к Лёничу и тем более к тебе, — напомнила я. — А зачем, по-твоему, туда полез бы Мищенко? Если он и отравил Мефодия, то неожиданно для себя. Гусь не рассчитывал встретить его у Генриха, атропин же носил с собой, потому что подумывал о самоубийстве, — такова была наша версия? Как впихнуть в нее исчезновение ключей и загадочного воришку, который ничего не украл?
— Не знаю, — признался Леша. — Но ведь мы пока не впихнули воришку ни в одну версию…
— Как это не впихнули! — Марк хищно подался вперед. — Мы решили, что шарить по квартирам мог Архангельский — в поисках улик, которые указывают на него как на убийцу.
— Да, но у Архангельского нет мотива, — напомнил Леша. — Если, конечно, не принимать всерьез Прошкины выдумки.
— Почему это не принимать?! — возмутился Прошка. — Отличный мотив, комар носа не подточит! И я что-то не упомню, чтобы вы привели хоть один убедительный контрдовод. Получается, вы отбрасываете эту версию только потому, что ее автор — я? Завидуете моему интеллектуальному превосходству?
— Завидуем твоему апломбу, — поправила я. — Ничем, кстати, не оправданному. Если Серж пошел на убийство из-за своих противоестественных наклонностей, которые продемонстрировал Мефодию, то за какими уликами он лазил к Лёничу и Леше? Может быть, Мефодий любовно хранил фотографии, где он и Серж предаются порочной страсти?
— Слушайте, мы толчем воду в ступе, — раздраженно сказал Марк. — Нужно зайти с другой стороны, а то так и будем талдычить одно и то же до завтрашнего утра. К примеру, возьмем атропин. Почему убийца применил именно его? Может, у него плохое зрение? Недавно побывал у окулиста, и ему капали атропин в глаза?
— Приговаривая при этом, что пить эту гадость ни в коем случае не стоит? — уточнила я с ехидцей.
— А может быть, прав Лёнич: атропин выбрали, чтобы подставить его? — предположил Леша. — Зная, что у него жена окулист.
— Да, мы как-то совсем упустили это из виду! — встрепенулся Прошка.
— Но, по словам Лёнича, у него нет врагов, — заметил Генрих.
— И не надо! Лёнич и без врагов мог управиться с Мефодием. Как ни крути, а он — наш самый многообещающий кандидат. Мотив, правда, не ахти, зато возможности — пальчики оближешь! В пятницу в первой половине дня Генрих зовет его в гости. Лёнич утверждает, что звонил домой и нарвался на Мефодия уже в четыре часа, однако, заметьте, это только его слова. И даже если он сказал правду, у него было три часа, чтобы съездить к жене на работу, взять атропин и в радостном предвкушении отправиться на встречу с будущей жертвой.
