Глава 11
То, что передо мной предстал тот самый человек, от которого я убегала, это было поразительно и невероятно. Я даже решила, что тронулась умом, честное слово. Как он успел?
Самое отвратительное, что, видя меня, враг иной расы заявил, издевательски лыбясь во весь рот:
— Вид сзади потрясающий. Мм…
Нет, ну вы подумайте! Он еще смеет прикалываться!
— Я надеюсь, ты не про себя? — огрызнулась я.
Он рассмеялся.
— Нет, куда уж там! Я про тебя.
— Как ты меня догнал? — Этот вопрос меня очень интересовал.
— Ну, во-первых, забыла, с кем тягаешься — я же спортсмен, во-вторых, ты бегала по кругу, тебя даже пятилетний ребенок догнал бы.
Вот так! И как я раньше умудрялась от маньяков сбегать, скажите мне на милость? Все, бросаю эти дурацкие игры в детективов и начинаю усиленно заниматься спортом.
— Ох, — только и сумела я ответить.
— Кстати, ты чего побежала-то? Что-то я юмора не понял.
— Какой уж тут юмор! Я решила, что ты убийца, — не стала я лукавить.
— Вот те раз! — Улыбочка сползла с лица: негр обиделся. Подумаешь! Обидели маленького! — И что заставило тебя так думать? — Я рассказала ему обо всех своих подозрениях. К тому же, каюсь, выдала с потрохами Леру, ведь именно ее исповедь поддержала во мне зародившуюся догадку. — То, что я умею незаметно подкрадываться, не дает тебе права подозревать меня черт-те в чем, как считаешь?
Я молчала. Поняв, что я ему по-прежнему не ве-рю, Александров окончательно опечалился.
— Давай прогуляемся? — предложил он, как тогда. Но на сей раз я согласилась. Не знаю, что мною двигало, но явно не чувство самосохранения. Ведь я была наедине с потенциальным преступником, которого подозревала аж в шести убийствах (считая Самойлова и Агату), а по минимуму — в четырех.
Мы поднялись по старой каменной, в некоторых местах расколотой лестнице и оказались на мосту. Вид открывался потрясающий. Небо было тускло-серое, зато залив умиротворял своим спокойствием и бескрайностью. Прямо под нами проплывали утки, прямо над нами пролетали заблудившиеся птицы. Мне думалось раньше, что все они давно отправились на юг, ан нет. Остались патриоты, верные отчизне.
— Я могу тебе рассказать о нас с Валерией, если хочешь, — смотря в воду, произнес невеселым тоном Александров.
Одна патриотка села прямо на мост возле его ноги, словно хотела оказать моральную поддержку.
— Если это поможет в моем расследовании, то да, хочу.
— Что ж… Мы вправду встречались. Почти полгода.
— А как же контрастность? — позволила я себе едкость.
— Юль, я же имел в виду не внешний контраст, а внутренний. А у нас с Леркой гораздо больше общего, чем ты себе воображаешь. Если приглядишься к нам как к людям, поймешь. Я вообще довольно мягкий человек, но есть у меня одна особенность: предательства не прощаю никогда. Она знала, что не должна никому рассказывать эту тайну. Но она ее все же открыла. И за это поплатились люди. Я говорю не только про себя, я говорю в основном о судье. Разбирательство было долгим и отнюдь не приятным для него, поверь. Однако я знаю, что все вышло в итоге по справедливости. Знаешь, я хочу, чтобы ты это запомнила раз и навсегда: справедливость всегда торжествует. Бог есть, и Он все видит. И каждому воздаст по делам его. Да, бывает, проходит слишком много времени, человек устает ждать справедливости, забывает о ней, теряет веру во Всевидящее око. Но что такое время? Время сюрреалистично. То есть это для нас с тобой оно реально, но мы просто люди, понимаешь? Для божеств времени не существует в принципе, и живут они не в скучном трехмерном пространстве, в каком живем мы. Да, я знаю, то, что произошло, должно было произойти, и на судьбу я отнюдь не зол. Но я зол на Валерию. То есть был зол, а теперь мне все равно, давно это случилось, уже быльем поросло. Просто если человек предает меня — всего один раз, — я ухожу без зазрения совести. Мне не нужен рядом по жизни тот, кто способен на предательство. Понимаешь?
— Да, — кивнула я, завороженно глядя на собеседника. То, что я сейчас слышала, можно было назвать только так — Высшая Мудрость. Сколько мне до такой расти? Один Господь знает, но, смею предположить, долго. — Я так поняла, ты никого не убивал?
— Ох, Юля… Да, я никого не убивал, да будет тебе известно. Зачем? У меня даже мотива нет, так как я верю в справедливость. Ни один человек не сможет вызвать у меня желание избавиться от него. Наоборот, если кто-то мне сделает что-то… хм… плохое, я его лишь пожалею: расплата не за горами.
— Понятно. — Я задумалась, переваривая полученную информацию. — Что ж, полагаю, пришло время объяснить про наш союз с Павлом.
— Что? — Он наконец-то посмотрел на меня. — Ах да, конечно, я же обещал. Слушай. — Он присел на корточки, облокотившись о перила моста, что были, к слову сказать, лишь с одной стороны, и мне пришлось последовать его примеру. — Внутри вашего союза не наблюдается единения, и это видно сразу. Ну, хм, во всяком случае, лично мне, так как глаз у меня наметан. Я предвижу, что будет с вашей парой, ежели вы таковой станете, с годами. — Я была благодарна Кеше за то, что он говорит о Павле в настоящем времени, несмотря на то, что не далее как пару часов назад самолично закрашивал ему глаза черным цветом. Он понимал, что глаголов типа «не наблюдалось», «стало» я не сумела бы вынести и разревелась. А так, его слова прибавляли мне надежды. — Павел — личность деятельная, сверхактивная. Со временем тебя начнет это раздражать, если еще не начало. Вместо того чтобы полежать спокойно, подумать о вечном, он постоянно бегает, мельтешит перед глазами и балаболит о сущих пустяках с таким лицом, точно важнее этого ничего и быть не может, причем каждый день это «самое важное» новое. Представляешь себе картинку? А его, наоборот, будет напрягать твое безразличное ко всему отношение, твоя особенность молчать чаще, чем говорить. Экстравертов очень напрягают интроверты, поскольку они сами выбалтывают все, что у них на уме, и ждут от других того же. Их очень расстраивает, когда им остается лишь догадываться, о чем же думает малоразговорчивый человек. Их раздражает, что других приходится постоянно подталкивать к действиям, заставлять что-то делать, что-то рассказывать… Союз холерика с меланхоликом или тем более с флегматиком не может быть крепким.
Я поднялась, так как немного затекли ноги, и встала напротив.
— Это все ты правильно говоришь, если бы не одно «но». Пятьдесят процентов времени Пашка бывает флегматиком.
— Н-да, не Павел, а загадка… Я заметил это. Здесь, казалось бы, все должно уравновеситься, а вот и нет. Происходит момент, имеющий название «Обман ожиданий».
— Обман ожиданий? — приподняла я брови, услышав о таком впервые. — Это как?
— То есть ты будешь ожидать от Павла определенных реакций на события, реакций холерика. И когда он будет действовать не так, как ты думала, это вызовет непонимание. На подсознательном уровне отложится «меня обманули!», и ты сама не поймешь, откуда взялось твое раздражение. Это сейчас тебе нравится, когда он неожиданно замолкает, и тебе, наверно, кажется: «Боже! Как удачно он угадывает мое настроение!» На самом деле, нет.
Вот это меня, честно, поразило. Я ведь и впрямь думала так.
— Разве нет?
— Нет. Под твое настроение попадет любой, кто будет чаще молчать, чем говорить, а прежде чем сказать, повторит всю фразу про себя десяток раз. Самойлов в пятидесяти случаях из ста поведет себя именно так, но просто потому, что он та-кой, какой он есть, а ты сразу думаешь: о, он снова угадал! Ему нужен кто-то такой же неординарный, как и он. А тебе — спокойный, уравновешенный человек. Сильный, который всегда будет становиться на твою сторону и защищать, что бы ни случилось. С таким человеком у тебя будет полная дуальность.
— То есть с тобой? — усмехнулась я, подумав про себя, насколько же негр наглый тип.
— Со мной? — удивился Кеша, удивив этим меня. — Нет. Извини, но бабка у меня темнокожая, мать — мулатка, так что женой моей они обе видят отнюдь не белую женщину. А с тобой либо серьезно, либо никак. — Он виновато улыбнулся: — Ты уж прости.
Вот те раз! Мысль о том, что негр меня отшил, а я ему навязывалась, хотя это я собиралась его отшить, думая, что он навязывается мне, так ме-ня шибанула, что я невольно отшатнулась на несколько шагов назад от незримого и нематериального, однако весьма ощутимого морального удара и остановилась на самом краю пропасти над искусственным руслом реки, проложенным через парк к фонтанам.
— А что ты извиняешься? — кинулась я спасать положение. — Ты мне совсем не нужен, так и знай.
Он расхохотался самым отвратным образом.
— Хорошо! Буду знать теперь!
Разозлившись, я взмахнула рукой — уже не помню для чего, — и тут кусок камня под моими ногами отвалился, рухнув вниз, сама я потеряла равновесие, ноги соскользнули, и, падая вниз, в последний момент мне удалось ухватиться за край моста руками. Повиснув на одних пальцах над пропастью, я пронзительно закричала.
