— Теперь я склоняюсь к версии Александрова. Проклятье действительно существует. Иначе как объяснить череду несчастных случаев?
— Ты ему веришь? — особенным тоном спросила Катя, посмотрев мне в глаза. Словно от моего ответа зависело, станет ли она сама ему верить. Но я знала, что это не так. В таких серьезных вопросах относительно верю — не верю Любимова всегда опиралась лишь на свое мнение.
— Я? Хм. Скорее всего, да. Он же мог не спасать меня, а он подскочил и вытянул, рискуя собственной жизнью, ведь он мог сам оступиться. Я жива благодаря ему. Только вот надолго ли это?
— Надеюсь, что да. Значит, проклятье?
— А ты что скажешь? — наконец полюбопытствовала я.
— А я изменила свое мнение, — ответила Катька, легкомысленно пожав плечами, дескать, вот так вот случилось. — Женька был прав, дело не в проклятье. Потому что слишком много лишнего в этой истории.
— Лишнего? — решила я, что ослышалась.
— Именно. Лишнего. Того, что сюда — в версию о проклятой экскурсии — не вписывается, понимаешь? Например, шаги, которые ты слышала. Зачем проклятью ходить туда-сюда? Что оно, завсегдатай психлечебницы, твое проклятье? Почему пропадает еда? Другие вещи? — О! По этому поводу у меня было что сказать. Но я дам тебе закончить. — И если ты даже станешь настаивать на том, что Агата умерла из-за больного сердца и плохих метеорологических условий, супруги музыканты покончили со своими жизнями, наглотавшись угарного газа и повесившись, индеец нечаянно упал, поскользнувшись, на острые пики изголовья кровати, абажур свалился сам, Пашу унесло ветром, ну дерево с молнией — понятно, и тебя тоже никто с моста не толкал — это факт, но Альберт скончался не без посторонней помощи, в меня не грозный Рок стрелял из лука или арбалета, а Женька не мог заблудиться. Это мы с тобой могли бы. Он — нет. Вывод? Без человеческого фактора не обошлось.
— Я согласна, Морозова убили, но… как бы выразиться… это были происки Рока, понимаешь? Лера была права, кто-то просто спятил. На пару минут в одного из нас вселилось что-то, что заставило пойти на убийство. И может быть, этот человек даже не помнит своих действий.
— А в меня когда стрелял, тоже не помнил, да? Я потому и спросила про Александрова, — понизила Катька голос, вспомнив, что у стен «есть уши». — Только он мог в меня стрелять.
— Шутишь! — вскочила я. — Это не он!
— Так, уже втюрилась… — пробормотала она угрюмо с частичкой отвращения в голосе.
— И ты туда же!
— А кто еще? — заинтересовалась она. Пришлось рассказать про то, как негр в тельняшке решил, что я ему навязываюсь, и отшил меня по причине цвета моей кожи. Катька расхохоталась. Я же обиделась. — Ну ладно, не дуйся. Но вышло прикольно, согласись. — Потом она вернулась к насущному: — Мне кажется, он ведет двойную игру. Хрен его знает, зачем он спас тебя сегодня… Но если не он, то кто же? Кто в меня стрелял?
— Не знаю, — сказала я правду. У меня и в самом деле не было никаких объяснений. Тупой рок был лучшим кандидатом в подозреваемые на данный момент. — Я должна тебе кое-что рассказать. Прости, забыла сразу. Сначала это падающее дерево, затем остальное… Короче, я знаю, кто спер записку.
— Что?! — У Катьки глаза на лоб полезли. — Говори же! Ну!
Я выдержала паузу, после выдохнула:
— Это сделал Фалалей.
Молчание.
— Как это? Он же… Он же… Умер?
— Да, он умер. Но записка пропала раньше его смерти, если ты помнишь.
— Я-то помню, но я о том, откуда можно это выяснить, коли сам он мертв и труп пропал?
— Мне сказал Кеша. Он видел, как тот выходил из нашей комнаты, поспешно заталкивая что-то белое себе в карман. К тому же у него в гостинице был компьютер, так что все сходится.
— С одной стороны, сходится, а с другой — полный бардак! Вот что теперь с этим делать? Писал не он и не его жена, это мы уже выяснили. Остается предположить… что? Писали ему?
Я пожала плечами. Эта мысль не успела посетить мою голову, я же говорю, подруга соображает всегда быстрее меня, потому, прежде чем что-то ответить, нужно проанализировать. Да, он мог слышать, когда мы обсуждали шифровку в автобусе. Но зачем ее красть, когда можно попросить? Он не хотел, чтобы кто-то знал, что она адресована ему? Хм… Итак, вспомним, что там было написано. Кажется, кто-то назначал ему встречу в парке и обещал принести деньги. Но записка-то просрочена, он получил ее лишь на следующий день. Так зачем она ему? Выходит, нет, не его это. А зачем он взял? Если б не было блокнота, понятно: муза явилась, а ноты фиксировать негде. Вот и прошелся по комнатам.
Я озвучила эту мысль, прибавив:
— Может, он решил, что бумажка осталась от хозяев? Оттого забрал без зазрений совести. Раз она после них осталась, стало быть, никому не нужна.
— Но зачем ему мог понадобиться исписанный лист бумаги? Вот где рисовать надо было! — Она вытащила из-под подушки большой блокнот в черной пластиковой обложке.
Настала очередь мне вылуплять глаза.
— Любимова, ты сходишь с ума. Объясни мне, пожалуйста, почему у тебя под подушкой находится вещь покойников, и будь, прошу, очень убедительна, не то я стану тебя бояться.
— Потому что я прячу! Никому нельзя верить! Записку у меня уже сперли, если уведут и это… Не останется никакой пищи для мозгов! Не забывай, я аналитик. Если не будет предметов, которые можно подвергнуть анализу, я начну анализировать людей. Так вот, слушай, что я скажу. Письмо наше мог спереть сам Александров, а затем скормить тебе историю про Фалалея, зная, что никак это проверить нельзя, и зная, что ты купишься.
— А ты — нет?
— А я нет. Вспомни, чему учил нас Женька. Никому не верь на слово. Верь только фактам.
Воспоминание о любимом плохо отразилось на Катином душевном состоянии. Она замкнулась, свернулась калачиком на постели и уткнулась в подушку носом. Я стала наглаживать ее по голове, уверяя, что Женька не из тех, кто не возвращается, и думая при этом, а из каких же Паша, и, возможно, подруга успела бы заплакать, если бы не один эпизод: свет моргнул, а с кухни донесся какой-то хлопок, затем грохот. В следующую секунду закричала Лера. Мы с Катей выбежали из комнаты.
Плитка дымилась, Света лежала на полу без сознания. Лера, набрав воды в рот, выплеснула ее на подругу, а Кеша подошел к взбунтовавшемуся электрическому прибору, с опаской его оглядывая.
— Что произошло? — спросила Любимова.
Ответила взволнованная Валерия:
— Светку ударило током! Она хотела включить плитку, поднесла к розетке штепсель, и тут это! Розетка заискрилась, плита задымилась, а саму ее отбросило в сторону. Она жива?
Мы склонились над пострадавшей. Катя приложила два пальца к ее шее, как это делают в кино.
— Пульс слабый, но прощупывается, уже хорошо.
— А ну-ка, дамы, отойдите, — деловито отстранил нас Иннокентий, бросив на время плитку-убийцу, и, действуя очень уверенно, в два счета привел больную в чувство.
— Что со мной? — Она покачала головой из стороны в сторону, проверяя, не парализовало ли ее. Затем попыталась встать. Мы помогли. — Что случилось? Меня что, током шандарахнуло?
— Именно так и было, — не стала Лера спорить.
— Ни фига себе… О боже! Мы все умрем! Мы все равно умрем! Рано или поздно!
«Так, опять началось…»
Несмотря на очередную колкость вредного внутреннего голоса, я почувствовала себя крайне неуютно. А что, если она права? Что, если проклятье не выпустит нас отсюда, пока не истребит всех до единого?
— Мама, — пискнула я.
— Ты-то чего? — удивилась Катька.
— Вдруг она права?
— Прекрати, — раздраженно сморщилась подружка. — Я уже говорила тебе, что думаю на этот счет.
— Хочешь сказать, здесь тоже человеческий фактор? — разозлилась я. — Кто, интересно, мог знать, в какой момент она захочет отварить себе сосиску?! Может, ты?! И как плитку можно было испортить?
— Юля! — одернула меня подруга, но было поздно.
— Какой еще человеческий фактор? — набросились на нас все. — Вы что, думаете, кто-то специально это делает? Но кто?
Мы с Катей лишь пожали плечами и гордо удалились в свою комнату. То есть это другим показалось, что гордо, в действительности же мы обе просто боялись, как бы нас не измордовали сейчас за такие выводы, и сбежали, трусливо поджав хвост.
— Что же ты делаешь, овца такая, а?! — накинулась на меня Любимова, плотно закрыв дверь. — Вот правильно тебя мама зовет! Овца и есть!
— А что я сделала-то?
— Как что? Кто ж людям-то говорит, что подозревает их во всех смертных грехах? Нам еще жить с этими людьми! А мы теперь будем персонами нон-грата. Нам даже в столовую выходить запретят. Заколотят дверь — и поминай как звали.
— Ты что это? Серьезно? — не поверила я своим ушам. — И вообще Женька им еще и не такое говорил! И их тогда больше было!
— Женька — это Женька! Ему можно! Ты бы стала ему перечить, а? Особенно тогда, когда он заставлял покойного Морозова маршрут передвижений рисовать?
