Семен никаких особых чувств к будущей супруге не испытывал. Когда отец велел ему сделать Лизе предложение, он тихо сказал:
— Я ее не люблю.
Старший Винивитинов сурово заявил:
— Сущность брака не в любви, а в рождении здоровых детей. Елизавета полна сил, от нее появятся на свет хорошие наследники. Хочешь кого‑то любить? Пожалуйста. Но женишься ты на той, которая станет прекрасной матерью. Таков твой долг передо мной и другими представителями рода Винивитиновых‑Бельских, насчитывающего не одно столетие…
Мария Борисовна умолкла, задумчиво провела пальцами по красно‑белой клеенке. А я лишний раз подивился гримасам человеческой психики. Кирилл Алексеевич не мог не знать историю жизни своего отца — скульптора и порядочного авантюриста, поэтому его заявление о долге перед князьями Винивитиновыми‑Бельскими звучит комично. Но прав психолог Эрик Берн, написавший книгу «Игры, в которые играют люди», — кое‑кто из нас заигрывается.
Вахрушина продолжила рассказ.
— …О том, что Майя, дочь Надежды, спала с Семеном, Кирилл Алексеевич узнал лишь после того, как девушка на свадьбе выплеснула бокал красного вина на белое платье невесты. Гости сочли случившееся дурной приметой, но никто не заподозрил злого умысла.
На следующий день Кирилл позвал Майю, заперся с ней в кабинете и вытащил из девушки правду.
Вечером в библиотеке Кирилл Алексеевич сказал Надежде, ставшей уже в усадьбе кем‑то вроде экономки:
— Вот так фортель выкинули безобразники. Все необходимо сохранить в тайне. Елизавете не следует ни о чем знать. Барчуки всегда баловались с горничными, никто из этого проблем не создавал.
— Дочь сделает аборт, — заикнулась Надежда Васильевна.
— Никогда, — отрезал Кирилл Алексеевич. — Дети божий дар, нельзя брать грех на душу. Пусть рожает, я помогу деньгами. Потом выдай Майю замуж за хорошего человека.
— Она меня не послушается, — пожаловалась Надя. — Лида‑то со мной не спорит, а у Майи по каждому поводу собственное мнение.
— Мало ты ее в детстве ремнем драла, — вздохнул Винивитинов. — Ничего, перемелется — мука будет. Не переживай о судьбе внука, многие бастарды[9] становились благородными людьми. Между прочим, ребенок‑то и мой внук тоже. В нем половина крови от Винивитиновых‑Бельских. М‑да… история…
Вопреки ожиданиям Кирилла Алексеевича Майя родила дочь. А следом и у Лизы появилась разнополая двойня.
Дед не скрывал своей радости:
— Правильную жену сыну нашел, не погибнет наш род, есть наследник.
Родиона глава семьи велел воспитывать с пеленок как князя, но и Ксюше внимания досталось сполна. Не забывал старший Винивитинов и Майю, та регулярно получала деньги на Катю, а позже и на Иосифа. Еще Кирилл Алексеевич старался наладить хорошие отношения с внучкой, рожденной первой женой Семена, поздравлял Людмилу с праздниками, посылал цветы, конфеты и игрушки.
— Не нравятся мне Оконцевы, — откровенничал он с Надей, — но девочка родилась в законном браке, в ней гены Винивитиновых, значит, должна знать, кто ей родной отец и дед.
Елизавета и Семен внешне жили вполне счастливо, но Надежда Васильевна, убиравшая постели всех членов семьи, знала, что молодой муж не балует жену своим вниманием. Кирилл же Алексеевич мечтал, чтобы у них родились еще дети, и периодически устраивал сыну в кабинете взбучку.
— Супружеский долг надо исполнять. Один наследник — это неправильно, надо, чтобы было два‑три мальчика.
Сеня мрачно кивал и вечером обреченно брел в спальню к супруге. Но забеременеть у Лизы не получалось. А через некоторое время у Винивитинова‑старшего появилась новая, очень большая проблема — выяснилось, что Родион болен.
То, что близнецы разные не только внешне, но и по характеру, стало понятно в первые месяцы их жизни. Ксюша громко кричала, бойко сосала молоко, широко улыбалась, рано стала держать голову, живо научилась переворачиваться, садиться, ходить, в полтора года заговорила сложными предложениями. Подвижная девочка ухитрялась оказываться сразу в трех местах, чем доводила до изнеможения Надежду Васильевну, которую перевели к ней и брату в няньки. Родион же лежал в кроватке тихо, недовольно кряхтел, когда его брали на руки, никогда не улыбался, смотрел на Надю серьезным, совсем не детским взглядом, самостоятельно ходить научился в два года. Долгожданный наследник очень плохо ел, отворачивался от ложки. Потом вдруг няня поняла: если положить мальчику кашу и оставить его наедине с тарелкой, тот перемажется, но съест все, а в присутствии любого человека, даже маленькой сестры, замрет без движения.
Лечащий врач близнецов успокаивала взрослых:
— Мальчики всегда медленнее развиваются. Родион к тому же появился на свет вторым, он более слабый. Подождите, все наладится, никакой физической патологии у ребенка нет.
Но когда к четырем годам Родя так и не научился улыбаться и ни разу не произнес хотя бы «ма», Кирилл Алексеевич пригласил в дом известного профессора‑педиатра. А тот привел с собой невропатолога. Диагноз, поставленный специалистами, упал на семью, как нож гильотины на шею осужденного, — аутизм. Правда, не в самой тяжелой форме, вполне вероятно, мальчика удастся социализировать.
Начались годы лечения, в дом потянулись массажисты, врачи всех мастей, знахари, колдуны, бабки… Кирилл Алексеевич хватался за любую соломинку, он сражался за внука аки лев, пытаясь вырвать его из лап недуга. Дед обложился научной литературой, скупил медицинские журналы, приобретал все новые и новые лекарства. Наконец пришел к выводу — Родиону необходимо общаться со сверстниками. И категорично велел Надежде:
— С завтрашнего дня привозишь сюда Катю и Иосифа. Нечего им в садике с кучей других ребятишек торчать, будут воспитываться в усадьбе.
На тот момент Майя уже беспробудно пила, а ее дети находились на шестидневке в муниципальном заведении. Приказ Кирилла Алексеевича оказался большой радостью для Надежды Васильевны, которая постоянно думала о будущем внуков. И все‑таки она сказала:
— Они еще маленькие, глупые и очень шебутные. Вдруг побьют Родиона?
— И пускай, — заявил хозяин. — Ему надо понять, как себя в детском коллективе вести. Ксюша постоянно брату уступает. Может, Родиону нужна хорошая встряска. Его никто не колотил, игрушек не отнимал, все только комфортом его обеспокоены. Вот ты, Надя, начала бы разговаривать, если б твои желания исполнялись до того, как ты их вслух выскажешь?
Прислуга призадумалась:
— Наверное, нет. А зачем? И так все несут.
— Вот‑вот, — кивнул Кирилл Алексеевич. — Прочитал я тут книгу одного американца, он идет вразрез с мнением наших врачей в отношении аутистов. Пока мы, тщательно следуя указаниям медиков, особых результатов не добились. Значит, надо изменить тактику.
Патриарх семьи одним махом прогнал из дома армию лекарей, оставил лишь массажиста, пригласил учителя младших классов и Катю с Иосифом. Девочки быстро сдружились, играли вместе в куклы, а у мальчиков вспыхнула война. Роде понравилась Катя, он ходил за ней по пятам, а Иосиф отталкивал его и топал ногами:
— Моя сестра!
Однажды обозленный Йося треснул Родиона по затылку игрушечной машинкой. Надя наказала внука, тот заревел в голос, на шум явился Кирилл Алексеевич, узнал, в чем дело, и приказал няне:
— Не вмешивайся.
Через неделю, когда Иосиф опять полез в драку, Родя пнул его ногой и издал нечто вроде «ух».
— Процесс пошел! — ликовал дед.
Когда Родиону исполнилось семь лет, врачи перестали говорить об аутизме, прозвучал другой диагноз: «легкая умственная отсталость». Мальчик научился разговаривать и, хотя болтуном не стал, общался с людьми нормально. Родя умел сам одеваться, умываться, чистить зубы, освоил унитаз, самостоятельно ел‑пил, играл с Ксенией, Иосифом и Катей, слушал сказки, которые читала няня, но никогда не мог повторить то, что недавно услышал, моментально забывал. Самостоятельно читать Родион не научился, писать тоже, считать мог только до десяти, но цифры знал.
Кирилл Алексеевич очень не хотел, чтобы среди его многочисленных знакомых расползся слух, что в семье князей родился умственно отсталый ребенок, поэтому обратился к доктору Звенигородскому, одному из тех, кто раньше лечил Родю, и откровенно объяснил:
— Нужна справка для представления в общеобразовательное учреждение с упоминанием о каком‑нибудь загадочном, мало кому известном недуге. Это необходимо, чтобы мальчик обучался дома.
Эдуард Захарович, в то время еще не профессор, подумал и предложил:
— Подойдет болезнь Пертеса. Стопроцентно уверен, что директор школы никогда о такой напасти не слышала.
Узнав от врача подробности о болезни и получив справку, Кирилл Алексеевич обрадовался:
