Миша тоже без дела не сидел. Он разложил на полу брезент и на него один за другим выставил пять огромных деревянных ящиков, в которые Борис Маркович начал складывать завернутые в бумагу предметы разнообразной формы.
Миша хотел помочь шефу, но тот воспротивился.
— Я сам, сам, — сказал он, складываясь вдвое и почти исчезая в одном из ящиков.
— Ну сам, так сам, — обиженно пробасил Миша. — Раз не доверяете, тогда я пошел. Позовете, когда все уложите. Приду, забью и увезу.
— Миша, Миша, не обижавься, — затараторил Борис Маркович. — Как же я тебе не довеяю? Вот эта вещь, — он осторожно потряс в воздухе очередным завернутым в бумагу предметом, — вещь эта всего моего дома стоит. Со всеми Вованами и Кузями впьидачу. А я тебе ее довеяю. А говоишь, что не довеяю. Ты можешь загнать эти ящики подешевке и станешь богаче меня, а я тебе их довеяю.
— Так я же не дурак, эти ящики продавать, — усмехнулся Миша. — Свой ранг знаем. И без ящиков проживем. Вот в моей деревне про это так бы сказали: от ящиков помер.
Борис Маркович удалился и вскоре вернулся с двумя новыми предметами, остановился, примеряясь как бы безопасней их уложить, взглянул на Мишу, улыбнулся и спросил:
— От ящиков, говоишь? И дальше…
— Ну дядька у меня был. Помер. На похороны зовут. Вы бочком, бочком его разверните и ваткой сверху, а другой вон туда, там место лучше.
— Знаю, знаю, Миша, пводолжай, — отмахнулся Борис Маркович, укладывая свертки в ящик по своему усмотрению.
— Ну, продолжаю: приезжаю, а тетка в слезы и ко мне на грудь. «Помер, — кричит, — мой Мирон помер.» «От чего? — спрашиваю. — Ведь совсем крепкий мужик был.» «От коровы,» — говорит.
Борис Маркович убежал и тут же вернулся с новыми свертками.
— Как же — от коовы? — спросил он, ныряя в ящик. — Удаила что ли она его? Рогами что ли?
Миша усмехнулся:
— Вот и я так подумал, а тетка и говорит: «Корову Мирон продал, купил несколько ящиков водки, всю выпил и помер.» «А-а, — говорю, — так дядя Мирон от водки, значит, помер.» «Нет, — плачет тетка, — от коровы. Когда бы корову не продал, жил бы.»
— За что я люблю тебя, Миша, за то, что ты умный, — констатировал Борис Маркович. — И мудвый. Мудвость очень полезная штука. И для того, у кого она есть, и для всех, с кем он сопвикасается. А кто в тех деевнях живет? На квадбище часто ховонят?
— Да никто уж почти и не живет. Старики одни. А хоронят за год по два-три человека.
— А ямы для ящиков как будешь рыть?
— Да они вырыты давно. Я уж неделю в ту деревню езжу. Брательник сопьется скоро совсем. Мне уж стыдно его поить. Ямы я вырыл и дощечками их заложил, и землей присыпал, и даже дерна сверху наложил. Говорю же, ни одна собака не узнает.
Борис Маркович наполнил ящик доверху, отошел, посмотрел на свою работу и спросил:
— Миша, а павалон ты купив?
— Паралон купил.
— Неси сюда.
Миша вышел из комнаты, а Борис Маркович принялся наполнять второй ящик. К возвращению Миши он был наполнен.
— Вежь павалон и клади в два слоя свевху, — приказал Борис Маркович, наполняя третий ящик. — Потом кавтонкой приквоем и еще ваз павалоном. И тогда можно забивать.
Когда все ящики были наполнены, Миша, как приказал шеф, накрыл их паралоном, потом картонкой, еще раз паралоном и затем деревянной крышкой.
— Во всем люблю порядок, — сказал он и начал забивать первый ящик.
Борис Маркович стоял у него над душой, суетливо приговаривая:
— Остоожно, Миша, остоожно.
Так продолжалось до тех пор, пока Миша не попал молотком себе пальцу. Хладнокровие покинуло его, и он гаркнул:
— Борис Маркович, мать вашу, шли бы вы на кровати лежать, пока я калекой не остался! Я уж как-нибудь управлюсь один. Дело нехитрое, а то и сами можете попробовать как оно, гвозди бить.
— Вадно, Миша, вадно, — миролюбиво согласился Борис Маркович. — Пойду пьиму душ. Но, пожалуйста, Миша, поостоожней.
— Да знаю я, уж куда осторожней, — огрызнулся Миша.
Анна сидела в шкафу и ломала голову, как бы ей переместиться в ящик. Она готова была куда угодно, даже на кладбище, лишь бы подальше от этих непонятных людей.
«Борис Маркович ушел, — думала она, — вот если бы еще ушел и Миша, хоть ненадолго, тогда можно было бы спрятаться в ящике. Он все равно в них не заглядывает, а сразу гвозди забивает.»
Анна, совершенно забыв о своих материалистических принципах, вновь принялась молить Бога. И на этот раз она беспокоила Всевышнего по очень прозаическому вопросу, и снова Бог ее услышал. Миша забил второй ящик, перешел к новому и чертыхнулся:
— Черт, гвозди кончились.
Он вышел из комнаты, а Анна мигом вылетела из шкафа, открыла крышку ящика и подняла паралон с картонкой. В ящике лежали объемные, но не тяжелые предметы. В мгновение ока она выгрузила часть их под кровать, освободив себе место и сердечно благодаря Господа за то, что он не только услал Мишу, но и создал ее такой маленькой. Без особого труда она забралась в ящик и уже хотела закрыть над головой крышку, как, вдруг, увидела на полу рядом со шкафом пакет.
«Это же воротнички тучного, — вспомнила она. — Вот куда я его уронила вчера. Удивительно, как его никто не заметил.»
Анна вылезла из ящика, схватила пакет и вернулась, торопливо задвинув над собой крышку.
«А как же я вылезу обратно? — испугалась она. — Меня же сейчас гвоздями забьют. Надо взять с собой гвоздодер из ящичка Миши.»
Пришлось вылезать снова. Когда Анна с гвоздодером нырнула в ящик, из глубины комнаты раздались мелкие торопливые шаги. Едва она успела пристроить над собой крышку, как послышался голос Бориса Марковича:
— Миша, ну как наши дева?
— Дела идут неплохо, — ответил Миша, после чего сердце Анны ухнуло куда-то вниз.
«Когда же он вернулся? — испугалась она. — И стоит где-то рядом. Если он увидел, как я задвигала крышку, мне конец.»
— С легким паром вас, Борис Маркович, — пожелал Миша и, поправив над головой Анны крышку, начал заколачивать гвозди.
«Не заметил, — мысленно возликовала Анна, прижимая к груди гвоздодер и пакет. — Надо все же пересмотреть свое отношение к Богу. Ведь кто-то же меня хранит.»
Когда все ящики были заколочены, Миша сказал:
— Вынесу в окно. Не гоже тащить через весь дом на глазах у всех.
— Пвавильно мыслишь, — похвалил Борис Маркович. — Подгони фувгон к самому окну, но как ты один с ними упвавишься?
— Я-то? Обижаете.
— Я тебе помогу.
— Вот это не надо. Они легче пуха, — ответил Миша и вышел из комнаты.
Борис Маркович, как кот вокруг сметаны, крутился у ящиков. Анна слышала над собой его сопение. На какой-то миг в ней даже поселилось сомнение в успехе затеянного мероприятия, но Анна его быстро изгнала, решив, что и без сомнения будет то, что будет и надо постараться не терять присутствия духа.
Когда раздался шум работающего двигателя со стороны окон, Анна обрадовалась. Борис Маркович оставил ящики в покое и побежал открывать окно.
— Как же ты их один будешь тащить? — все переживал он.
— А вот так, — сказал Миша, и Анна на секунду почувствовала себя в невесомости. — Кладем на живот и вперед. Да не волнуйтесь вы так, Борис Маркович. Довезем в целости и сохранности.
Какое-то время Анна тряслась в ящике, принюхиваясь к запаху бензина. Когда тряска прекратилась, Анна поняла, что машина выехала на трассу.
«Раз все в такой тайне, — подумала она, — значит за рулем сам Миша. Следовательно в машине только я и он, а значит можно снимать крышку.»
Снять крышку оказалось непросто. Анне пришлось изрядно повозиться, прежде чем она оказалась на воле. Зато то, что она увидела, покинув ящик, обрадовало ее. Во-первых, стеклянная перегородка, отделяющая место водителя от грузовой части автомобиля, была завешена шторкой. Во-вторых, замок задней двери открывался изнутри, следовательно Анна легко могла потеряться где-нибудь на дороге. Оставалось лишь выбрать момент, когда автомобиль притормозит, или, что предпочтительней, приостановится. В третьих, в задней дверце были окна, что позволяло наблюдать за дорогой и исключало опасность ее гибели под колесами идущих сзади машин.
Впрочем, пока дорога была пуста. У Анны появилась реальная надежда сойти задолго до кладбища. Хотелось пить и есть, и…
Анна, прижимая к груди пакет, смотрела на дорогу и размышляла над несовершенством человеческого организма: душа рвется куда-то в заоблачные выси, а тело не хочет отрываться от земли, которая только и ждет когда можно будет принять его на веки вечные.
За размышлениями Анна пропустила несколько поворотов, где автомобиль изрядно сбрасывал скорость. Потом она сконцентрировалась и пропустила еще несколько поворотов, потому что никак не могла решиться выпрыгнуть.
Анна уже перестала смотреть на дорогу, чтобы не пугать себя. Она сидела зажмурившись и прислушиваясь лишь к движению машины.
