— Значит, не так уж ты хочешь от этой фигни избавиться, — заявил Григорий. — Если есть страстное желание, то на все пойдешь, голым по Тверской побежишь, руками бетонный блок поднимешь, вот!
Я покосилась на Григория: однако Селезнев не такой уж и мямля, вон какое заявление сделал! К тому же он ханжа. Смотрел на меня осуждающе, когда я произнесла «ни фига себе», а сам употребляет слово «фигня». Мне не нравятся люди с двойным стандартом поведения, которые запрещают вам пить вино, а сами по ночам втихаря прикладываются к бутылке.
— Бог с ней, с парной, — оживился Мотя, — не надо никуда ехать. Кипяток! Лика, поставь чайник!
Я ринулась к плите.
— Зачем тебе кипяток? — спросил Сидя.
— Элементарно просто, — с улыбкой довольного ребенка пояснил Мотя, — выльем ее на яичницу.
— И что будет? — вздохнул Исидор. — Мотя, ты не предусмотрел всех последствий.
— С ума сошел? — заорал Паша. — Там мое лицо! Живое!
— Да, я не учел некоторых деталей, — разочарованно признал Мотя. И тут же радостно заулыбался: — СВЧ-печь!
— У нас ее нет, — парировал Исидор. — Я не доверяю источникам излучения, они убивают мозговую активность.
— У меня есть печка, — нехотя признался Мотя.
— Ты купил камеру смерти? — подскочил Исидор. — А мне не сказал?
— Подарили на День Победы, — неуверенно ответил Мотя, — как ветерану.
— Выбрось немедленно! — приказал Исидор.
— Если Паша поместит голову в печку, — Мотя проигнорировал приказ друга, — мы поставим маленькое время, и получится чудно.
— После того как одна глупая американка решила высушить в СВЧ-печке кота, а вынула оттуда его трупик, изготовители стали писать в инструкции: «Использовать только для приготовления пищи», — быстро сказала я. — У нас и правда может получиться «камера смерти»!
— Не хочу! — заорал Брыкин. — С ума посходили? Думайте! Гриша! Эй, Гриша!
Селезнев не отвечал, я смекнула, что вдовец пошел в туалет, на кухне его сейчас не было.
— Шевелите мозгами! — замотал головой Павел. — Не сидеть же мне так, пока яичница протухнет!
— Нагреть духовку, и пусть Павел туда башку засунет… — Мотя потер руки.
— Утюг на глазунью поставить… — задумчиво протянула я. — Или подуть феном…
— Обмотать голову пластиковым мешком, приклеить его к шее, привязать шланг и подать по нему газ от выхлопной трубы машины… — воодушевился Мотя.
— Если поблизости есть парикмахерская, можно использовать сушку для волос, — предложила я «дамский» вариант.
— Глупости! — безапелляционно отмел эту идею Мотя.
— А удушить Павла выхлопными газами умно? — не осталась я в долгу.
— Олечка ухаживала за своим лицом, — ни к селу ни к городу вдруг изрек Исидор. — Делала маски — допустим, растирала желток с маслом, наносила на кожу и ждала полчаса.
— Предлагаешь считать происходящее косметической процедурой и надеяться на благотворный эффект? — обозлился Брыкин. — Занятие, достойное Клары. Это она постоянно Гришке внушала: не дергайся, все приходит лишь к тому, кто умеет ждать. Сделала из Гришки тряпку, ноги об него вытирала. Снимите эту гадость!
— У Олечки, — не обращая внимания на Брыкина, продолжал Сидя, — была машинка, чтобы кожу распаривать. Пластиковый шар с отверстием.
— Аппарат для чистки! — подпрыгнула я. — Он нагревается, выделяется пар, который расширяет поры. Где вы храните замечательный прибор?
— В библиотеке, — ответил Сидя. — Если тебя не затруднит, принеси его, он стоит в собранном виде за диваном, который находится возле торшера.
Последние слова я услышала на бегу. Странный, однако, вопрос задала я математику по поводу местонахождения косметического аппарата. Ясное дело, что в этом доме он непременно должен был пребывать в непосредственной близости от произведений Апулея, Тацита и Гомера! Конечно, не в ванной же его держать, там живет автоматическое тестомесительное устройство.
В библиотеке витал одуряющий аромат — в букете, который поместил в вазу Григорий, было несколько белых лилий. Я начала отчаянно чихать, моментально заломило виски. Вот моя подруга Катюша обожает вонючие растения, а у меня от них начинается сенная лихорадка. Надо поскорее отыскать нужный прибор и бежать отсюда. Я сделала пару шагов по направлению к дивану и наткнулась на странного вида темный столик. Он зашевелился.
— А-а-а! — заорала я.
— Не надо шуметь, — сказал столик и выпрямился.
— Григорий, что ты тут делаешь? — возмутилась я.
— А ты? — немедленно задал вопрос Селезнев.
— Пришла за аппаратом для распаривания кожи, он за диваном.
— А мне пришла в голову идея про синюю лампу, которой детям насморк лечат. Слышала про такую?
Я улыбнулась, припоминая:
— Да-да, такой рефлектор с синей лампой. Его подключают к розетке, ребенок подносит его к лицу, и приятное тепло нагревает нос. У нас тоже был такой, помогал лучше капель.
— Он где-то тут, — закряхтел Григорий, — под Новый год я его видел.
Я встала на колени и заглянула под диван и кресла. В конце концов сказала:
— Ничего. Нашла только пуговицу. Белую, от мужской сорочки.
— Это я ее потерял, пока ползал, — объяснил Григорий. — Давай сюда.
Сунув пуговицу в карман брюк, Селезнев ткнул пальцем в коричневый шар со шнуром.
— Ты за ним пришла?
— Тащи его на кухню, — обрадовалась я, — аппарат для чистки кожи лица намного лучше маломощной синей лампы.
Через четверть часа Павел, красный то ли от злости, то ли от воздействия желе-эмульсии, избавился от яичницы и уехал. Сидя и Мотя, прихватив бутылку с этикеткой «Московское экстра», убежали в кабинет. Я хотела предложить так и не позавтракавшему Григорию бутерброды с сыром, но тут зазвонил домашний телефон. Из трубки раздался женский голос:
— Позовите Павла.
— Его нет, — ответила я, пытаясь сообразить, где слышала это красиво окрашенное контральто с чуть хрипловатыми обертонами. — Простите, что передать Брыкину?
В ответ послышались гудки. Я опустила трубку старомодного аппарата на рычаг-рогульку и вдруг поняла — поговорить с Павлом хотела та самая шантажистка, которая по вечерам тайком приходит к нему за деньгами. Меня затрясло от возбуждения.
— Что-то случилось? — насторожился, глядя на меня, Селезнев.
А я с тоской посмотрела на допотопный телефон — никакого определителя в нем, естественно, нет.
— Что-то случилось? — повторил Селезнев.
— Нет, — через силу ответила я.
— Но вы переменились в лице.
— Душно очень, — сказала я, машинально отметив, что наш клиент вспомнил о вежливом «вы». — Плохо реагирую на жару.
— Моя жена Клара говорила, что все болезни от нервов, — изрек Селезнев.
— Наверное, она была права. Хотя я могу назвать еще кучу причин, провоцирующих недуги, от курения и банального обжорства до кривой генетики. Вы же давно знакомы с Павлом? — спросила я.
— С детства, — кивнул Селезнев. — Кстати, за моей Кларой сначала ухаживал он.
— Вы вместе пошли в первый класс?
— Нет, Павел жил с родителями за границей, они были дипломатами, служили в Анголе. Брыкин пришел к нам в десятом классе, — сказал Гриша. — У Павла была бабка, уже не помню, как ее звали, вроде Нина, он с ней и жил. В Анголе началась очередная революция, отец и мать Брыкина уехать не могли, кто же дипломатов отпустит, а Пашу отправили в Москву. Годы, проведенные вне России, сделали свое дело. Кое-что Брыкин знал великолепно, допустим, биологию, а, например, по физике у него был полный провал — в африканской школе ее не преподавали. И английский! У Павла было жуткое произношение, приобретенное в том же африканском учебном заведении. Вот Брыкина и посадили со мной — я-то шел на медаль, считался лучшим учеником. У Паши был легкий характер, он всем нравился. Одна Клара на него не смотрела.
— Она училась с вами?
— Ну да! Паша попытался за ней ухаживать, но Клара позвала в кино меня. Сама! Сделала первый шаг! Она решительная, моя любимая жена Клара! Я бы никогда не осмелился к ней подойти и всегда удивлялся: ну чем я привлек такую девушку? Мучился, мучился и спросил в лоб: «Кларочка, почему я, а не Паша? Он красив, умен, с богатыми и обеспеченными родителями». Знаете, что она ответила?
— Нет.
— Клара сказала: «Я люблю тебя, при хорошем воспитании из тебя получится замечательный муж. Если будешь меня слушаться, сделаешь отличную карьеру. А Павел скользкий, врет много. А насчет его будущей жены… Думаю, с ней беда случится!» У моей Клары были ярко выраженные экстрасенсорные способности. Так вот… В декабре в Анголе, где служили родители Брыкина, произошла трагедия: местное население не только перестреляло друг друга, но и разгромило дипмиссию, в конфликте погибли родители Паши. И он остался без квартиры.
