— Которая тут наша? — тихо спросила я Трошкину, щурясь на мешковатые серо-бурые фигуры.
На мой взгляд, они были похожи, как замызганные плюшевые медведи из сиротского приюта, снабженного игрушками лишь единожды, в момент основания сего богоугодного заведения лично царем Горохом.
— Сейчас подойду к ним поближе и посмотрю, — шепнула в ответ подружка.
Алка предусмотрительно прихватила из дома пакет с мусором, в который для пущей объемности добавила пару пустых литровых банок. По идее, мусорный мешок придавал нашему появлению на помойке должную естественность и непринужденность. Однако Трошкина этим не удовлетворилась и изобретательно использовала свою ручную кладь еще и как наживку.
Остановившись в паре метров от контейнеров, она встряхнула пакет, и неразличимые за черным полиэтиленом стеклянные банки мелодично звякнули. Этот волшебный звук произвел на завсегдатаев помойки такое же впечатление, как школьный звонок на шумный класс. Грязно-серые фигуры замерли неподвижно, как мешки с картошкой. Взгляды устремились на пакет.
— Господа, вы знаете Римму? — громко спросила Трошкина.
«Господа» дружно уставились на нее, но выражения их лиц за наслоениями грязи я лично разобрать не смогла. Тогда Алка спросила по-другому:
— Кто подскажет, как найти Римму? Ее еще Рюмкой зовут? — и выразительно звякнула стеклом в непроглядном пакете.
«Господам» стало понятно, что мешок послужит призом тому, кто окажет содействие в поиске означенной Риммы. Серая масса, облепившая контейнеры, зашевелилась.
— Рюмку тебе найти? Губа не дура! — захихикал сутулый мужичок с редкой бороденкой, протянувшейся от уха до уха на манер пегой бахромы. — Я бы и сам от рюмки не отказался!
Он мечтательно подкатил глаза и так глубоко, шумно вздохнул, словно высосал вожделенную рюмку или даже целый стакан. Вероятно, это виртуальное действие возымело некий результат, и мужичка потянуло продолжить процесс по привычному сценарию. Недолго думая, он выудил из контейнера мятый капустный лист и со вкусом им закусил. Копошащийся по соседству дедок проводил исчезающий капустный лопух ревнивым взором и спешно прикарманил кочерыжку, предварительно тщательно ее обнюхав.
— Римма, она же Рюмка, женщина лет пятидесяти, гражданка без определенного места жительства! — железным голосом с совершенно милицейскими интонациями пробряцала Трошкина.
— Дык я ж ее знаю! — отваливаясь от фуршетного контейнера, обрадовался дедок с кочерыжкой. — Рюмка, как же! Шустрая такая, прям, крыса! Позавчера из-под носа у меня полбуханки «Бородинского» и отличную мозговую кость увела, зараза! Она, Рюмка эта, в бомжацком клоповнике за водокачкой ночует. А днем, если погода хорошая, под гаражом валяется.
Трошкина испытующе взглянула на небо, после секундного раздумья постановила:
— Погода хорошая! — и поставила пакет на землю.
Мы развернулись и под мучительный скрип нетерпеливо раздираемого полиэтилена зашагали прочь от помойки. Трошкина, чрезвычайно гордая успехом своей дипломатической миссии, не только не отставала, но даже умудрилась меня опередить.
— Наверное, надо было спросить, где этот бомжацкий клоповник, — мягко, чтобы подружка не подумала, будто ее критикуют, заметила я.
— Сказано же тебе — у водокачки! — не оборачиваясь, отмахнулась Трошкина. — Где водокачка, я знаю, ее мы найдем, а потом сориентируемся на местности.
— По компасу? — ухмыльнулась я, вспомнив утреннюю Алкину прогулку с крысенком Родди на ладони. — По сторонам света, да?
При этих словах я совершенно машинально огляделась и только благодаря этому заметила нечто удивительное. Одна из квадратных плит в середине бетонной тропинки, которую мы с подружкой как раз в этот момент пересекали, вновь была поднята! Вокруг открытого провала возились какие-то люди.
— Не поняла? — Я повернула на девяносто градусов и с ускорением пошла по тропинке. — Она же захлопнулась! Как же так?
— О чем ты? — досадуя, спросила Трошкина, неохотно меняя курс.
— Та плита! Когда я свалилась в яму, она тоже упала, а теперь снова стоит!
— Новейшие тенденции экологического градостроительства! Самовентилирующийся бетонный коллектор-гробница по типу плотоядной орхидеи-мухоловки! — съехидничала подружка.
— Похоже, про гробницу ты угадала, — озабоченно пробормотала я.
— В смысле? — насторожилась Алка.
Из-за моей спины ей не было видно коричневую медицинскую клеенку, цветом почти сливающуюся с сырым песком. Под клеенкой на земле явно лежало тело: я видела грязные подошвы, развернутые в первую балетную позицию.
— Кажется, кому-то повезло гораздо меньше, чем мне, — объяснила я, посторонившись, чтобы открыть вид на клеенку нетерпеливо подталкивающей меня подружке. — Наверное, человек упал в яму и сломал себе шею.
Мы подошли поближе, и мужчины, стоящие над провалом, уставились на нас неприветливо и даже сурово.
— Простите, господа, а что тут случилось? — робко поинтересовалась знатная дипломатка Трошкина.
— Шли бы вы отсюда, девочки! — вместо ответа неласково сказал один из мужчин.
— Одну минуточку! — воспротивилась я.
Мое внимание привлек простой полиэтиленовый кулечек в мужском кулаке. Сквозь прозрачный пластик прекрасно видна была вельветовая тряпочка, жизнерадостную расцветку которой здорово испортило широко расплывшееся темное пятно.
— Мне знакома эта… — я не договорила и поспешно скрестила руки, прикрывая свой клетчатый шарф.
— Серьезно? — мужик перестал хмуриться и обернулся к товарищу. — Слышь, Петрович! Девчонки говорят, что знают убитую!
Дядя, которого он назвал Петровичем, молча шагнул к клеенке, наклонился и отвернул верхний край полотнища.
— Господи! — выдохнула Алка, хватаясь за горло. — Это же она самая, Римма!
— Что за Римма, как фамилия, где живет? То есть жила? — скучно забубнил Петрович.
Трошкина при виде трупа с размозженной головой онемела.
— Жила она в бомжацком клоповнике у водокачки, — машинально ответила я. — Фамилию не знаю, имя Римма, прозвище Рюмка. Бродяжка, королева помойки.
— Понятно, — мужики быстро потеряли и без того не великий интерес и к личности убитой, и к нам с Алкой.
— Пойдем-ка отсюда, — я круто развернулась, взяла оцепеневшую подружку за локоток и быстро повлекла ее прочь.
— Господи боже! Ужас-то какой! — разохалась Трошкина пару минут спустя.
За это время мы добежали от гаражей до нашего двора и там упали на лавочку под одиноким кипарисом.
— Это еще не весь ужас! — мрачным голосом объявила я. — Ты кулечек видела?
— Что ты называешь кулечком? — с подозрением спросила Алка. — Я видела коричневую клеенку…
— Да нет же, кулечек был в руке у того мужика, который галантно назвал нас девочками! Не обратила внимания? — я вздохнула. — Трошкина, мои дурные предчувствия оправдываются! Меня упорно пытаются убить, это точно!
— Ты-то тут при чем? Убили Римму! Голову бедняге разбили, кошмар какой! — чувствительная Алка все глубже впадала в истерику.
— А то, что на голове у нее в этот момент была моя шляпа, это тебе не кошмар?! — вскричала я.
Трошкина замолчала, замерла с раскрытым ртом.
— Моя вельветовая шапочка в псевдошотландскую клетку, — уже спокойнее повторила я, для наглядности потрясая перед бледной физиономией подружки краем шарфика. — Я потеряла ее утром, когда на меня напал Рыжеусый.
Алка долго молчала, а потом промямлила, пряча глаза и плаксиво кривя губы:
— Инка, мне очень жаль.
И я не рискнула спросить, о чем именно она жалеет — о безвременно утраченной вельветовой шапочке или о моей собственной печальной судьбе.
Осознав, что моя молодая и цветущая жизнь оказалась под угрозой, я решила перебороть вполне современный индивидуализм и примитивно аукнуть на помощь родное племя. Заодно с индивидуализмом я затоптала в себе ростки феминизма: нашему с Алкой маленькому боевому отряду амазонок не помешало бы добавить немного грубой мужской силы. Поэтому я позвонила Денису Кулебякину и без долгих предисловий объявила милому:
— Кто-то хочет меня убить!
— Я! — сердито сказал он. — Знаешь, дорогая, мне сейчас не до шуток…
Я мгновенно разозлилась и бросила трубку.
— Прошу тебя, Дюша, будь поаккуратнее с нашим последним действующим телефоном, — ворчливо попросил папуля. — Если ты и его испортишь, будет совсем скверно.
— Ах, так я все порчу, да?
Мой голос стал колючим и горьким, как сосновые иголки.
— Я отравляю всем вам жизнь. Лучше бы меня тут не было, да?
Папуля выглянул из кухни и, старательно скручивая в тугой бараний рог косицу крутого теста, наставительно сказал:
— Я рад, что ты это наконец-то поняла. Мы обсудим эту тему за ужином, ладно?
