Сколько Катя себя помнила, ее дядя всегда носил усы. И в ранней молодости, и в зрелости, и потом. В молодые годы они у него были густые и пышные, с возрастом слегка поредели и местами поседели, превратившись в ту самую «соль с перцем», о которой упоминал Матвей. И как это она тогда еще не смекнула, что очень уж подозрительно подходит данное им описание к ее родному дяде! А ведь сообрази это она тогда, можно было бы избежать многих бед. И этой ее сегодняшней встречи с дядей — это уж точно.
Да, ее дядя сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. И как уже говорилось, усы тут играли последнюю роль. И без них изменений во внешности дяди хватало. Он похудел, осунулся, и, самое главное, в его глазах появилось затравленное выражение, которого прежде Катя никогда не видела. Наоборот, ее дядя всегда держался уверенно, много смеялся и, казалось, знал ответ на любой вопрос, терзавший его племянницу.
Для маленькой Кати в детстве ее дядя был вторым папой, она любила его без памяти. Иногда ей даже казалось, что своего родного отца она любит нестоль сильно, как своего дядю. Отец много работал, у него вечно не было времени для дочери. А вот дядя хотя и работал не меньше, а может быть, и больше, но у него всегда находилось время, чтобы поиграть с племяшкой, сводить ее в зоопарк или как-то иначе позабавить. Это уже потом, когда его взяли в Смольный, с ним вдруг что-то случилось. Он немыслимо задрал нос перед своими родными и стал заглядывать к ним исключительно по большим праздникам.
— Дядя, ты зачем пришел? — повторила Катя свой вопрос, стараясь, чтобы ее голос прозвучал как можно более холодно. — Мне кажется, мы уже все сказали друг другу на суде.
После того как дядя предпринял попытку объегорить Катю с наследством, отношения между ними резко ухудшились. Да что там, прежние любовь и доверие уступили место вражде и антипатии. Во всяком случае, со стороны Кати именно так и было. И еще обида… Сильная обида на человека, которому она верила больше, чем самой себе, но который цинично и нагло обманул ее, воспользовался ее беспомощным положением, ее растерянностью после потери обоих родителей разом.
На суде Катя сказала все, что думает о поведении дяди. Тот тоже не остался в долгу, обвинив племянницу чуть ли не в скудоумии и идиотизме.
«Да ее психиатру показать надо. Не может взрослая нормальная девка быть такой дурехой! У Катьки с головой непорядок, точно вам говорю, ее врачам на освидетельствование нужно отправить!»
Судья к пожеланию дяди прислушаться не пожелал, Катю ни на какое освидетельствование не отправили, а наоборот, вернули все украденное дядей имущество, ему самому присудили штраф и условный срок. Также, насколько знала Катя, дядю уволили со службы, которой он очень гордился и которой он посвятил немалую часть своей жизни. И вот теперь этот человек был у нее дома. И появление его тут, как отлично понимала Катя, лично ей ничего доброго не сулило.
— А что же ты, Катюшка, замуж выскочила, меня и на свадьбу-то не позвала?!
Катя никак не ожидала, что дядя заговорит о ее замужестве. Она слегка покраснела, потому что прекрасно сознавала, что выбор ее был неудачным, и дядя скорее всего прекрасно об этом знает.
— Я бы уж по старой памяти навел для тебя справочки о твоем избраннике, — продолжал дядя. — Хотя ты и постаралась, чтобы меня со службы уволили, но кое-какие знакомства у меня остались. Выяснили бы для меня подноготную твоего женишка.
— А может быть, я не хотела твоей помощи. Об этом ты не подумал?
— И очень жаль. Потому что, расскажи ты мне, за кого замуж собираешься, я бы тебе отсоветовал. И не вляпалась бы тогда в такую историю. Да и мне на старости лет не пришлось бы по болотам бегать, чтобы тебя из нее вызволить.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Думаешь, твой муженек сам скопытился? Нет, это я ему помог.
Катя ахнула. Конечно, с той самой минуты, как она узнала в найденной в лесной хижине записке почерк своего дяди, девушка понимала, что сама по себе эта бумажка возле Дубочков появиться не могла. И значит, где-то поблизости обитает и автор этих каракулей, достаточно характерных, чтобы Катя могла пронести их в памяти через многие годы и суметь вспомнить при первом же взгляде. Была у ее дяди такая черта — задумавшись о чем-то, он начинал машинально выводить картинки и выписывать каракули, в которых вроде бы не было никакого смысла, но которые помогали ее дяде сосредоточиться на его мысли. Знала Катя и о том, что полиция подозревает автора этой записки, обитающего в хижине мужчину, в причастности к случившимся в Дубочках несчастьям. Но одно дело — подозревать и совсем другое — слышать своими ушами.
— Дядя… Так это ты убил Гаврилу?
Слова давались Кате с трудом. Но совсем худо ей стало, когда дядя кивнул головой:
— Да. Я это сделал.
И никакого сожаления или раскаяния не прозвучало в его голосе. Вроде бы он был даже доволен собой.
— Грибков ему и его дружку ядовитых подсунул. А потом для верности еще и по башке его треснул.
Катя громко ахнула:
— Дядя… Но как ты мог?
— Мог? — возмутился дядя. — Да я должен был это сделать. На пол этого гада положил, угол камина кровью его поганой испачкал, чтобы достоверно все выглядело, чтобы было похоже, что это он сам навернулся. И не благодари. Это был мой долг в отношении тебя, племяшка.
— Дядя, что ты такое говоришь! Кто тебя об этом просил?
— Если бы ты только знала, что этот гад замышляет против тебя, ты бы сейчас не строила из себя святую невинность, а поблагодарила бы своего старого дядю за то, что он уберег тебя от опасности!
Дядя был так возмущен реакцией Кати, словно бы рассчитывал получить от нее совсем другой прием. Но Катя при всем своем желании не могла найти в себе столько лицемерия, чтобы поблагодарить дядю за услугу.
— Ты не должен был этого делать!
— И кто это решает?
— Я! Я решаю! Гаврила был МОИМ мужем. МОИМ, а не твоим или чьим-нибудь еще.
— Ты бы сама никогда не смогла с ним разобраться. Я же тебя знаю. Ты мямля и рохля! А он был уголовник!
— Признаю, Гаврила был совсем не тем человеком, за которого мне стоило бы выходить замуж, но смерти он тоже не заслуживал.
— Ты просто не знаешь, что они затевали с этой проституткой!
— С кем? С Лидой? С Лидой Ревнивцевой?
И внезапно страшное прозрение коснулось Кати.
— Так ты и Лиду… Ты и ее тоже убил?
— Конечно. Конечно, я!
Кате показалось, что ее ударили по голове. Слова дяди ее буквально оглушили. И она смогла лишь найти в себе сил, чтобы простонать:
— Но ее-то зачем?
— А затем, что она с твоим муженьком сговаривались тебя кинуть. Своими ушами слышал, как он ей хвастался, мол, окрутил глупую дурочку, верчу ею, как хочу. Дом она на меня уже записала, скоро я от нее избавлюсь, дом себе оставлю.
— В смысле… избавлюсь?
— Вот и думай. Скорее всего выгнал бы он тебя, и вся недолга. Стала бы ты бомжихой, поняла?
— Дядя, но ведь есть суд. Дядя! Можно было обратиться в суд!
— Э, не-ет! — помотал головой дядя. — Суду я больше не верю. После того как судьи на твою сторону в нашем споре встали, я суду не доверяю. Я же им все популярно объяснил, почему я так поступил и что меня к тому вынудило. И что? Послушали они меня? Нет, доверили девчонке-свиристелке имуществом распоряжаться, чтобы первый же встреченный ею проходимец это имущество к своим рукам прибрал. Что и случилось, между прочим, как я их и предупреждал.
— Дядя, но убийство… Это уж чересчур.
— Ничего. Для таких ничтожных тварей смерть — это лучший выход. И им легче, и окружающим заживется спокойней. Ведь если разобраться, то что хорошего эти двое за свою короткую жизнь успели совершить? Одна спала со всеми подряд, кто поманит, с тем и шла. То с одним любовником, то с другим.
— Как же ты ее настиг?
— А и стараться особенно было не надо. Когда муженек твой ее из дома вывел да в лес с ней углубился, я за ними пошел. Сначала они гуляли, ручка об ручку, потом байкер какой-то примчался. Как я понял, еще один любовник этой сучки. Ну, драка там между ними завязалась. Гаврила в сторону шмыгнул, а эта шлендра в лес сунулась да и сама ко мне выбежала. Байкер тот поколотить ее хотел за измену, вроде так я из его воплей понял. Вот она от одного из своих любовников спасалась, а ко мне прибежала. Ну, я ее и встретил. Сначала камешком по голове, а потом уж добил. Признаюсь, Гаврилу твоего прикончить тогда хотел, да эта мне под руку подвернулась.
— Но за что?
— А я в тот момент и не думал особо, просто злой был, разговор их в голове так и вертелся. Признаюсь, сгоряча убил девку, но ничуть об этом не жалею. Правильно поступил. Пришлось бы еще раз сделать, и еще раз бы ее убил!
Катя помолчала, а потом печально произнесла:
— Она Гаврилу любила.
— Как же! Она была проституткой! А такие женщины любить не способны. А насчет убийства девчонки… Я вообще-то надеялся, что Гаврилу твоего посадят за убийство его бывшей подружки, вроде как связь имелась. Я даже специально в дом к вам влез, одежду его кровью девчонки перемазал. Думал, все, теперь уж верняк. Связь обнаружат, кровь на одежде обнаружат, закроют голубчика как минимум на пять лет. Нет, выпустили его. Почему? Зачем? Вот и пришлось мне экспромтом действовать. Грибочки ему предложить. Знал, что грибочки он обожает, а купить жадится.
