Но всё рухнуло в день её свадьбы. Анкилов заставил подписать её брачный контракт, согласно которому в случае развода с ним Жанке досталась бы только трёхкомнатная квартира в спальном районе, а, живя с ним, она обеспечивала себе только ежемесячное содержание в размере тысячи долларов. Жанку этот контракт привёл в ярость! Она прибежала после свадьбы ко мне, била посуду, орала и рыдала. Она—то думала, Анкилов у неё в кулаке, а он этим контрактом показал к ней абсолютное недоверие. Я слушал её и ухмылялся — получалось, что сперев из коллекции два полотна и оставшись жить со мной, она будет иметь гораздо больше, чем, оставаясь женой скупердяя Анкилова. В общем, в силу вступил первоначальный план похищения картин. Получив за них деньги, мы хотели уехать в Америку, в Сан-Франциско, где улицы вздыбливаются холмами, где тепло, беззаботно и весело…
— Да ладно тебе, — зло перебила я. — Это город русских педрил. Дальше!
— Дальше Жанка, как всегда, придумала гениальный план. Согласно ему, в краже должны были заподозрить секретаря Анкилова, Жоржа. Он был очень приближённым к нему человеком, выполнял роль шофёра, телохранителя, он даже варил Анкилову кофе и только он был вхож к Анкилову в кабинет. Жанка придумала блестящую схему, при которой Жоржику было не отвертеться. Всё бы совпало — отсутствие у него алиби, отпечатки пальцев на рамах, свидетельские показания! При этом кражу бы совершила она. А потом вдруг получила бы телеграмму о внезапно заболевшей в далёком Архангельске родственнице и свалила бы под предлогом, что необходимо посидеть у постели больной. На самом деле, мы бы уехали в Калифорнию по чужим документам, затерялись, пропали. Всё было продумано, даже день операции назначен, и тут… — Он замолчал, рассматривая своё отражение в кафеле. — Зачем я тебе всё это рассказываю? — спросил он с пьяной усмешкой.
— Затем, что иначе нам с тобой не разойтись. — Я показала ему свою руку в крови. Показала и вытерла кровь о чёрный шёлк его рубашки. Он не обратил на этот многозначительный жест никакого внимания.
— Ну да, меня все переиграли. И Анкилов, и Жанка, и даже ты. — Он покосился на раковину, где лежал нож. — Был назначен день операции, но Жорж взял, да и помер от сердечного приступа за три дня до срока. Опасный возраст — сорок два года! Это был сильный удар! Жанка опять орала и била посуду. Жорж был единственным человеком, пользующимся полным доверием Анкилова и вхожим в его кабинет, где находилась коллекция. Там даже горничная не убирала. Жанка вдруг на полном серьёзе заговорила об убийстве банкира. Ведь если бы Анкилов отбросил копыта, то тогда бы появилась надежда, что всё достанется ей.
В общем, на следующий день она решила впервые пойти в салон красоты. Раньше она этим делом не баловалась, а тут решила снять стресс и привести нервы в порядок, сделав причёску, маникюр и… татуировку.
— Куда она решила пойти, чтобы привести нервы в порядок?..
— В «Клеопатру»! — заорал он. — Туда же, куда время от времени наведывалась и ты!
Это был первый проблеск истины в этой истории.
Я включила холодную воду и подставила под неё порезанную руку. Вода розовым водоворотом устремилась в сливное отверстие. Я слышала, что раньше, чтобы облегчить состояние некоторых больных, врачи пускали им кровь.
— Говори, — поторопила я Геральда.
И тут раздался звонок в дверь.
Мы вздрогнули, будто одновременно схватились за оголённый провод.
— Кто это? — в один голос спросили мы друг у друга.
Такая синхронность меня рассмешила.
— Боишься? — усмехнулась я.
— Меня могут найти. Меня могут придти убивать. — Он запустил руку за пазуху, вытащил оттуда плоскую фляжку и сделал несколько длинных глотков из неё. Пахнуло спиртным.
Звонок снова вонзился в виски.
— Не бойся, скорее всего, это Ленка, соседка, пришла попросить соли.
— В первом часу ночи?!
— К ней в это время приезжает любовник, и она ему жарит мясо. Я пойду, открою.
— Нет! — Он перехватил мою руку, державшую шланг. Новая дислокация, при которой он крепко меня держал, мне не понравилась.
— Пойду, — свободной рукой я выхватила из раковины нож и приложила острое лезвие к его сухожилию на запястье. — Пойду, потому что Ленка просто так не уйдёт. Она живёт за стенкой, наверняка слышала шум, и если я не открою, запросто позовёт спасателей.
— Иди, — сказал он и отпустил мою руку. — Только если ты скажешь хоть слово…
— Не скажу, — перебила я. — Это моё дело, и ты мне ещё не всё рассказал. Прикрыв дверь ванной, я зашла на кухню, на ощупь нашла солонку — керамического петушка — и пошла открывать дверь. Где-то сзади заорал Филимон. Может, мой старый кот впервые в жизни захотел кошку?
На пороге, переминаясь, стоял Павлик. Несмотря на тёплую летнюю ночь, на нём были шерстяные брюки и свитер с высоким горлом.
— Анель, чёрт тебя побери, — монотонно забубнил он, но осёкся, уставившись на мои руки. В одной я держала солонку, в другой окровавленный нож.
— Анель, что за хиромантией ты занимаешься? — вдруг отступил он от текста.
— Ты забыл у меня свою пенку для бритья, — подсказала я.
— Да. То есть нет, не надо делать из меня идиота. Ты решила со мной расстаться? — В его голосе появились скандальные нотки.
Я рассмеялась.
— Да ты никак пришёл выяснять отношения! Давай я отдам тебе твою пенку, и наши встречи останутся в прошлом.
— Ты намекаешь, что я не по-мужски мелочен? — Павлик обиженно поиграл щеками.
— Нет, очень даже по-мужски. Сейчас я принесу тебе пенку.
— Стой! — Он вставил ногу между порогом и дверью. — Моя пенка уже у меня. Мне отдал её твой новый парень.
— Что?! Он открывал тебе дверь?
— Кажется, этот голубь у тебя поселился. Он нервный, гадкий красавчик. От него воняет спиртным и он похож на бандита.
— Ты пришёл закатить мне скандал?
— Нет, — он убрал от двери ногу. — Нет, просто мне показалось, что с тобой не всё в порядке. Я пришёл убедиться, что всё нормально. Ведь всё нормально, да?! — Он уставился на окровавленный нож в моей руке, и мне стало вдруг стыдно, за то, что я всегда видела в нём только мелочного зануду. Я видела в нём только зануду, а он, оказывается, за меня волновался.
Может быть, стоило выйти за него замуж, нарожать детей и отдаться прелестям быта?
— Нормально. У меня всё нормально, — сказала я и хотела закрыть дверь, но он опять выставил ногу.
— Анель, это не кухонный нож. Это холодное оружие. Откуда оно у тебя? Отчего в крови? Почему так орёт Филимон?
— Жрать хочет, вот и орёт. Я ему мясо режу. — Я снова приналегла на дверь, но безуспешно.
— Ты вляпалась в какую-нибудь историю?
— Вляпалась, — кивнула я.
Тяжёлая рука опустилась мне на плечо, и голос Геральда произнёс:
— И эта история стара как мир, парень. Это любовь.
— Ясно, — кивнул Павлик, повернулся было спиной и пошёл, но вернулся.
— Это моя солонка, — он уставился на керамического петушка, которого я держала. — Я принёс её, когда твоя разбилась.
— Держи, — я протянула ему петушка, и он выдернул его так, что соль просыпалась на его шерстяные брюки, на плиточный пол площадки.
— К несчастью, — сказал Павлик, осматривая свои штаны. — Соль просыпается к несчастью.
Он развернулся, ссутулился и ушёл. Если бы я всё-таки вышла за него замуж, то непременно убила бы.
Геральд захохотал. Я захлопнула дверь. В воздухе стоял дух перегара.
* * *
Я пошла на кухню и включила там свет. Филимон, вздыбив на загривке чёрную шерсть и изогнув дугой спину, сидел на столе и шипел как стая разъярённых змей.
Вряд ли он требовал таким образом кошку.
За моей спиной стоял Геральд. Запрокинув голову, он тянул из фляжки коньяк, или что там тянут из фляжки? Глаза у него были пьяные, очень пьяные, окосевшие, как принято говорить.
Я перестала его бояться. Я была трезвая, злая, а он пьяный и абсолютно расслабленный.
— Садись, — приказала я Геральду и указала на стул.
— Убери эту тварь, — он фляжкой указал на кота.
Я взяла Филимона на руки, но тот вывернулся и спрыгнул, чуть не напоровшись на нож. Сев за стол, я поняла, что зверски проголодалась. Но сейчас было не до этого.
— Говори! Жоржик, секретарь Анкилова, умер. Сорок два года — опасный возраст! План, согласно которому подозрения в краже ложились бы на него, провалился. И тогда Жанна, решив привести нервы в порядок, отправилась в «Клеопатру», куда время от времени наведывалась и я. Дальше!
— Слушай, а этот твой гаврик в закатанном свитере не ломанётся в ментовку?
— Продолжай!
Геральд уселся на стул, но пьяно качнулся на нём, передумал, и пересел на пол, привалившись спиной к холодильнику. Он опять присосался к фляжке, запрокинув голову, и острый кадык заходил на его горле вверх-вниз, вверх-вниз.
