Вик положил ногу на ногу.
– Геннадий Андреевич полагал, что любую черную овцу можно перекрасить в белый цвет, для этого нужно стереть в ее памяти следы былых безобразий и запустить новую программу, грубо говоря, перезагрузить мозг. Нечаев хотел изменить…
– Мы это знаем, – перебила его Ксения.
– Откуда? – удивился парень.
– Лучше дальше вещай, – приказала Ксю.
Вик потер шею.
– Нечаев добился поддержки руководства МВД, получил разрешение на проведение экспериментов. Вместе со своей семьей Геннадий Андреевич перебрался в Бинск. Одна половина его населения бегала на птицефабрику, вторая работала в Пузырске в двух колониях, мужской и женской.
Шло время, Нечаев совершенствовал свои методы, у него бывали как удачи, так и срывы, ученый узнал массу историй от зэков и понял, что большинство из тех, кто преступил закон, сделали это под влиянием алкоголя. В голову Геннадию Андреевичу пришла новая идея. Если вылечить русский народ от пьянства, правонарушений станет намного меньше.
– Неоригинально. И он утопист, – вздохнула я, – кто только не пытался бороться с русским пьянством! Чего только не делали, запрещали торговлю горячительными напитками, поднимали цены на спиртное, рассказывали народу о болезнях, которые он получит, прикладываясь к рюмке. Ноль эффекта.
Вик почесал щеку.
– Так я продолжу, если, конечно, тетя из Парижа не против. Нечаев ухватился за новую идею, начал набирать в Бинске и близлежащих городках алкоголиков для излечения. Очень скоро местные бабы стали молиться за здоровье профессора. Самые закоренелые выпивохи, посетив его занятия, забывали о возлияниях. Нечаев никогда не говорил о гипнозе. Он объяснял пьяницам:
– Вы ходите ко мне на занятия, получаете порошок, принимаете его и навсегда забываете о водке. Лекарство на всю жизнь отбивает тягу к спиртному.
Белый порошок, который раздавали фанатам водяры, была толченой аскорбинкой с глюкозой, пьяниц «перевоспитывала» не она, а сеансы внушения. Но, узнав о гипнозе, простые люди могли испугаться.
Скоро весть о чудо-лекарстве разнеслась по всей округе, и в Бинск стали съезжаться алкоголики из разных мест. Уникальность метода состояла в его стопроцентной действенности. Обычно специалист работает с человеком, который сам осознал пагубность своей привычки и принял решение «завязать», его просят выдержать неделю без возлияний, прийти к врачу трезвым. К Нечаеву же пьянчуг тащили силком в любом состоянии, волокли на носилках. Он никому не отказывал и… помогал.
– Гений! – восторженно шептали бабы при виде профессора.
Геннадий Андреевич прекрасно справлялся с любителями заложить за воротник, а навести порядок в голове у заключенных у него не получалось. К моменту, когда в семье случилась трагедия, ученый давно не общался с преступниками, занимался только выпивохами. Но в МВД постоянно поступали отчеты, руководство видело, что в Пузырске активно нащупывают методы исправления людей, кое-кто из совершивших тяжкие преступления был по ходатайству Нечаева условно-досрочно освобожден, жил в Бинске и вел себя безупречно. Похоже, Геннадий Андреевич мог в скором будущем претендовать на роль спасителя человечества от зон и тюрем. Но он не умел работать с зэками. Откуда брались успехи? История знает примеры самоотверженной любви, которую некоторые жены дарили своим талантливым мужьям, известны случаи, когда супруги вместе делали научные открытия, писали книги, картины, а слава и премии доставались только мужу, жена сознательно уходила в тень, говоря: «Я ни при чем, я просто кухарка гения».
– Вот дуры! – покачала головой Ксюша.
Вик встал и начал ходить по комнате.
– Любовь может принимать самые невероятные формы. И в случае с Софьей Михайловной было именно так. Профессорша безумно, слепо обожала мужа, служила ему верней собаки. Она воспитала Арину, стала ей матерью, никогда не делала разницы между чужой девочкой и своим сыном Витей. А девушка ведь Нечаеву была никто, она дочь его погибшей первой жены, Софья Михайловна легко могла избавиться от нее, сдать в приют и жить без хлопот и забот о чужом ребенке.
– Мармеладовна слишком добрая, – прошептала Ксения, – я будто наяву вижу ее фигуру, такая полная, уютная, она вкусные булочки пекла с корицей. Вот лица не разберу, оно словно в тумане.
– Геннадий Андреевич не ценил жену, – понесся дальше Вик, – считал ее поведение само собой разумеющимся. Ему, такому умному и замечательному, не могла достаться иная супруга. Нечаев изменял жене, спал со многими аспирантками, которые селились в доме, но при этом, думаю, не чувствовал себя виноватым. Небось полагал, что ему все можно, он же гений.
– И Софья Михайловна терпела? – удивилась Ксюша.
– Да, – кивнул Вик, – более того, объясняла девушкам, что они должны быть счастливы, ведь их заметил сам Нечаев.
– Ну ваще! – возмутилась Ксю.
– В историю советской науки золотыми буквами вписано имя великого физика академика Ландау, – сказала я. – После его смерти вдова Кора Дробанцева написала воспоминания «Как мы жили». Сначала три толстых тома в виде самиздата ходили по рукам ученых. Почти все экземпляры были уничтожены или самими научными сотрудниками, или их женами, испуганными шокирующей откровенностью Коры. И только несколько лет назад это произведение было издано отдельной книгой. Меня после ее прочтения рассказ Вика о Нечаевых не удивляет. Ландау творил с Корой намного худшие вещи, а она продолжала его обожать.
– Аспирантки не поднимали шума? Не сплетничали на кафедре? Но почему? – никак не могла успокоиться Ксюша.
Парень чихнул, вытер нос рукавом рубашки и пояснил:
– Хотели без проблем защитить диссертацию, сделать научную карьеру, получить хорошую должность. Софья Михайловна говорила прямо: «Деточка, страсть Геннадия Андреевича подобна ярко вспыхнувшей спичке, она скоро погаснет. Начнешь язык распускать – останешься у разбитого корыта. Если сохранишь тайну, кандидатский диплом у тебя в кармане. Мой муж благодарный человек, а я умею ценить друзей, мы станем твоими покровителями». И девушки соглашались. А еще Софья Михайловна внушала Нечаеву, что это он придумывает новые методы работы с уголовниками, делится своими гениальными мыслями с супругой, она записывает их и претворяет в жизнь. Геннадий Андреевич – мозг, Софья – остальной организм. И ученый ей верил.
– Да зачем она так себя вела? – закричала Ксюша. – Что за тупость!
– Некоторые люди называют это любовью, – сказала я, – патологической страстью.
– Если Нечаев приставал ко всем бабам, то почему он не потянул липкие лапы к Ольге Ивановне, последней аспирантке? – не успокаивалась Ксения.
– Потому что за несколько лет до ее появления Нечаев, наверное, впервые в жизни по-настоящему влюбился, и у него родился ребенок, которого ученый полюбил без памяти.
– Офигеть! – подпрыгнула Ксюша. – Сколько же лет стукнуло папаше?
– Какая разница, – хмыкнул Вик, – мужчина может стать отцом в любом возрасте. Просто оцени ситуацию: профессор прожил много лет, не имея отпрысков, и тут вдруг появилась маленькая девочка, очень симпатичная, невероятно умная, завораживающе обаятельная Сонечка. И у Нечаева проснулись отцовские чувства.
– Эй, эй, эй, Соня дочь Арины! – возразила Ксю.
– Она мать, Геннадий Андреевич отец, – отрезал Вик.
– Жесть! – ахнула Ксю. – Софья Михайловна точно знала правду! Стопудово! Ольга Ивановна вспомнила, как профессорша однажды, нахваливая потрясающий ум ребенка, вдруг воскликнула: «И это не удивительно, если знать ее корни, вспомнить отца». А потом тут же замолчала! Это вообще ни в какие ворота не лезет! Арина же ему дочь!
– Нет, она ребенок погибшей первой жены Нечаева, – напомнил Вик. – Девочка выросла и влюбилась в «папу», а Геннадий Андреевич не счел зазорным уложить воспитанницу в свою койку.
– Всегда думала, что секс с удочеренной девушкой тоже инцест, – пробормотала я.
Вик мигом нашел контраргумент:
– Вспомни режиссера Вуди Аллена. Тот бросил жену, кучу детей и расписался со своей приемной дочерью. В общем, Арина родила малышку, а Софья Михайловна стала обожать Сонечку, которую назвали в ее честь.
– Они там все психи, – простонала Ксюша, – нормальных в семье Нечаевых не нашлось?
– После нескольких лет счастья, – продолжал Вик, – пришла беда. Виктор влюбляется в аспирантку Олю, захаживает к ней каждую ночь, они скрывают свои отношения от всех, думают, что никто об их связи не знает. Но у Арины постепенно пропадает чувство к Нечаеву, у нее совсем не такой характер, как у Софьи Михайловны, жертвенности в ней нет, а профессор требует относиться к себе как к Богу. Девушке это надоедает, она заявляет Нечаеву:
– Не хочу жить в Бинске, перееду в Москву в нашу старую квартиру.
Геннадий Андреевич, удрученный сложившейся ситуацией, идет к человеку, который всегда решает все его проблемы: к жене, и жалуется ей. Софья Михайловна пытается образумить Арину, говорит ей, что в случае разрыва защита почти уже написанной диссертации окажется под вопросом, но воспитанница идет вразнос:
