– К этой все-таки пойдете? – подскочила Мадлен. – Говорю же, не стоит, наврет с три короба. Домой езжайте, нечего вам тут больше делать, не тратьте зря время.
Я молча посмотрел на размалеванную стриптизершу. Интересно, что такое имеется в моей внешности, а может, я разговариваю особенным образом? Ну почему все встреченные мною особи женского пола моментально начинают командовать Иваном Павловичем? Я произвожу впечатление рохли? Или современные дамы не привыкли к воспитанным мужчинам и, встретив такового, тут же принимают его за идиота?
– Спасибо, Мадлен, – произнес я, стараясь придать голосу твердость, – далее я разберусь сам.
Стриптизерша дернула плечиком:
– Ну, как хотите! Вас на Египетскую вывести? Или поплутать решили, самостоятельный вы наш.
– Сделайте одолжение, укажите дорогу, – кивнул я, – вроде мы близко от русского гетто находимся.
– От чего? – вытаращилась Мадлен.
– От Брайтона, – я употребил более понятное ей слово.
– А… в двух шагах.
Мы вышли из кафе, повернули налево, прошли метров двадцать, обогнули магазин игрушек и оказались на Египетской.
– Во! – ткнула пальцем Мадлен. – Там чегой-то случилось! На пожар похоже.
Я уже тоже увидел впереди довольно плотную толпу зевак и клубы черно-серого дыма. Мое сердце екнуло. Забыв про Мадлен, я ринулся к дому номер восемь. Окна и дверь его оказались плотно закрытыми, но из всех щелей валил дым.
– Успеют пожарные приехать? – с интересом спросил один из мужиков. – Ща огонь заполыхает!
– Эх, сгинет все, – с легкой жалостью сказала одна из женщин.
– Так небось застраховано, – без тени участия заявила другая, – новый себе отгрохает, лучше старого.
– Может, сама и подожгла, – высказал предположение красномордый парень в ярко-зеленой футболке, – многие так поступают, поживут в хате, а когда она рушиться начнет, несчастный случай изображают. Деньги слупят – и вперед, следующий особняк строят. Сволочи, одним словом, вечно при деньгах, не то что мы.
– Ща как рванет, – мечтал о захватывающем зрелище мужик.
Меня охватил ужас.
– Там, внутри, мальчик, вернее, больной юноша! Он же погибнет! Пожарных вызвали?
– Угу, – ответил красномордый, – только они тут тормозные.
Я окончательно перепугался.
– Надо войти в дом!
Толпа уставилась на меня.
– Ты че, мужик, – сказала одна тетка, – совсем того? Пожар горит! Могет крыша на башку упасть.
– В том и дело, – горячился я, – внутри слабая женщина и больной юноша.
– Самой-то небось нет, – рассудительно заявила Мадлен, – а то бы уж выскочила и голосила. Небось на рынок подалась.
Ее слова подстегнули меня. Ощутив выброс адреналина, я кинулся к мужикам-зевакам.
– Давайте вышибем окно, влезем в дом и вытащим парня.
– Не-е, – лениво протянул один, – не люблю в чужие дела мешаться.
– Может, судьба ему погибнуть, – рассуждал другой.
– Что ни делается, все к лучшему, – донеслось из толпы. – Зачем такому жить? Сам мучается и других извел, лучше один раз отплакать и забыть.
Черная, душная волна поднялась к голове, я отломал от дерева довольно толстый сук, подбежал к невысокому заборчику, легко перескочил через него и изо всех сил ударил по широкому стеклопакету раз, другой, третий. Раздался сильный хлопок, дождем посыпались осколки, наружу вырвался едкий дым. Я закашлялся, но отступать было поздно.
Не знаю, видели ли вы когда-нибудь пожар, но мне «повезло», за то короткое время, что Нора «работает» Ниро Вульфом[15], дважды увидеть огненное безумие. Оба раза я был напуган до потери пульса, и вот сейчас предстоит вновь бороться с огнем. А еще уверяют, что снаряд дважды в одно место не падает! В моем случае бомба угодила в воронку трижды.[16]
Я перемахнул через подоконник и крикнул что есть мочи:
– Есть кто живой?
Едкий воздух проник в легкие, кашель начал раздирать внутренности. Открытого огня не было видно, и это радовало. Но я очень хорошо знаю, что основная масса людей на пожаре погибает не от ожогов, а от отравления продуктами горения. В наших квартирах теперь очень много легковоспламеняющихся, горючих синтетических материалов, всяких кухонных шкафчиков из пластика, предметов из эрзац-дерева, обтянутых отделочной пленкой.
Вдруг в руку мне ткнулось что-то влажное.
– Прижми к морде, – глухо сказала невесть как оказавшаяся рядом Мадлен, – дыши, как собака, неглубоко, не стой идиотом, времени нет. Иди налево, я направо.
Обмотав нижнюю часть лица мокрым полотенцем, я пошел в указанном направлении, наткнулся на дверь, распахнул ее, очутился в кромешном дыму и внезапно услышал стон.
Ноги налетели на какую-то преграду, я пошарил руками на уровне коленей и с невероятной радостью нащупал чье-то тело.
Кое-как подняв человека, я потащил его к разбитому окну.
– Боря, Боря, – хрипло шептал несчастный, – беги, он вернется и убьет тебя, скорей, Иржи, деньги, убегай…
Голос становился глуше, неразборчивей, я начал задыхаться, но тут вдруг мне в лицо ударила струя свежего воздуха. Я очутился у разбитого окна и наконец увидел, что прижимаю к себе даму – маленькую, совсем крохотную, похожую на птичку. Оставалось удивляться, почему ее тело было таким каменно-тяжелым.
Женщина открыла глаза и вскрикнула:
– Где Боря?
– С ним полный порядок, – бодро солгал я, – он во дворе.
– Вы кто?
– Разрешите представиться, Иван Павлович Подушкин, ответственный секретарь общества «Милосердие», – машинально вырвалось у меня.
Да уж, отец мог бы мною гордиться. Он отлично воспитал Ваняшу: в экстремальной ситуации сын не утратил светские манеры.
– Не бросайте меня, – прошептала дама, – я боюсь.
В ту же секунду она потеряла сознание. Я положил тело на широкий подоконник и собрался было вылезти во двор, а потом вытащить несчастную, но с той стороны окна появилось несколько мужиков. Дальнейшее помнится смутно. Вроде народ начал бить остальные окна на первом этаже и ломать дверь. Откуда ни возьмись на траве появилось ватное одеяло, на которое уложили Ирину Леонидовну, и одна из женщин стала лить ей на лицо воду из пластиковой бутылки. Потом два мужика из дома вытащили что-то длинное, темно-серое, уложили на траву и прикрыли сверху грязным брезентом. Кто-то вышвыривал в окно вещи, появились пожарные, машина «Скорой помощи». Я сидел около Ирины Леонидовны совершенно оглушенный. Из ниоткуда вынырнула перепачканная с головы до ног Мадлен и сунула мне стаканчик. Решив, что это кофе, я машинально сделал глоток и закашлялся. Жидкость оказалась спиртным плохого качества – то ли виски, то ли коньяк, не разобрать.
Два парня в комбинезонах стали перекладывать Ирину Леонидовну на носилки. Внезапно пострадавшая открыла глаза, вцепилась в мою ногу и что-то быстро сказала на непонятном языке. Один из санитаров кивнул, посмотрел на меня и произнес нечто, похожее на: «Хр, бр, кр, гр».
– Я не говорю по-чешски, – ответил я.
Юноша что-то спросил по-английски.
– Ай донт спик инглиш, – собрал я в кучу остатки знаний, полученных в институте, – ноу, май нэйм из Иван, ай ливинг ин Москва, хау ду ю ду? Йес!
– Он говорит, – перевела Мадлен, – что Ирина Леонидовна отказывается без тебя ехать в больницу и спрашивает: можешь ли ты сопровождать ее или тебе плохо?
– Конечно, поеду, – кивнул я, – мне плохо, но не до такой степени, как ей.
Санитары подняли носилки, я встал и тоже уцепился за одну ручку, но не для того, чтобы помочь сотрудникам «Скорой помощи», а чтобы не упасть самому. Как ни странно, никаких ранений я не имел, вот только ноги дрожали и отказывались мне повиноваться.
Носилки с грохотом вкатили в «Скорую». Медики мигом наладили капельницу и укрепили на руке пострадавшей манжетку тонометра.
Ирина Леонидовна медленно повернула голову, нацелила на меня ставшие огромными бездонно-черные зрачки и спросила:
– Боря где?
Я сразу вспомнил тело под грязным брезентом и опять соврал:
– С ним полный порядок. Его отвезли в лечебницу, в ту, где борются с церебральным параличом.
Ирина Леонидовна вздохнула:
– Да, правильно, спасибо. Я умираю.
– Что вы! – зачастил я. – Вас быстро поставят на ноги! Завтра уже танцевать сможете.
– Нет, он стрелял в меня.
– Кто?
Лицо женщины стала заливать синюшная бледность. Один из врачей быстро сделал Ирине Леонидовне несколько уколов, второй схватился за мобильный телефон, очевидно, хотел предупредить больницу о том, что к ним везут тяжелого больного.
Внезапно Ирина Леонидовна открыла глаза.
– Слушайте, – просипела она, – я точно умру, а сын останется, его обманут, вы должны, обязаны… вы… сделаете, да? Пообещайте! Вы похожи на честного человека, не обманите!
– Хорошо, хорошо, – я попытался успокоить несчастную, – завтра поговорим, я выполню все, а сейчас не тратьте силы, просто поспите.
