— А Лиза? Она где?
Василий рыгнул.
— Ее еще когда в дурку сдали! Сумасшедшая она, скажи, Мань!
Та укоризненно покачала головой:
— Вовсе нет, просто она в школе учиться не могла, с мозгами у ней беда. Уж как Надька плакала, и Карелия Ивановна тоже. Ну никуда Лизку пристроить не могли, ни одной приличной профессии не обучить, ни волос не пострижет, ни ногтей не почистит. А так ничего девка.
— Ага, — кивнул Василий, — в особенности когда на мать с ножом кидалась.
Маша вздохнула:
— Ну да, поэтому ее в интернат и сдали, выросла, заневестилась, мужика захотела, а кто ж на такую польстится, вот она и злобилась. Надька, пока жива была, справлялась, а когда померла, Карелия Ивановна повыла да и отвезла обузу в интернат.
— И где сейчас Лиза?
Маша передернула монументальными плечами.
— Фиг ее знает, небось в интернате, где ж ей быть-то?
— Она не приходила сюда?
— Когда?
— Недавно.
Василий нахмурился.
— Не-а.
— Вы точно знаете? — Я цеплялся за последнюю соломинку. — Может, вы ходили в магазин, а Лиза и пришла.
Маша шумно втянула в себя воздух.
— Болеет Васька и носа на улицу не кажет. А вы кто им будете, Федькиным-то?
— Родственник я.
— Квартира наша будет, — мигом заявила Маня, — по закону оформим.
— Ничего у тебя не получится, — добавил Василий, — даже и не затевай судиться, проиграешь.
— Нет, нет, — быстро успокоил я супругов, — никаких злых намерений я не имею, жилплощадью обеспечен, просто хотел повидаться с родней.
— Опоздал ты, — сурово заявил Василий, — не с кем свиданкаться, все на том свете!
— Вы случайно не знаете, в какой клинике содержится Лиза? — Я предпринял последнюю попытку хоть что-то выяснить.
Маша повесила полотенце на плечо мужа.
— Нам однофигственно, где она. Сюда ей являться незачем, квартира наша. Да она небось уж померла давно! Такие психи долго не живут.
— Точняк! — воскликнул Василий. — Помнишь, Карелия про пенсию рассказывала? Чегой-то я не понял, может, она уже тогда того?
— А-а-а, — протянула Маня, — ну и память у тя, Васька, натуральный академик!
— О какой пенсии идет речь? — Я быстро влез в их диалог.
Василий хихикнул:
— Да Карелия незадолго до смерти вдруг разговор завела. Маня ее упрекнула, что она из нашего шкафчика чай тырит…
— А и вправду таскала заварку, — подхватила Маша, — еще сыр у меня в холодильнике моментом кончался! Принесу полкила из магазина, брошу на полки, вечером глядь, а сто грамм ктой-то оприходовал. И кто бы это был, ежели нас тут трое проживали, а? Я сыр не жрала, Васька тоже, так чьи зубы постарались? А уж когда она еще и за заваркой лазить стала…
Обозленная Маша налетела на старуху. Та принялась отбиваться, но Марию так легко не заткнуть. В тот день Карелии Ивановне мало не показалось.
— Откуда у тебя в чайнике заварка, — наседала на бабку Маня, — где добыла?
— Купила, — рыдала Карелия.
— На какие шиши? — не успокаивалась скандалистка. — У тя пенсия пятого числа.
— У меня есть деньги!
— Откуда?
— Скопила!
— А не ври!
Маша все больше входила в раж, Карелия Ивановна, впав в истерику, заорала:
— Вот, вот, гляди!
Маня во все глаза уставилась на разноцветные купюры, которые бабка швырнула на стол. Денег оказалось много. Маша прикинула на глазок сумму, тысяч пять рублей, не меньше!
— Удостоверилась? — тяжело дыша, осведомилась Карелия Ивановна. — Зачем мне твоя заварка? Сама ее купить могу!
— Где столько добыла? — в полном изумлении спросила Маня.
— Накопила.
— А не ври-ка! — снова обозлилась соседка. — Пойду гляну, не у нас ли с…а.
— Как ты смеешь меня оскорблять! — вскричала Карелия Ивановна. — Я честный человек!
— Все честные до первого милиционера, — неожиданно мирно ответила Маня, — а чего думать прикажешь, ежели ты завсегда второго числа денег одалживать просишь, ни разу от пенсии до пенсии не дожила. А севодни четвертое по календарю, а у тя прям богатство!
— Мне за Лизу пенсию дали, — неожиданно призналась старуха, — большую сумму, тебе такая и не снилась!
— С каких это пор за психов платят? — разинула рот Маня. — Она ж в интернате живет, если че и положено, так тебе не дадут, поскольку на гособеспечении девка!
Карелия Ивановна любовно сложила деньги.
— Лизу там лечат, — пояснила она, — всякие лекарства колют. Да чего-то перепутали, вкатили не того, чуть не померла Лизка. Я в суд на них подать могла, вот и заплатили мне, чтобы помалкивала, ясно? Сама главврачиха расстаралась, дала денежки в конвертике и попросила: «Вы уж никому, ладненько?»
Маша только завистливо вздохнула. Бывает же людям счастье, ни за что кучу «капусты» огрести! Нет, ей так в жизни ни разу не повезло!
Фира Базилевич оказалась на работе. Набрав номер ее телефона, я услышал хриплый, дребезжащий голос:
— Фирочка на службе.
— Сделайте одолжение, подскажите, как с ней связаться?
— А таки кто ее спрашивает? — проявил любопытство старик.
— Э… это из клиники «Голубое солнце», — ляпнул я.
— А зачем?
— Мне с ней поговорить надо.
— А таки о чем?
— О Кате Коротковой.
— Таки не знаю такую.
«Не знаешь, и не надо, — чуть было не заорал я, — таки давай телефон». Но, сами понимаете, я сдержался и продолжил беседу:
— Все же сделайте одолжение, подскажите мне рабочий номер Фиры.
— Подождите, — сдался старичок и пропал.
Потянулись минуты, длинные, просто бесконечные. У меня создалось впечатление, что у госпожи Базилевич четырехэтажный замок. Дедулька снял трубку телефона где-то в подвале и теперь мелкими шажочками побрел за блокнотом, который лежит в мансарде. Вот он дотащился до первого этажа, поплелся на второй…
— Аллоу, — раздалось в трубке, — тут есть кто или просто так трубка лежит?
— Мне нужен служебный телефон Фиры, — обрадовался я, кажется, женщина, подошедшая к аппарату, более молодая и адекватная.
— А вы кто такой?
— Иван Павлович Подушкин!
— Что вам надо от девочки?
Я подавил стон! Бедная Фира. Ее родителям следует работать в органах госбезопасности, даже с Николеттой мне легче беседовать!
— Хотелось бы поговорить с Фирой.
— О чем?
— О Кате Коротковой.
— Не знаю такую! Фирочка на очень ответственной работе, ее нельзя отвлекать по пустякам! Разве можно…
— Таки вы еще тут? — вплелся в ее речь голос старичка.
— Да, — обрадовался я, — говорите номер.
— Сема! — возмутилась женщина. — Ты с ума сошел! Мы его не знаем! Не глупи.
— Молчи, Циля, — закашлялся дедушка, — человеку надо!
— Сема, не смей!
— Циля, не приказывай мне!
— Сема, ты идиот!
— Циля, таки ты дура.
Я, сдерживая смех, слушал их перебранку. Интересно, каким образом бедняжка Фира сохраняет психическое здоровье, общаясь каждый день с этой парочкой?
— Вы еще тут? — осведомился дедуля. — Таки пишите: двести пятьдесят…
— Сема! — воскликнула Циля. — Ты позоришь девочку!
На секунду воцарилась тишина, потом Сема, успевший все же продиктовать мне номер, вздохнул и неожиданно сказал:
— Таки, молодой человек, хотите получить житейский совет от старого Семена Израилевича?
— С удовольствием выслушаю вас.
— Таки вы сами не еврей?
— Нет, а почему вы так решили?
— Таки вы очень воспитанно разговариваете, прямо как наши мальчики, — пояснил Сема, — впрочем, я ко всем хорошо отношусь. Таки мне все равно, наш вы или нет, слушайте мой совет.
Я навострил уши, мне даже стало интересно, какой мудростью решил поделиться со мной дедушка.
— Таки никогда не женитесь! — донеслось из трубки.
— Сема, ты хам, — возмущенно вскричала Циля, тихонько подслушивающая нашу беседу.
Ту-ту-ту — донеслось из трубки.
Я рассмеялся и набрал добытый в тяжелом бою номер. Честно говоря, я был готов к тому, что услышу сейчас въедливый визгливый дискант, задающий вопрос:
— Вы кто такой?
Но из мембраны послышалось приятное, мелодичное сопрано:
— Слушаю.
— Позовите, пожалуйста, госпожу Базилевич.
— Я у телефона.
Учитывая, что дедушка — Сема, она, скорей всего, «Семеновна». Сделав это нехитрое логическое умозаключение, я сказал:
— Уважаемая Фира Семеновна.
— Яковлевна, — поправила меня Базилевич.
— Но вашего отца зовут Сема, — неожиданно вырвалось у меня.
— Семен Израилевич мой свекор, — объяснила Фира.
— Простите, бога ради.
— Ничего, можно без отчества, я еще не настолько стара. Чем могу вам помочь?
— Вам знакома Катя Короткова?
— Катюша! Конечно!
— Знаете, что с ней произошло?
Фира помолчала, потом ответила:
