— Вспотела, окостенела… — цинично перебил я. — А затем, выбросив манжету за ограду, отправились спать и, будучи девицей весьма разумной, никому словечком не обмолвились. Хорошо спалось?
Глаза Ребекки наполнились слезами.
— Не будьте злым…
— Я вовсе не злобствую, милая, но диву даюсь. Ваше поведение не укладывается ни в какие рамки. Нужно обладать очень крепкими нервами, чтобы скрыть подобную находку.
— Постарайтесь понять.
— Понять что?
— Мое состояние. Этот мертвец… Я вдруг представила себе, как будут развиваться события… Этот человек вломился в квартиру в наше отсутствие с целью грабежа, а зачем еще? Неожиданное возвращение Нини застало его врасплох. Он спрятался на террасе. Затем решил сбежать по крышам. И когда перелезал через шпалерник, зацепился рукавом. Пытаясь высвободиться, потерял равновесие… Да только, поразмыслив, я поняла, что концы с концами не сходятся. Для побега он мог бы выбрать другую сторону, где добраться до соседней крыши легче легкого. Кроме того, если бы он упал на черепицу, перелезая через шпалерник, его бы не убили и он позвал бы на помощь. А у него на груди большое пятно крови и рана на шее. Короче, его убили здесь… А потом решили сбросить во двор. Да только он не упал…
Я слушал с интересом, словно строгий экзаменатор блестящего студента.
— Браво, у вас есть способности к дедукции.
— Любой мало-мальски здравомыслящий человек пришел бы к такому же выводу.
— Итак, вы полагаете, что его убили здесь и попытались сбросить вниз.
— Верно.
— А кто убил? Нини?
— Вы с ума сошли!
— Почему? Вы же сами так подумали!
— Я! — задохнулась от возмущения Ребекка.
— Чем же тогда объяснить ваше столь длительное молчание?
Уныло опустив голову, она сделала несколько шагов по террасе.
— На самом деле я ни секунды не подозревала Нини, но решила, что все немедленно подумают на нее. Ведь она практически не выходит из дома.
— У вас есть прислуга?
— Да, старая консьержка, живет по соседству. Она приходит убираться по утрам.
— Почему вы ничего не сказали Нини, если уверены в ее невиновности?
— Действительно, почему? — растерянно пробормотала Ребекка.
Изумительная ловкачка! Обо всем подумала, но ни разу не задалась столь элементарным вопросом.
— Почему? — переспросила она. — Ждете, что сейчас наговорю глупостей… Надо было сказать, да? Полагаю, меня остановила боязнь скандала. Нини — человек честный, порывистый, вы и сами могли в этом убедиться. Она бы немедленно вызвала полицию…
— Господи, но разве это не самое разумное?
— Возможно, но я смутно чувствовала, что дело окажется очень щекотливым. Думаю, для всех, включая следователей, будет лучше, если им займутся с крайней осторожностью. Не знаю, понимаете ли вы, что я хочу сказать…
Под ее взглядом мне пришлось заткнуться. Поверите ли — а если не поверите, то пусть лама отныне станет вашим единственным другом, — но я вдруг осознал правоту Ребекки. Случай нелепый, странный, из ряда вон. За такое дельце следует приниматься, вооружившись пинцетом, и обращаться с ним, как с бомбой. В конце концов, именно так эта разумница и поступила. Публика в подобных ситуациях только путается под ногами, а толпа журналистов и любопытных создает ненужный ажиотаж и толкает под руку. Я предпочитаю тишину. Неторопливость и настойчивость не исключают друг друга. Так что пока все складывалось наилучшим образом.
— И как же вы представляли действия полицейских, Ребекка? — осведомился я. — На несчастного мазилу набрасывают лассо и аккуратно спускают в мусорный бак, не беспокоя соседей?
Моя шутка рассердила ее.
— Не знаю, но мне казалось…
— Что?
— Что можно все организовать по-тихому.
— Кто вам порекомендовал старшего инспектора Мартини?
— Мой шеф.
— И вы поведали ему о своих трудностях, чтобы он тут же разболтал всей конторе?
— Разумеется, нет. Я сочинила историю о племяннике, юном правонарушителе (впрочем, он действительно существует), и сказала, что хотела бы принять меры…
— И тогда он посоветовал обратиться к электрическому скату Мартини?
— Да.
— А тот заявил, что прохвост заслуживает гильотины?
— Примерно так…
Слева “Серебряная башня” сияла всеми огнями и гранями. Я даже различил шеф-повара, колдующего над знаменитой уткой с кровью. Он походил на языческого божка. Среди клиентов, спрятав руки под салфеткой, сновал отрешенный официант.
Запах смерти, неотвязный, тоскливый, раздражал ноздри. Я стоял, уставившись вниз, на мост Турнель… Мазила умер картинно. Прилично одетый малый, не похож на уличного художника, скорее на молодого профессора. По какому стечению форс-мажорных обстоятельств этот парень гниет теперь на крыше дома на острове Сен-Луи? Каким образом он оказался на террасе, принадлежащей двум дурехам? Кто его убил? И у кого хватило сил перебросить его через деревянный шпалерник?
— Скажите, радость моя, те выдры, там, внизу, они кто? — мечтательным тоном спросил я.
— Наши подруги…
— По работе или по пьяным оргиям? На возмущение у Ребекки не хватило сил. Объяснение, похоже, доконало ее.
— Мы вместе ездим в отпуск. Нечто вроде клуба, путешествуем компанией, ясно?.. То снимем виллу в Испании, то отправимся на греческий остров…
— Лесбос? — вырвалось у меня.
Итак, шустрые дамочки организовали клуб по интересам! Господи, что за старомодная затея! Ничего нового, свежего, оригинального им даром не надо. Воображаю восхитительные вечера, купание в море при лунном свете…
— Вы часто собираетесь?
— Не очень. Сегодня у нас нечто вроде совещания, решаем, как провести следующий отпуск.
— В таком случае, решайте побыстрее и отправляйте участниц съезда восвояси. Для работы мне нужна спокойная обстановка — терпеть не могу, когда у меня за спиной корчат рожи. А пока могу я поговорить по телефону, так чтобы мне никто не мешал?
— В спальне есть аппарат.
* * *
Развалившись на хозяйском ложе, я слушал протяжные гудки в трубке. Берюрье не спешил откликнуться.
В комнате витал запах тубероз. От мехового покрывала несло козлятиной. Животный аромат сражался с растительным и после недолгой борьбы побеждал.
Восемь протяжных гудков без толку сгинули в каучуковой бездне. Похоже, колоритной парочки нет дома. Но когда я уже отчаялся, жуткий грохот едва не разорвал мне барабанную перепонку, словно рухнули полки с кастрюлями, а затем в страшном реве бури я различил интонации человеческого голоса.
Со свойственной мне проницательностью практически после первых двух раскатов я догадался, что голос принадлежит женщине.
— Черт бы вас всех побрал, не дадут поспать спокойно! — В переводе с берюрьенского эта приветливая фраза означает всего лишь лаконичное “алло!”.
— Берта? — светским тоном осведомился я.
— Ну и что? — рявкнула заспанная половина моего доблестного помощника.
Нимало не обескураженный, я пустил в ход самые обольстительные интонации.
— Мне ужасно неприятно беспокоить вас, дорогая Берта. Знаю, я прервал весьма деликатный спектакль, но мне необходимо срочно переговорить с вашим супругом. Не будете ли так любезны передать ему трубочку, я не задержу его надолго.
— “Передать ему трубочку!” И как же я могу ему что-нибудь передать, если он с вами?!
“Ага, — подумал я. — Толстяк наставляет рога своей корове”.
— Верно, он со мной, уж простите, совсем голова кругом. Но когда он меня покинет ради теплого супружеского гнездышка, будьте добры, скажите ему, чтобы шел на Орлеанскую набережную. Пожалуйста. — Я назвал адрес и добавил: — И не забудьте, прошу вас, это срочно. Еще раз извините за то, что прервал ваш сладостный сон, как бы мне хотелось проскользнуть в него на цыпочках. Желаю счастья в ночи, дорогая Берта, и целую ваши точеные пальчики.
Я бросил трубку, прежде чем она успела рот открыть.
Если не ошибаюсь, Мамонт рискует сегодня ночью узнать о некоторых неприятных сторонах супружеской жизни. Вряд ли его женушка теперь заснет до рассвета!
Оставшись без поддержки, словно несчастный безработный, по причине отсутствия блистательного напарника, я решил достучаться до Пино. Не стоит делать поспешных выводов, будто бы я предпочитаю Толстяка или ниже ценю профессиональные качества Доходяги. Дело всего-навсего в том, что Берю меня электризует, а Пинюш скорее вгоняет в спячку.
На этот раз трубку сняли сразу и сквозь приступ кашля до меня донеслось гнусавое “алло”. Поскольку этот диалект мне плохо дается, я нежно прошелестел:
Пособие безработного никого не способно поддержать.
— Ну хватит, старое чучело, отожми тряпки и принимайся за дело!
Кашель и хрипы немедленно оборвались.
— Кого вам надо? — угрожающе поинтересовался почти женский голос.
— Месье Цезаря Пино.
— А я — мадам Пино!
Проклятье, его карга! Не то чтобы матушка Пинозина была неприятной женщиной, но я никогда не знал, как с ней разговаривать. Мир битком набит людьми, с которыми мне крайне затруднительно общаться. Когда я беседую с ними о погоде или о здоровье, то чувствую себя баржей, севшей на мель. Напрасно я расцвечиваю мысль, рисую словесные виньетки, они глухи к моим стараниям.
