– Энеротараин – успокаивающее средство, появилось чуть позже аннениума. Не слышали про него?
Я напрягла память.
– Вроде моя бабушка принимала аннениум. Она еще рассказывала, что создавший лекарство ученый назвал его в честь своей жены Анны. Мне, совсем юной, эта история показалась очень романтичной.
– Сейчас появилось много других средств с меньшими побочными эффектами, – продолжала аптекарша, – но люди старшего поколения постоянны, к чему привыкли, то и пьют. Хорошие врачи стараются не выписывать энеротараин, поскольку известно, что он вызывает нарушение работы желудочно-кишечного тракта. У восьмидесяти процентов пациентов он провоцирует боли в эпигастрии, которые нередко остаются даже после отмены препарата. Справедливости ради замечу, что и современные лекарства все не без недостатков, к тому же они дорогие, а принимать таблетки надо длительное время. В семидесятые годы энеротараин стал прорывом, его считали прямо-таки панацеей, выписывали всем, порой без особой необходимости, но сейчас он безнадежно устарел, хотя его до сих пор выпускают. Понимаете, есть бапазол, его пьют от гипертонии еще с прошлого века, а есть монкор[3], современное средство, понижающее давление. Разница между бапазолом и монкором – как между каменным топором и ракетой. С энеротараином то же самое.
– У мужа одной моей подруги было повышенное давление, и он постоянно принимал таблетки, о которых вы говорите, – кивнула я. – Вынимал из кармана упаковку и шутил: «Папа зол и пьет бапазол».
– Посоветуйте соседу обратиться к грамотному невропатологу, – предложила аптекарь.
– Некоторые врачи сами устарели, как энеротараин, – вздохнула я.
– Есть и такая проблема, – согласилась провизор. – Но все же в Москве легче найти знающего специалиста, чем в провинции. Приедет старуха из деревни в райцентр, а в поликлинике сидит ее ровесница, которая мединститут окончила при царе Горохе и с той поры ни одного специализированного журнала не прочитала. Что она пациентке посоветует? Знаете, очень многие до сих пор спрашивают бапазол…
– Дашенька! – донесся до меня веселый голос Лидии.
Я быстро попрощалась со словоохотливым фармацевтом и поспешила к матери Сони.
– Чип активируется спустя несколько дней, – защебетала Лидия Сергеевна, разглядывая свое лицо в зеркальце. – Эффект, сказали, будет феерический!
У Бархатовой было великолепное настроение, и выглядела она вполне обычно. Ее волновало одно-единственное: не останется ли на месте укола синяк. Поэтому пришлось по дороге домой заехать в аптеку и купить специальную мазь от кровоподтеков. Там же я сумела (правда, с большим трудом) уговорить девушку-провизора продать мне упаковку энеротараина для академика. Вдруг он, если я не привезу лекарство, расстроится и обидится? Никакие мои слова про необходимость посещения хорошего невропатолога не помогут. Андрей Валентинович надуется, я потеряю его доверие… Ничего, вот вернется Соня, расскажу ей про таблетки.
Еще мы зарулили в крупный торговый центр, где я приобрела все остальные вещи из списка Андрея Валентиновича, а потом благополучно доставила Лидию в родные пенаты.
Теперь Лидия Сергеевна с нетерпением ожидает, когда включится, как она говорит, «электронный омолодитель». След от укола все-таки остался, и мадам Бархатова постоянно теребит меня:
– Где антисиняковый крем? Нельзя пропустить время!
Все дело в том, что в рекомендациях написано: «Наносить небольшое количество мази через каждые сорок четыре (!) минуты». Когда я это прочитала, мне захотелось убить автора. Зачем он указал именно сорок четыре минуты? Почему не сорок пять, не час? Стартуй тюбик в космос, чтобы состыковаться там с орбитальной станцией, я бы не задавала подобного вопроса. Но нужна ли такая скрупулезная точность в случае применения средства от бланшей?
Слава богу, сейчас Лидия предается послеобеденному, крайне необходимому для сохранения красоты сну, а я получила возможность мирно попить кофе и посмотреть свой любимый детективный сериал про работу криминалистической лаборатории.
В предвкушении отдыха я прошла в столовую – и моментально разозлилась. Стеклянная дверь на террасу оказалась приоткрытой, по комнате гулял сквозняк. А ведь я постоянно твержу домработнице Наталье:
– Пожалуйста, запирай дверь во двор! Лидии Сергеевне нельзя простужаться.
И еще. Через открытую террасу в особняк порой проникают кошки, привлеченные вкусными запахами из кухни. Очутившись на чужой территории, они первым делом метят ее, и тогда вокруг распространяется ни с чем не сравнимый «аромат». Вот и сейчас на террасе вроде промелькнула быстрая тень…
Я живо захлопнула дверь и крикнула:
– Наташа!
Но горничная не спешила на мой зов. Повторяя на разные лады ее имя, я вошла на кухню и узрела чудную картину: Наталья держит под струей воды тарелку, от которой во все стороны летят брызги, а сама, позабыв обо всем на свете, смотрит телевизор. Домработница, затаив дыхание, следит за развитием сюжета очередной «мыльной оперы». Я тронула ее за плечо, и она, поглощенная страстями на экране, произнесла:
– Кто там? Войдите!
Пришлось взять со столика пульт и выключить телик.
– А? – заморгала Наталья. – Что случилось?
– Опять открыта дверь во двор! – сердито сказала я.
– Не может быть, – выпалила Наталья.
Я не сдавалась:
– Вероятно, ты бегала с мусором к баку и потом не повернула ручку.
Домработница показала на ведро:
– Не, оно полное.
– Значит, ты решила проветрить дом и забыла про дверь, – не успокаивалась я. – И только что сюда опять пыталась влезть кошка.
– Вот гадина! – с чувством воскликнула Наталья и снова включила телевизор.
Я отняла у нее пульт и погасила экран.
– Мой посуду аккуратно. Весь пол забрызгала!
– Там к отцу и дочкам мать вернулась… – заныла домработница, глядя в сторону «ящика», – интересно очень…
– Очень рада за несчастных детушек, – язвительно заметила я, – но мне важно, чтобы в доме поддерживался порядок, а Лида не заболела от сквозняков.
– Я только серию досмотрю… – ныла Наталья.
Я осталась непреклонной:
– Нет. Понимаю, ты служишь у Бархатовых не первый год, стала почти членом семьи, но разреши напомнить про немаленькую зарплату, которую ты получаешь без задержек. Дверь на террасу надо держать закрытой.
– Я ее захлопнула, – обиженно ответила горничная.
– Следует еще повернуть ручку, – назидательно сказала я. – Иначе даже легкий ветерок распахивает створку.
Наталья возразила:
– На улице тепло!
– Там осень, – напомнила я, – пусть погожий, но сентябрь. И почему у тебя на кухне полнейший беспорядок?
Наталья огляделась:
– Где?
– Везде! – возмутилась я. – Около хлебницы сырая тушка курицы лежит. Что она там делает?
– Отмерзает к ужину, – сообщила неряха.
– На доске для нарезки хлеба? – возмутилась я и перенесла цыпу в мойку. – А селедка и яйцо почему так трогательно устроились на табуретке?
– Лида попросила сделать форшмак, – насупилась Наташа.
– А кастрюлька с ложкой, – перечисляла я, – зачем стоит на стуле?
– Я собралась сварить себе какао, – пояснила домработница, – приготовила для него посуду.
Выпалив это, Наташа метнулась в столовую, принесла из буфета пачку какао, быстро отсыпала часть содержимого в кастрюлю, залила молоком, поставила на горелку, помешала, погасила огонь и объявила:
– Все. Теперь дайте мне серию доглядеть. Выпью свой какао и займусь ужином.
– Нет, – не согласилась я, – сначала работа, потом отдых.
– Из-за вас я пропущу самое интересное! – возмутилась Наталья, наливая ароматный напиток в чашку. – Не имеете права в нашем доме распоряжаться!
– На Горбушке есть записи всех кинолент, можно купить любую и наслаждаться фильмом в свободное время, – не отступала я. – Вымой пол на кухне да не забудь про грязное белье, корзинка в прачечной переполнена.
– Зануда… – прошипела Наташа, жадно глотая какао. – И когда ты только отсюда уедешь?
От такой наглости я обомлела и не сразу нашлась, что ответить. А когда пришла в себя, послышался мелодичный звонок в дверь.
– Во, блин! – разозлилась горничная. – Кого там черт принес?
Она скорчила гримасу и сделала шаг в сторону прихожей.
Я окинула оценивающим взглядом ее фигуру в грязном спортивном костюме и велела:
– Немедленно приведи в порядок кухню! И сию секунду вымой чашку! Кстати, Лиде и мне ты дала к завтраку растворимый какао, а себе не поленилась, сварила настоящий. Займись делом, я сама открою.
Звонок повторился, я удалилась в прихожую, оставив красную от злости лентяйку у мойки.
На крыльце стояла милая старушка со скромным букетиком разноцветных астр в руке. У ее ног я увидела здоровенную сумку, появившуюся на свет в те годы, когда СССР считался империей зла, а его граждане во весь голос распевали: «Широка страна моя родная».
