— Иван Францевич, — начала я нерешительно, — я все понимаю, но я… я не хочу с ними окончательно расставаться. Хочется иметь что-то на память о прабабушке. Вы меня понимаете?
— Понимаю! — Старик расцвел. — Очень хорошо понимаю ваши чувства! И я вот что сделаю: выберу среди этих алмазов самые лучшие и сделаю вам комплект — серьги и два кольца. Или, может быть, вы хотите колье?
Я рассмеялась — невозможно представить, чтобы я куда-нибудь надела бриллиантовое колье.
— Благодарю вас, достаточно серег и кольца! Возможно, я не стану их надевать часто, но хоть изредка буду любоваться…
— Договорились…
В коридоре Парфеныч сунул мне толстую пачку денег.
— Это пока, — сказал он, — после разберешься с Иваном Францевичем…
Выйдя от ювелира в самом жизнерадостном настроении, я неторопливо шла по улице, разглядывая витрины. Все-таки хорошо быть богатой, особенно с непривычки! Всю жизнь я считала копейки, отказывала себе в самом необходимом, а теперь могу позволить себе все, на чем остановится взгляд!
Мой взгляд остановился на роскошной витрине бутика.
Раньше я прошла бы мимо, что называется, не поворотив головы кочан, — ну не для меня все эти роскошные и безумно дорогие шмотки!
Но теперь я обеспеченная, даже богатая женщина!
Я решительно толкнула дверь и вошла в магазин.
Веши на плечиках действительно были очень красивые, но, взглянув на цены, я невольно обмерла. Раньше мне пришлось бы отдать месячную зарплату за блузку и полгода отработать за жакет, но что я меряю все своей вчерашней зарплатой! Нужно избавляться от психологии вчерашнего дня и привыкать жить, как богатая женщина!
— Девушка, что вы роетесь?! — произнесла у меня за спиной продавщица. — Все равно ведь не купите!
Я удивленно повернулась к ней.
Девица примерно моего возраста стояла, сложив на груди руки, и презрительным, скучающим взглядом инспектировала мою дешевую одежду, купленную на вещевом рынке. На груди у нее красовалась табличка с громким титулом: «Менеджер зала. Наталья».
— Это дорогой магазин, — заявила она высокомерно, словно была как минимум хозяйкой этого бутика, — вы же видите, все цены указаны в условных единицах!
Она прямо не хамила, но сама ее интонация, поза, презрительный взгляд, которым окидывала меня, были откровенно хамскими.
— Что вы хотите сказать? — осведомилась я, постепенно закипая.
— Ничего не хочу! Рядом есть дешевый магазин, идите туда, там вас обслужат!
— Девушка, позовите, пожалуйста, администратора! — произнесла я как можно более повелительным тоном.
— Чего это? — фыркнула девица.
— Я сказала — администратора!
— Буду я еще… — начала она, но к нам уже спешил через зал мужчина лет тридцати пяти с намечающейся лысиной. Он услышал нашу перепалку и торопился погасить возможный скандал в самом зародыше.
— Наталья, что здесь происходит? — осведомился он, пытаясь с ходу оценить ситуацию.
— Да вот тут какая-то… щупает все, потом у вещей будет нетоварный вид, а она все равно не купит…
Администратор переводил взгляд с нее на меня, лихорадочно прикидывая, чью сторону принять.
Я решила помочь мужику в такой сложной ситуации и упростить ему проблему выбора.
— Мне кажется, девушка работает не на своем месте, — заявила я с самой невозмутимой и светской улыбкой, — по-моему, у вас приличный бутик, а она ведет себя, как на базаре. Скажите, вы принимаете оплату карточками «Виза»?
— Естественно. — Администратор изобразил лучезарную улыбку в мою сторону и грозный оскал в сторону продавщицы.
— Впрочем, я, пожалуй, заплачу наличными… Может быть, вы лично обслужите меня? — протянула я тоном скучающей миллионерши. — Я, пожалуй, возьму этот костюм, эти брюки и эти два топа, и еще мне нужно подобрать что-нибудь летнее, воздушное, желательно в бледно-салатной гамме…
— Я полностью в вашем распоряжении! — радостным голосом пропел администратор, а затем прошипел побледневшей продавщице: — С тобой, Аникеева, я поговорю после смены!
Прошла неделя. Я понемногу привыкала к своему положению богатой наследницы. Теперь у меня появилось множество дел и развлечений, о которых раньше я и не подозревала. Однако прежде всего нужно было подумать о своем собственном жилье.
Возможно, я повела себя глупо, но отчего-то мне не хотелось переезжать и оставлять Маргариту полной хозяйкой в маминой квартире. Я пыталась начать с отчимом переговоры об обмене, он встретил их в штыки. Для того чтобы он поверил, что я не собираюсь ущемить его интересы, нужно было в подробностях рассказать ему всю историю про алмазы, доставшиеся мне в наследство от прабабушки Софьи. Но Владимир Николаевич был последним человеком, с которым мне хотелось этим поделиться. Отношения наши, и раньше не блестящие, за эти две недели испортились окончательно.
Маргарита смотрела на меня с подозрением и завистью, обшаривая жадным взглядом новую одежду, и потихоньку зверела. Обстановка в квартире стала взрывоопасной, раньше я как-то могла ее выносить, теперь же сил уже не было. Я склонялась к мысли все бросить и купить новое жилье, но, прежде чем начать такое ответственное дело, следовало поправить мое сильно пошатнувшееся здоровье.
Иван Францевич советовал поехать куда-нибудь отдохнуть и сменить обстановку. Я была не против — пара недель у теплого моря совсем не помешает. Я заслужила и больше, но пока не могу себе этого позволить — дела…
Я посетила несколько турфирм и решила, что полечу на Тенерифе, в марте на Канарах все цветет и вообще замечательно. Оставался самый главный вопрос — куда девать на это время Багратиона? О том, чтобы оставить его дома на попечении Маргариты, не могло быть и речи. Даже если бы я пригрозила снять с нее скальп за один только волосок, который выпадет из кошачьей шкуры, Марго, я думаю, согласилась бы всю оставшуюся жизнь ходить в парике, только бы избавиться от кота.
Мадам Брошкина к Багратиону относилась неплохо, но одно дело — встречаясь на лестнице, сюсюкать и чесать его за ухом, а совсем другое — заботиться о животном целых две недели. К тому же она недавно растянула ногу, так что спускаться и подниматься по лестнице с тяжеленным котом в сумке ей было не под силу.
У меня остался единственный близкий человек, который обладал необходимым набором качеств — ответственностью, порядочностью, — того, чтобы я могла без опасений доверить ему самое дорогое, что осталось у меня от прабабушки Софьи. Разумеется, это был Иван Францевич.
Я позвонила ему по телефону и робко поинтересовалась, не сможет ли он мне помочь. Старик расшаркался и необдуманно пообещал, что готов для меня на все. Уж не знаю, чем я ему так нравлюсь, возможно, он делает это в память о моей прабабке.
При таком раскладе ему неудобно было мне отказывать, но, услышав, что я прошу всего лишь подержать две недели Софьиного кота, Иван Францевич призадумался.
— Я бы всей душой, но, сами понимаете, боюсь, что Шторм будет против. И Парфеныч, а я не могу с ними не считаться…
— Но что же мне делать? — в отчаянии воззвала я.
Старик купился на мой жалобный тон. Договорились, что Парфенычу пока говорить ничего не станем, я принесу кота, а там посмотрим, как отреагирует на него Шторм.
Я робко поздоровалась с Парфенычем и поставила сумку на пол. Уже по его шагам за дверью я угадала, что Иван Францевич раскололся раньше времени.
— Вам Иван Францевич сказал…
— Да сказал! — проворчал старик. — Я-то что, а вот как пес к твоему коту отнесется! Сама понимаешь, Шторм — собака серьезная, порвет кота, как нечего делать!
Шторм стоял возле хозяина в явной растерянности. Такого в его практике еще не случалось. Пса явно разрывали противоречивые чувства: взглянув на меня, он начинал неуверенно вилять хвостом; переведя глаза на сумку, обнажал желтые клыки и тихо, угрожающе рычал.
Пока я в сомнении раздумывала, что предпринять, Багратион внутри сумки зашевелился, требуя свободы.
Была не была!
Я расстегнула «молнию».
Парфеныч крепко прихватил Шторма за ошейник.
Багратион плавным прыжком выскочил на пол, уселся в самой небрежной позе и принялся вылизывать лапу, делая вид, что до собаки ему нет никакого дела.
Шторм страшно зарычал и рванулся вперед с такой силой, что могучий Парфеныч едва устоял на ногах.
Багратион изогнулся, сгорбил спину и взглянул на кавказца с таким выражением на морде, как будто только сейчас заметил его.
«Это еще что за шавка? — говорил его взгляд. — Она о себе слишком много вообразила! Конечно, если собака будет знать свое место, я ее, так и быть, не трону!»
Несколько бесконечно долгих секунд звери играли в гляделки, и вдруг Шторм потупился и смущенно спрятал морду между лапами. Багратион удовлетворенно мурлыкнул, принял прежнюю расслабленную позу и продолжил прерванное умывание.
— Да… это… однако… — растерянно проговорил Парфеныч и наконец махнул рукой: — Испортили мне собаку… а ведь настоящий охранный пес был, натуральный зверь…
