— Да… это… однако… — растерянно проговорил Парфеныч и наконец махнул рукой: — Испортили мне собаку… а ведь настоящий охранный пес был, натуральный зверь…
Я поняла, что могу быть спокойна за свое сокровище, никто его не тронет. Сердечно распрощавшись со всеми, я расцеловала кота в обе щеки и удалилась.
Я шла по улице и предвкушала, как послезавтра окунусь в теплое море и буду лежать под ласковым солнышком…
Вдруг ко мне подбежала смуглая женщина в яркой цветастой юбке и красном платке. Схватив меня за руку, она умоляющим голосом воскликнула:
— Дэвушка, красавица, помоги, котик разбился, помирает! Нэ знаю, что дэлать, совсем помирает!
Раньше я никогда не разговаривала с цыганками, опасаясь мошенничества. Впрочем, и они прежде не проявляли ко мне интереса, видимо, понимая, что с меня нечего взять.
Но на этот раз я не смогла остаться равнодушной. У нее умирает кот… Я представила, как переживала бы, если бы что-то случилось с Багратионом, и послушно пошла за ней.
Может, я просто была под гипнозом, во всяком случае, мне даже не пришло в голову усомниться в ее словах. .
Она быстрым шагом вошла в проход между двумя домами, миновала ряд металлических гаражей и свернула в темный угол двора, повторяя:
— Скорее, скорее, красавица! Совсем, совсем помирает!
Оказавшись в глухом и темном закутке, я наконец почувствовала беспокойство и вырвала у нее руку, воскликнув:
— Ну, где же он?
— Вот, — ответила цыганка и добавила, обращаясь уже не ко мне: — Вот, привела!
От кирпичной стены отделилась массивная мужская фигура, в которой я не сразу узнала своего американского дядюшку.
Он протянул цыганке купюру, и ее точно ветром сдуло.
— Что это такое?! — крикнула я в праведном возмущении. — Что вы себе позволяете?!
При этом я попыталась ускользнуть из темного тупика, но американец с неожиданной для его возраста и комплекции ловкостью заступил мне дорогу, и в его руке сверкнул хорошо знакомый мне складной нож с длинным узким лезвием.
— Ты отдавайт мне даймондс… отдавайт мне камни, и я тебя отпускайт! — завел он свою старую песню.
Надо сказать, мне она осточертела еще в Парголове.
— Приличный с виду человек, — попыталась я воззвать к его совести, — гражданин Соединенных Штатов… Ох, как же ты мне надоел!
Я понимала, что мои слова звучат на редкость глупо, не хватало только прибавить: «А еще шляпу надел», но я готова была говорить все, что угодно, лишь бы выиграть время. Хотя что мне это даст — я и сама не знала. В глухом закутке ожидать помощи было неоткуда.
Тем не менее мои слова неожиданно задели его за живое.
— Да, я гражданин Соединенные Штаты! — истерично взвизгнул мой родственничек. — Я законоподслушный налогоплательтчик! Я соблюдайт американский законы! Я гордиться свой страна!
— Ты, «законоподслушный»! — У меня потемнело в глазах от злости. — У себя в Америке ты, значит, соблюдаешь законы, а здесь можешь делать все, что угодно, размахивать ножом, угрожать убийством…
Он никак не отреагировал на мои слова и завел прежнюю песню:
— Отдавайт мне даймондс! Мой бизнес в Соединенные Штаты нуждаться в финансовый вливание! Я как законоподслушный налогоплательтчик обязан заботиться о свой бизнес, и меня ничто не остановить! Это мой неотъемлемый право и мой долг перед страна!
Похоже, этого озверевшего налогоплательщика действительно ничто не могло остановить. Он надвигался на меня неотвратимо, как айсберг на «Титаник», и размахивал своим ножом перед самым моим лицом…
И вдруг мимо пронеслось что-то огромное, косматое, страшное.
Американец отлетел от меня на несколько метров и рухнул спиной на грязную землю. При этом раздался такой грохот, словно рядом со мной обрушился буфет с посудой.
Мой американский родственник, истошно визжа, лежал на земле, а над ним стояла громадная кавказская овчарка и рычала так глухо и грозно, что даже у меня по коже поползли мурашки.
— Шторм… — сказала я наконец, переведя дыхание и справившись со своим голосом, — Шторм, дружочек, как же я тебе рада!
Мой косматый «дружочек» приветливо покосился на меня и даже слегка вильнул хвостом, но тут же повернулся к поверженному «налогоплательщику» и зарычал с новой силой.
— Уберите зверя! — взвыл американец, от страха даже утратив свой немыслимый акцент. — Я гражданин Америки! На меня нельзя рычать!
Шторм не разделял этого мнения и для усиления устрашающего эффекта клацнул огромными желтоватыми зубами перед самым лицом американца.
— Он не только рычать будет, — раздался рядом со мной скрипучий голос Парфеныча, — он сейчас тебе откусит что-нибудь лишнее!
— Что? — в ужасе спросил Эндрью.
— А это уж он сам выберет, — осклабился тот, — раз на раз не приходится. Помню, одному бандиту он… — Парфеныч покосился на меня и замолчал, плотоядно ухмыляясь.
— Парфеныч! — Я схватила могучего старика за руку и чуть не заплакала, почувствовав его сильное и уверенное пожатие. — Как я рада, что вы появились! Как вы меня нашли?
— Да вот вышли со Штормом погулять, а он все волнуется, все волнуется, будто что-то чувствует… А потом вырвался да как побежит сюда… Ну, я, понятное дело, за ним…
— Я вас прошу, — заныл американец, тяжело дыша и не сводя расширенных от страха глаз с грозной морды кавказца, — уберите своего зверя! У меня сегодня последний день… Я потому так торопился…
— Какой еще последний день? — сурово осведомился Парфеныч.
— У меня последний день виза… Я должен улетайт… Мой самолет через три часа…
Старик наклонился над американцем, залез во внутренний карман его пиджака и достал стопку документов.
Перелистав их, с сомнением взглянул на меня:
— Правда, виза у него заканчивается и билет на сегодня. Экономный, гад, пожалел билет с открытой датой купить… Ну что, Сонечка, отпустить поганца в его Америку, чтобы здесь и духу его не было, или разрешить Шторму немножко отвести душу?
— Ладно, пусть живет, если мы его больше не увидим…
— Мы со Штормом его проводим, — на губах Парфеныча появилась понимающая улыбка, — проводим и в самолет посадим! У нас не забалует!
«Вот и все, — думала я, — вот теперь действительно все кончилось. Впереди уже не будет ничего плохого. Сбылись бабушкины слова о том, что все наладится. Только я по-прежнему одинока… Может быть, это рок нашей семьи? Или расплата за наследство?»
Что-то не ко времени мне взгрустнулось… Я подняла голову и узнала знакомый дом, там располагалось издательство, в котором трудилась Ленка, вернее, там думали, что обложки рисует ее муж. Мыс ней не виделись больше недели… Стойте, а не она ли вышла из дверей издательства?
Понурая фигурка с опущенной головой уходила в сторону.
— Ленка! — не выдержала я. — Коломийцева, постой!
Она оглянулась, завертела головой, потом махнула рукой и пошла дальше. И тут до меня дошло, что она меня просто не узнала — с новой прической, в шикарном новом прикиде…
— Ленка! — Я догнала ее и развернула к себе.
— Ой, — она смешно наморщила нос, — Сонька, это ты?
Она окинула меня с ног до головы удивленным взглядом, поражаясь метаморфозе. Неделю назад она рассталась с нищей, задрипанной девчонкой, а сегодня ее приветствовала элегантная молодая дама, дорого и со вкусом одетая (возможно, я себе льщу, но только капельку).
— Что же с тобой случилось? — Ленка вытаращила глаза.
— Сначала скажи, что случилось с тобой.
Вид у нее был отнюдь не блестящий — вся какая-то поникшая, глаза на мокром месте.
— Пойдем! — Я потянула ее к ближайшему кафе. — Я так понимаю, ты никуда не торопишься…
— Теперь да, — скорбно сообщила она.
Я заказала кофе, сладкое, потому что оно снимает стресс, а также две рюмки коньяку.
— Ой, Сонька, — Ленка тяжело вздохнула, — у меня все плохо… Обстоятельства меня достали. Прикинь: Никитушка объявился!
— Неужели у него хватило наглости прийти к тебе?
— Нет, но звонит все время и говорит гадости… Мама уже боится к телефону подходить!
— В милицию заявила?..
Хотя что это я — в милиции придется все рассказывать в подробностях, и тогда возможны два варианта: либо Ленке не поверят, либо поверят и затаскают.
— С работой тоже все плохо, одна фирма разорилась, другая, для которой я рекламный ролик делала, помнишь?..
— Вроде… — с сомнением отвечала я.
— Ролик-то подошел, только в штат меня все равно не взяли… И еще в издательстве… Никита позвонил им и заявил, что больше работать с ними не будет. Это чтобы мне напакостить…
— Гад какой! А ты бы пошла и рассказала им, что это ты вместо него делала всю работу!
— Там такая девица… Кажется, у нее с Никитой что-то было… раньше… вот она теперь меня и третирует… — Ленка не удержалась и заплакала.
Я ее очень хорошо понимала, обидно ведь. Очевидно, и Никита отлично знал свою жену, знал, что ей стыдно рассказывать незнакомым людям, как подло с ней поступил муж. И, ничего не опасаясь, гадил ей где мог.
