Но в молодости и зрелости на одни и те же проблемы смотришь по-разному. Зинуля подкрашивала чернилами «залысины» на туфлях, покупала в «Детском мире» подростковые белые футболочки и варила их в воде с аналиновой краской… Получалось отлично, просто фирменные майки… Постоянное недоедание сделало ее еще недавно по-детски пухлую фигурку стройной, а глаза загадочно – огромными… У нее появились кавалеры. Но долго около хорошенькой девочки не задерживался никто. Зина испытывала отвращение к сексу, ее просто тошнило при виде раздетых мужиков, и она заставляла любовников по часу простаивать в душе, чтобы полностью «смыть» запах мужского тела. Потом, на одной вечеринке, она случайно оказалась в постели с женщиной и поняла правду о своей половой принадлежности.
В богемном кругу, куда были вхожи студенты Литературного института, на геев и лесбиянок смотрели без всякого порицания, и Зиночка легко находила партнерш. Ну а затем ее свели с Адой Марковной. Директор гостиницы! Это был явный моветон! Но Адочка щедро одаривала Зину, полностью взяв ее на свое обеспечение. Завязался роман. Вскоре Зиночка поняла, что влюбленная Ада готова на все. Девушка окончательно распоясалась, стала хамить Аде, заводить шашни на стороне… Но, очевидно, Ада Марковна была из породы тех людей, кому по душе, когда их унижают… Зинины художества она принимала с выражением христианского терпения на лице, позволяя девчонке делать все, что вздумается.
Голодные студенческие годы давным-давно прошли. Ада Марковна, нажав на все имеющиеся связи, ухитрилась прописать любовницу у себя в квартире под видом двоюродной сестры. Кто помнит шестидесятые годы, тот поймет, как это было непросто. Но Ада сумела обойти все препоны, более того, она же пристроила Зюку на работу в малоизвестное широкой публике издание, многотиражную газету, которую выпускал для своих членов Союз художников СССР. Так началась карьера Зинаиды на журналистском поприще.
В тот роковой майский день Зинка здорово поддала. Маститый и обласканный властями Эдуард Хромов открыл свою выставку и упоил всех присутствующих вусмерть. Как всегда, на таких банкетах водка и коньяк лились рекой, а с закуской было плохо – немного сыра, докторской колбасы и штук сто пирожных.
Зинуля не любила сладкое, а сыр и колбасу расхватали моментально. Пришлось ей пить, не закусывая, да к тому же она не успела пообедать. Наверное, поэтому коньяк, вместо того чтобы попасть в желудок, ударил в голову. Зина почти перестала соображать и смутно помнила дальнейшие события.
Сначала она, выйдя из выставочного зала, шлялась по улицам, потом отчего-то забрела в кино, затем, уже слегка протрезвев, оказалась на Киевском вокзале. Здесь к ней и подсела веселая девчонка в замшевой юбочке. Слово за слово, и они выяснили, что великолепно подходят друг другу… Незнакомка назвалась Любой Воротниковой, приехала она в Москву за счастьем из Харькова и не имела в большом городе никого – ни друзей, ни родственников, естественно, квартиры тоже. Так они и пришли в «Морскую», слегка покачиваясь, потому что подобранная на вокзале Воротникова даже не успела снять комнату.
Войдя в номер, они сначала разделись, потом Зина пошла в душ. Когда журналистка вернулась, ее партнерша заливалась слезами.
– Что случилось? – удивилась Зюка.
В ответ Люба вытянула вперед правую руку с опасной бритвой. Зина перепугалась до полной потери самоконтроля. Воротникова перестала рыдать и принялась хохотать.
– Положи лезвие, – велела Зинаида.
– Боишься? – ухмыльнулась Люба. – Не надо, тебя я не трону.
Не успела Иванова раскрыть рот, как девица быстрым, резким движением полоснула себя по нежной шее. Кровь взлетела фонтаном, экзальтированная Зиночка почти потеряла сознание, а когда пришла в себя, на ковре лежал бездыханный труп.
В ужасе, растеряв остатки самообладания, Зинуля подскочила к тому, что еще десять минут назад было человеком, и зачем-то вырвала из безвольной руки бритву. Потом вымыла ее в ванной. Номер выглядел кошмарно. Повсюду были капли, пятна и озера крови. Зиночка никогда не думала, что в человеке ее столько. Понимая, что ей одной никогда не справиться, Зина сняла перемазанные туфли и босиком спустилась к Марине.
– Очень похоже на сказку, – хмыкнула я, – прямо тысяча и одна ночь.
– Вот поэтому я гадине Маринке и платила, – вздохнула Зюка, – потому что никто бы мне не поверил. Только я не вру. Я не способна никого убить!
– А Жанна?
– Не трогала я ее! – выкрикнула Зюка. – Поймите, мне легче денег дать, и потом подумайте, ну не глупо ли самой действовать, когда наемные киллеры чуть ли не в газете объявления помещают?
– Некоторые дела следует обтяпывать лично, не впутывая посторонних, – парировала я.
– Мне Жанкина смерть была невыгодна, – хмыкнула Зюка, – сейчас только страшнее стало, просто сон потеряла. Чуть на лестнице лифт зашумит, я цепенею: ну, думаю, за мной из милиции явились.
– Отчего же вы впали в такое состояние?
– Жанна та еще птичка, – злобно прошипела Зюка, – не понравились ей мои правдивые статьи, обиделась на справедливую критику. Кто же виноват, что она жуткие пейзажи малевала. Глаза бы не смотрели: на переднем плане цветочки размером с елку, посередине прудик, а на берегу березки, просто лубок, мазня деревенского маляра. А уж как она обозлилась, когда я ей пару дельных советов дала, кстати, только из добрых чувств… Никита ко мне заявился с выговором, наглец!
Прошло время, Зина решила, что Жанна больше не держит на нее зла, и поэтому обрадовалась, когда та позвонила и пригласила ее в Дом художника на обед. Худой мир всегда лучше доброй ссоры. Но трапеза прошла совсем не так, как рассчитывала критикесса. Жанна даже не прикоснулась к заказанной еде, а когда Зюка поднесла ко рту ложку солянки, сказала:
– Теперь будешь писать обо мне только хорошо, хвалить изо всех сил.
Зина в недоумении уставилась на Малышеву:
– Ты заболела?
– Нет, – усмехнулась художница, – но тебе придется меня слушаться…
– Интересно, почему? – хмыкнула Зюка.
– Потому что в противном случае я расскажу всем о том, что случилось в гостинице «Морская», – припечатала ее Жанна.
От неожиданности Зюка расплескала суп, меньше всего она ожидала от Малышевой подобного поведения.
– Но… откуда? – залепетала Зина.
– Неважно, знаю, и все, – нагло заявила Жанна, – так что прямо со следующего номера и начинай, не мне тебя учить, что следует писать. Хвали, как расхваливаешь тех, кто тебе платит.
Резко оттолкнув стул, Жанна встала и прошипела:
– Имей в виду, ты теперь должна заботиться о моем благополучии…
Зина, плохо соображая, уставилась на шантажистку.
– Не дай бог, попаду под машину, – кривлялась Жанна, видя, что Зюка почти потеряла сознание, – тогда тебе крышка, милочка. Я – девушка предусмотрительная, люблю на досуге создавать не только картины, но и веду дневник, где описываю все, что случилось за день. Там и про тебя, жадная крошка, правда есть. Ну так вот. Ежели произойдет какой несчастный случай, или, не ровен час, я умру, имей в виду, одной из моих подруг даны на этот счет самые четкие указания. Она вытащит бумаги на свет и отправится в милицию. И ехать тебе, душечка, назад, на историческую родину, в Сибирь, да не в СВ, а в «столыпине», так что сдувай с меня пылинки.
– У меня в мыслях не было ничего подобного, – пролепетала Зина.
– Ну и отлично, – фыркнула Жанна, – жду статейку.
Естественно, что в «Веке искусства» появился гигантский очерк, расхваливающий пейзажи Малышевой… С тех пор похвальба не стихала. Зина очень боялась разоблачения. И теперь, когда Малышева погибла, она трясется с утра до ночи, ожидая появления таинственной незнакомки с дневником.
Я посмотрела на нее.
– Нет, я не убивала, – твердила Зюка, – ей-богу, пальцем ее не тронула. Не скрою, мне хотелось, чтобы Жанка попала под трамвай или погибла в автомобильной катастрофе, но самой лишить ее жизни!.. Ну не из таких я, поверь. Вот деньги заплатить – пожалуйста, хочешь, тебе за молчание отсыплю. Человек я небедный, вознаграждение будет достойным. И потом, есть одна неувязка в твоих размышлениях.
– Какая?
– А кто убил Никиту? Уж, наверное, эти преступления связаны между собой. Ну Кита-то мне зачем изводить?
– А он тоже владел твоей тайной!
Зюка подняла голову и устало сказала:
– Не надо делать из меня серийного убийцу. Воротникова покончила с собой. Она была душевнобольной.
– Неужели? Откуда такая информация?
Зинаида опять вытащила сигареты:
– Я прихватила с собой ее сумочку, а там лежал паспорт, вот я и выяснила, что Люба все соврала. На самом деле она москвичка. Ну, я поехала по адресу, штамп-то прописки в паспорте стоял. Поболтала во дворе с бабами. Знаешь, что выяснилось?
– Ну?
– Она уже несколько раз пыталась покончить с собой, вены резала, таблетки глотала, в петлю лезла, только родители ухо востро держали и каждый раз спасали психопатку. А потом им надоело, и они сдали ее в сумасшедший дом. Как уж она ухитрилась удрать, одному богу известно…
