— Кстати, а почему дом оказался без охраны? Помимо “отцов” в клубе, и в доме немало ценного барахла. И все без охраны. Почему?
— В клубе мыши проскочить некуда, так много там охраны. А что касается дома, там стоит сигнализация, но Владимир не потрудился нажать на кнопку. Сигнализация поэтому была отключена. Охрана в доме, это лишние глаза, а Вера и ее лаборантки работали каждый день и в лабораторию попадали только через дом. Согласись, что через подсобное помещение ходить было не удобно. Думаю, ты все уже там прошерстила.
— Можешь не сомневаться, — подтвердила я.
— Вот и решили охрану заменить сигнализацией. У клуба своя мощная охранная служба. В ее обязанности входит реагировать на сигнал тревоги, исходящий из дома. Ты видела, это близко.
— Да, очень эффективно, если не учитывать проникновения вора, а заодно и моего.
Иванова зло фыркнула.
— Об этом я много раз говорила Максиму. Если человек занимается серьезными делами, он должен избегать слабостей. Слабость Максима — его любовь к брату. Черт его дернул похвастать очередным домом. Владимиру так понравилось, что он пожелал там остановиться в одну из своих командировок. Потом еще, и еще, а потом это стало традицией. Работе приносило вред, но Максим ни в чем не мог отказать своему младшему брату. Он, не подозревая ни о чем, жил там, а уезжая, никогда не включал сигнализацию. Я уже не говорю о том, что все время его проживания в доме, лаборатория простаивала, но производство работало. А Максима интересовало лишь производство.
— Производство чего?
— Лекарств конечно. “Реактомизина” и ряда других. Благодаря моему открытию Максим мог выпускать лекарства, за бешеную цену расходящиеся на черном рынке. Естественно не в нашей стране. Когда я случайно узнала сколько стоит одна ампула “реактомизина”, разум мой помутился. Стало ясно, почему он не скупится на науку и собирается открывать нечто подобное в других странах.
— Чем же так ценны эти лекарства?
— Своим эффектом, — с гордостью сообщила Иванова. — “Реактомизин” к примеру позволяет средним спортсменам делать головокружительные успехи, не боясь допинг-теста. Если профессиональный боксер благодаря “реактомизину” может выстоять все двенадцать раундов и получить приз в три миллиона, представляешь сколько он готов заплатить за одну ампулу? А гонщики, теннисисты, волейболисты? Все, кто связаны с коммерческим спортом, готовы платить. У Максима и Серафима нет проблем с рынком сбыта. Я уже не говорю о других лекарствах, которые могут серьезно продлить срок жизни сердечной мышцы. Кстати, в большой дозе “биозилин”, кардиостимулятор, провоцирует остановку сердца, и никакие экспертизы не установят его присутствия в организме человека.
— Если в твоих лекарствах такая польза, я не имею ввиду остановку сердца, зачем же выпускать их подпольно? Не проще ли наладить легальный выпуск?
Иванова грустно покачала головой.
— Пока это не возможно.
— Но почему?
— Причин много. Во-первых, Максим хочет вернуть вложенные деньги раньше, чем лекарства будут доработаны. Пока от них вреда больше, чем пользы. Ни одно медицинское учреждение не согласится выдать положительную оценку, а следовательно невозможно получить сертификат. Но есть и вторая, более веская причина…
Иванова запнулась.
— Свое вещество ты получаешь из живых людей, — продолжила я за нее.
— Да, химический синтез пока невозможен. Максим убедил меня, что эти люди все равно трупы… В общем, я на это пошла… Ради науки… Павел собирал информацию о бомжах, а потом их тащили в подвал…
— Иванова, ты изверг! — возмутилась я, вспоминая несчастного, которого сунули в мясорубку.
Она пожала плечами.
— Я делала это ради людей. Мое лекарство должно спасать миллионы людей, и если ради этого нужно кому-то умереть, никчемному бомжу к примеру, пусть он умрет.
— Что же заставило тебя убить Веру?
— Две причины. Во-первых, я случайно узнала масштабы. Развернулась настоящая бойня. Я не подозревала о производстве, думала, что изготавливают лишь опытные образцы. Во-вторых, моя болезнь. Я смертельно больна и хочу прославиться раньше, чем умру. Владимир патентный поверенный. Я хочу, чтобы о моем открытии узнал мир. Он отвезет мою заявку за пределы нашей страны…
Дальше я слушать не могла.
— Как ты решилась довериться Владимиру? Он же брат Максима! — закричала я. — Плакали теперь мои двести лет!
Иванова покачала головой.
— Братья никогда не разговаривают о делах. Владимир по роду своей деятельности обязан хранить тайну и обязательно сохранит ее. А Максим мне уже не страшен, как и Серафим.
— Так ты убила его? Ты их обоих убила? — ужаснулась я злостной предприимчивости Ивановой.
Она гордо вскинула голову и сказала:
— Убила и жалею лишь об одном: о том, что не сделала этого раньше.
— Кстати, а зачем Сюрдик явился в гостиницу?
— Я договорилась о встрече. Я хотела его убить. Ты чуть не помешала мне, но теперь все позади. Все, кто знал о моем открытии, мертвы.
— Значит и Власова знала.
— Из той тетради, которую нашла у Максима. Он, дурак, решил собирать на меня досье.
— А зачем ты убила тетю Мару?
— Глупый Павел бывал с матерью откровенен. Катерина и та знала, что он работает на каком-то подпольном заводе. К тому же он каким-то образом выкрал у Веры бумаги, имеющие отношение к моему открытию, вышел на меня и неоднократно прибегал к шантажу. Я говорила о нем Максиму, но он только обещал разобраться, а сам тянул. Думаю, сам же и напустил на меня Павла, чтобы держать в страхе и повиновении. Но он недооценил этого парня. Я разговаривала с ним и поняла, что он не просто блефует, а кое-что знает о самом “Реактомизине”. Для подстраховки он мог оставить у матери информацию. Я решила не рисковать. Ну и последняя причина: ты. Ты везде совала свой нос. Не убивать же тебя, хотя, порой, мне этого нестерпимо хотелось.
— И все же мне все это кажется странным. Ты и убийство. Неужели нельзя было решить все вопросы другим путем?
— Когда я попыталась отколоться от их компании, стало ясно: нельзя. Здесь целая мафия и все закрутилось вокруг меня. Я поняла, что влипла основательно. Они связали меня по рукам и ногам. Нет, выход был один: сначала избавиться от Максима, потом от Веры, увы, от Фимы. Он единственный знал суть моего открытия и разболтал его Вере. По сути, они могли работать уже без меня, если бы не жадность Максима. Он хотел новых открытий и даже, как мне стало ясно, предавался мечтам впоследствии выдать их за свои.
— Это и стало последней каплей, — догадалась я. — Соавторства ты потерпеть не могла.
— Если бы соавторства! — возмутилась Иванова. — Максим, с его деньгами, легко мог стать автором, хоть и не умел отличить кислоту от щелочи, не говоря о прочих премудростях. Случилось так, что в это же время я узнала о своей болезни. Время поджимало. Я приехала в Ростов, не зная, что Максим уехал в командировку. Это продлило его жизнь на восемь дней.
— А зачем тебе понадобилось усыплять меня? И как ты привезла меня в Москву?
— Зачем понадобилось усыплять? А ты не помнишь как вела себя? Кричала, охала и грозилась вывести всех на чистую воду. А у меня еще Максим и Серафим живы. Когда мы уложили тебя спать, то сразу же отправились к Максиму. Серафим во всем мне помогал, потому что хотел взять власть над подпольным производством в свои руки, а я обещала ему сотрудничество. Жадность падка на обман. Мне без труда удалось убедить Серафима, что нет смысла убивать тебя в Ростове, а лучше доставить в Москву и сделать это в твоей собственной постели. Он согласился, что так будет натуральней, учитывая, твою глупую профессию. Серафим боялся, что твоя внезапная смерть привлечет слишком пристальное внимание прессы и, как говорят, общественности.
Не могу передать, как приятны мне были эти слова. Разве это не косвенное признание госпожой Ивановой моего бесспорного таланта? А еще говорила, что у меня его нет.
— Значит Сюрдик погиб в Москве? — спросила я, всеми силами стараясь не обнаруживать своей радости, относящейся, естественно не к гибели Сюрдика, а к признанию моих способностей.
— Да, в Москве его сердце и остановилось. Теперь все мои открытия только здесь, — Иванова постучала пальцем по своей умной голове. — Не хочу больше рисковать и на всякий случай сожгла все свои бумаги, стерла в компьютере все файлы.
Я не могла с ней согласиться. Раз за ее лекарствами было столько охотников, и даже Павел запасся какой-то информацией, то сколько еще всяких бумаг может лежать среди прочего барахла ну хотя бы у того же Сюрдика. Да я лично видела папки в кабинете Верочки. Целую стопку. И это не говоря о компьютере. В его памяти вообще не известно что хранится. Я поделилась своими опасениями с Ивановой. Она рассмеялась.
— Что там хранится? Чепуха там хранится. Вера не такая дура, чтобы хранить информацию в доступном месте. Она была сверх осторожной девицей и зашифровывала даже квитанции о плате за свою квартиру. К тому же основное вещество (очень сложного состава) получала я, а как именно — держала в секрете. Без него нарушалась вся технология.
