— Давно стоишь? — Ева не могла никак засунуть ключи от машины в дверцу.
— Часа два, — сказал Володя, отбивая дробь зубами. — Это тебе цветы! — напомнил он на всякий случай.
— Отличные цветы, — сказала Ева безо всякого выражения.
— Если ты изображаешь полное раскаяние по поводу наших близких отношений, — говорил Володя, усаживаясь, — если ты решила немедленно прекратить нашу только родившуюся любовь, — он снимал мокрый снег с головы и стряхивал это на пол, — если ты такая мрачная и злая, чтобы побыстрей и подальше меня оттолкнуть!..
— Ну хватит уже! — устало сказала Ева.
— Если ты не понимаешь, что зажгла меня огромным и неугасающим костром!..
— Прекрати, где ты нахватался этого! — Ева наконец улыбнулась.
— Подожди, я должен договорить, в конце самое интересное. Если ты! Будешь изображать из себя добродетельную женщину, которой я недостоин, то тебе надо приготовиться. Я тебя просто изнасилую, немедленно, в машине.
Ева посмотрела на непрерывные потоки машин рядом, они еле ползли. Час пик.
— Но если ты благоразумна, добра и честна так же, как и прекрасна, ты пригласишь меня к себе домой в постель, не зря же я потратил ползарплаты на розы!
— Я не могу! — сказала голая Ева. — Ты не понимаешь, я сегодня убила человека!
Володя стоял перед ней на коленях, он снимал с нее последнюю одежду — трусики с колготками и ботинки.
— Наверное, — сказал он, начав раздеваться, — это был ужасный бандит и убийца!
— Какая разница, как ты не понимаешь, я вдруг подумала… Я подумала, что он — чья-то первая любовь! — Еву трясло, она быстро достала постельное белье и завернулась в одеяло. — Я — чудовище, — сказала она шепотом в зеркало.
— Это я — чудовище! — зарычал Володя и прыгнул к ней на тахту.
Ночью, когда за окном затихли почти все звуки города, Ева шла бесшумно по цементному полу прачечной. На веревках везде висело белье, задевая ее лицо и мешая смотреть на пол. Ей показалось, что все! Она нашла! Но опять отвратительное прикосновение чужого мокрого белья к лицу! Ева закричала и резко села, прижав к груди одеяло.
Она тяжело дышала. Пошевелился рядом Володя и приподнял голову.
— Удавка!.. — сказала Ева. — Я ее потеряла там.
— Какая удавка? — спросил он сонно.
— Которой я его задушила, — сказала Ева с отчаяньем в голосе. — Я ее потеряла… Я не воин.
— Ну хватит уже, правда, сколько можно, я уже понял, что ты работаешь не в бухгалтерии, давай спать, а? Иди сюда, я тебя запрячу, тебя никто не найдет до утра.
Федя выбрался из машины у своего дома сердитый и злой. Он смерчем пробежал по двору, вызвав дружный лай двух доберманов. Увидев его в окне, перекрестилась и запряталась Матрешка.
— Жена! — крикнул он и затопал ногами. — Снять сапоги, поставить самовар!
— Каки таки сапоги, ну каки сапоги, — тоненько тренькнула из угла Матрешка. — Ботинки у тебя, а чай давно готов.
— Где она? Я так решил, если сейчас не встретит — все.
— Ну что такое — все, что — все?
— Умолкни. Найти Наталью и привести ко мне, — сказал Федя уже спокойней подбежавшей на шум охране.
— На лугу она, лошадь гостю показыват! — заверещала Матрешка громко.
— Нет у меня лошади, нету! — опять заорал Федя что есть мочи.
— А я и говорю, нету тут никакой лошади, а он говорит, покажи да покажи! С самого утра — покажи и покажи! Ну она и говорит, пошли, говорит! На луг, говорит!.. По первому снегу и покажу, — закончила Матрешка шепотом, видя перекосившуюся ненавистью физиономию хозяина.
Федя выбежал на крыльцо и приказал притащить во двор скамью. Потом сбегал, тяжело дыша, к сараю и принес две плетки, сочно стеганул себя по ногам, споткнулся и матернулся.
На улицу понемногу вышли все из дома.
Сколько раз потом ни вспоминал Стас то, что произошло дальше, столько раз покрывался гусиной кожей и цепенел. Он так и не понял, сон это был или реальность. С каждым первым снегом ему мерещилась скамья желтого дерева, еще зеленая трава в снегу и легкий парок от горячего тела Натальи, разложенной на скамье.
Наталья шла с телохранителями, улыбаясь Феде, счастливая, с румянцем во всю щеку, подметая снег длинным пальто с меховой опушкой. Федя смотрел на нее напряженно, помахивая плетками, и понемногу улыбка Натальи угасла. Стас семенил за ней, путаясь ногами в длинном халате, запрятав мерзнущие руки в длинные рукава телогрейки.
Когда Наталья подошла к Феде, все затихли.
— Ложись на скамью, — сказал Федя тихо. Наталья оглянулась.
— Это ты мне приготовил, муж? — спросила она со значением.
— Тебе, жена, — ответил Федя.
— Федя, — робко сказал стоящий рядом секретарь, — Федя, не надо, не делай этого!..
— Молчи, Никитка, — сказала Наталья и сбросила на траву, поведя плечами, расстегнутое пальто.
Она оказалась в длинной кружевной рубашке тонкого полотна. Кряхтя, легла животом вниз, обхватила скамью полными белыми руками и посмотрела на Федю веселым глазом из-под желтых кудряшек у лица.
Федя оттянул первый удар с ленцой, пробуя. Но на спине тут же лопнула и порозовела тонкая ткань. Это раззадорило Федю, он размахнулся сильней, и хлыст звонко свистнул перед ударом. Наталья взяла в зубы свою косу и зажмурилась, выдавив первые слезы. Дальше Федя стегал двумя плетками, расставив ноги и побагровев лицом. Когда на спине почти не осталось рубашки, Федя, пошатываясь и шумно захватывая воздух, отошел, ничего не видя сквозь синюю пелену.
Стас попробовал дернуться, когда Наталья легла, его оттолкнули локтем и показали близко к лицу кулак.
Потом Стас поймал себя на том, что отдал бы все за камеру… Даже, может, и на скамью бы лег, только пусть все это заснимут и отдадут ему!
Федя ушел в дом, за ним потянулись зрители — охрана, шофер, секретарь, старичок-истопник, мелко крестясь, и приехавший случайно гость с вытаращенными глазами и пьяный в стельку. Стас смотрел, замерзая ногами в домашних шлепанцах, как причитала Матрешка, оставшись одна возле хозяйки, как тяжело и медленно вставала Наталья, пряча глаза и сжав на груди рубашку.
— Зря ты это, Федя, — тихо сказал секретарь.
— Сам знаю, что зря! Зря… Зато полегчало. — Федя обливал голову в кухне холодной водой… — А этого придурка… Этого извращенца, алкоголика, этого обжору киношника — вон… Вон! Вон!!
В дом вбежал охранник и зашептал Феде на ухо,
— Прилетели, стервятники! — Федя вытерся, сел за стол и велел пропустить важных гостей.
Два черных «мерседеса» неслышно подкатили к дому.
Гости входили по одному, неспешно. Четверо одинаково одетых мужчин в черных очках. Ни один не перекрестил лоб на икону.
— Где он? — спросил наконец один из гостей после напряженного молчания.
— А где она? — спросил Федя. — Спросите у вашей крали.
Гости переглянулись.
— Вы что, ребята, совсем умом тронулись, сюда приезжать?
— Они без пушек, — сказал один из охранников Феди, стоящий в дверях.
— Это я даже не обсуждаю. Вы зачем приехали, посмеяться?
— Где он? — спросил еще раз гость с тем же спокойствием в голосе.
Федя посмотрел в окно. Его люди уносили скамью Выглянуло осторожное белесое солнце.
— Федя, — сказал другой гость, — не заставляй нас ждать, ты в эту игру один не сможешь сыграть, отдай его, Федя. Это очень серьезно.
Федя понял, что они приехали не для того, чтобы посмеяться.
— Его увела с прогулки красивая баба. Это видел мой человек. Я решил, что вы делаете свое дело, а меня прилепили дерьмом на видное место.
Четверка повернулась, как по команде, и пошла к двери. Последний из них оглянулся уже на выходе.
— Два дня тебе. Найдешь его — будешь жить.
В тюрьму приехали представители сразу трех разных организаций. Толстоватые дяди в форме милиции заинтересованно рассматривали бравых молоденьких эфэсбэшников, красавцев, как на подбор, в костюмчиках и белых рубашках из-под пальто. Между ними сновали суетливые личности странного вида из государственного управления разведки, самый неприметный и самый плешивый из них один ходил медленно и со всеми подряд здоровался, всовывая для пожатия потную хилую руку.
Через час прочесывания коридоров, крыши, подсобных помещений и служебных туалетов все они стали то и дело наталкиваться друг на друга. Поэтому когда прыткий эфэсбэшник выбежал из прачечной и стал докладывать своему старшему тихонько на ухо, вокруг них собрались толпой остальные. Милиционер предложил «не быть гадом».
— Одно дело делаем, чего шепчешь! Эфэсбэшник нашел веревку. Небольшую, с метр.
— Веревка тонкая, синтетическая, очень прочная, неизвестной выделки, — отрапортовал нашедший веревку. — Найдена в прачечной на полу!
Гуровцы сразу разошлись, кроме самого плешивого, а милиционеры решили развлечься.
— Где, говоришь, нашел? — строго спросил старший по званию.
— В прачечной, товарищ майор!
— Подозрительное место… Для веревок, я имею в виду! — Он оглянулся на своих, и те заржали, как по команде.
