Глава 13
Лондонский протокол. Туман
Когда говорится, что на Валерке Бондаре нет лица, это значит, что пухлые и мягкие щеки потеряли цвет спелой малины. И не столько обвисают вниз, сколько помогают глазам с опаской щуриться.
– Блин, я опять собьюсь. Опять скажу, что Россия в целом поддерживает, но просит не забывать о. Что мы блюдем, но приветствуем. Что уважаем, но просим не забывать. Может, все‑таки ты вместо меня, Принц? Честное слово, тошнит.
– А меня не стошнит? – вежливо осведомился Принц.
Зал был великолепен. Малиновые ковровые дорожки отсюда убрали после того, как не только в Каннах, но и на Парижских неделях моды, стали стелить бархат прямо по улицам. Не к лицу Британской академии, про которую еще Свифт писал, равняться на гламурных лицедеев – решил прошлый премьер – министр и выделил средства на постройку сверхсовременного здания у подножья Лондонского Большого Глаза[15]. Идею убрать дорожки поддержала королевская семья. Ведь Академию посещают принцы, а лицам королевской крови лучше не видеть девиц, которые ходят по малиновым дорожками, проверено.
Теперь зал стал черный, но черный по – разному. Плюш под ногами не только пружинил, но и слабо фосфоресцировал под статическим зарядом того же знака, что и ионизаторы, увлажняющие воздух. И пыль не пристает, и полезно. Стены украсили традиционные панели мореного дуба, не одну идущую под снос лавочку распотрошили реставраторы, чтобы отыскать под обоями драгоценную моренку.
Короче, конференц – зал отстроили на славу, и теперь в зале конференций Академии наук проводятся международные форумы. И, право же, бывать на них одно удовольствие. Не хочешь слушать, просто глазей по сторонам. Вот и потолок тут глубокого черного цвета: не зеркало, и не комната после пожара, а бездна, символизирующая бесконечность познания. Казалось, что это ночное небо, такое же глубокое и ровное, без единой звезды.
– А это чего такое? – спросил Ленечка довольно громко. Громче, чем обычно разговаривают британские академики в ложе для принцев королевской крови.
Сегодня ложу уступили гостям из России, благодаря чему Тамаре пришлось отвечать на благосклонные улыбки из соседних лож. Принц и Валерка Бондарь топтались сзади, как гусары в бельэтаже Мариинки. Валерка нервно листал конспект выступления, и канючил объяснить сложные термины. Ленечка шастал у всех под ногами, хотя это и не дело для одиннадцатилетнего парня.
Эмблема Лондонской комиссии по сбросам изображала канализационную трубу на фоне земного шара. Силою воображения неизвестного художника труба извивалась вопросительным знаком, словно задавая безмолвный вопрос: «Доколе?»
– От нас требуют неукоснительного соблюдения протокола. Но надо ли нам это? – вздохнул Принц, пытаясь найти место для ног так, чтобы колени не высовывались над барьером ложи. Очень не хочется чувствовать себя пьяным подростком на балконе кинозала.
Слово держал делегат от Бангладеш, а гости по преимуществу подремывали. Это была старая, успевшая уже всем порядком осточертеть разборка между государствами, через территорию которых протекала Матерь Вод, река Меконг. Покрывающаяся льдом на севере и населенная крокодилами на юге, эта река в четырех разных странах была похожа не четырех неродных сестер, и ревнивые женихи, то бишь правительства, все никак не могли ее поделить. Кому‑то нравятся каскады электростанций, кому‑то рыбная ловля, а кому‑то заливные поля риса. И ни одна из этих суверенных, поднаторевших в борьбе с гнетом колониализма и международных судебных дрязгах стран не желали уступать свою часть Матери Вод.
– К сожалению мы лишены возможности поддержать решения мирового сообщества, связанные неприемлемым и неприкрытым экономическим шантажом со стороны ряда государств, называющих себя демократическими. Мы заявляем очередное серьезное предупреждение…
– Вычеркнуть их к дьяволу из протокола, – нервно шелестя бумагой, огрызнулся Валерка. – не станут они ограничивать промышленные стоки, пока не получат доступа на свинофермы соседа, а этого не случится никогда… Да кому нужны ваши свинофермы… Тоже мне, стоки, угрожающие природе…
– Ты вообще видел, как прорывает плотину свинофермы? – поинтересовался Принц.
– Это не мой профиль, – ядовито огрызнулся Валерка.
– Запомни, – повторял Принц с тем же терпением, с каким объяснял Ленечке правила завязывания морских узлов: – Твоя задача не блеснуть эрудицией. Не поразить всех ораторским талантом. Главное, чтобы прозвучало: Россия не отказывается. Россия готова подписать. Россия подпишет, даже если все остальные снова начнут тянуть резину и мычать, как стельные коровы.
– Какие коровы? – переспросил Валерка, готовясь сделать пометку в конспекте.
– Неважно, какие коровы. Пока нет большинства, наш одиозный товарищ с Ближнего Востока может наложить вето. А будет большинство, его вето потеряет юридическую силу.
– Один голос России большинства не сделает, – под нос буркнул глава нацпроекта «Север». И воровато оглянулся, будто прячется от донимающих приглашениями на корпоративную рыбалку представителей «Газпрома», «Лукойла» и «Алросы».
– Не сделает. Но если еще четыре страны…Не надо таких глаз. Это сложно, но если речь дойдет до мозгов, до печенок, если она им вмажет по башке…
– Слушай, давай ты им сам вмажешь по башке! – взмолился Валерка.
– Не могу. Кто я для них такой? Сын своего отца? Тот, из за кого Дзюба расстрелял мирную африканскую деревню? А ты, как‑никак возглавляешь Русский Север.
– Проект «Русский Север», – поправил Валерка. – Все классно, Принц. Все круто. Но что скажет геноцвале с Ближнего Востока? Он скажет, что отказывается он нашего завода. И Отец…
– Двадцать раз тебе объяснял. Отец в курсе. Отец все знает. Он сам говорит, что этот ближневосточный шайтан его достал.
«Шайтан» сидел в такой же ложе, только по другую сторону зала. Человек средних лет, с густой небритостью на подбородке и независимым взглядом только что вернувшегося из мест заключения хулигана. Однако же, он был лидером мощной и влиятельной державы, мощь и влияние которой объяснялось удивительной легкостью, с которой она могла перекрыть доступ к Персидскому заливу.
Небритый лидер любил саммиты любого уровня, любой тематики. Он даже не пропускал экологические форумы, в то время, как европейские политики обычно светиться на таковых воздерживались. Собственно потому и воздерживались. Кому же охота ни с того ни с сего уклоняться от летящего ботинка. Или выслушивать точные сроки, когда, обычно до конца ближайшей недели, города и веси твоей страны обратятся в дымящиеся руины. И это станет наконец‑то торжеством справедливости на земле. Небритого лидера приходилось терпеть на заседаниях ООН, или Олимпийских играх. Но уж экология – увольте. Тут уж он пусть сам.
– Спасибо, Бангладеш, – спокойно сказал Оюшминальд Федорович Бутов. Чтобы в зале воцарился мало – мальский порядок, а представители Вьетнама и Мьянмы перестали грозить бангладешцу непонятными, но устрашающе звучащими репликами, пришлось постучать по микрофону. – Мы запишем особое мнение. Выступление представителя Фарерских островов. Приготовиться России.
Валерка задышал часто, как перед экзаменом, и точно так же уткнулся в конспект, бормоча:
– Вот, пожалуйста. Буду выступать после какого‑то Робинзона…
Тамара посмотрела на кузена с состраданием.
Представитель Фарерских островов выглядел как средний миллиардер с Уолл – стрит, одет неброско, но дорого, аскетичное сухое лицо, фигура теннисиста и яхтсмена. Поминутно поправляя платиновую оправу очков, он сухо, но без особой злобы заявил, что его страна оставляет за собой право сбрасывать в мировой океан неочищенную синильную кислоту, являющуюся неотъемлемым компонентом специфической винодельческой технологии, предоставляющей жителям его страны единственный приемлемый источник экспорта. О гнездовьях и лежбищах морских животных его правительство сожалеет, но ответственность за них брать на себя не считает возможным.
Немедленно за этим попросил слова представитель Норвегии, но Оюшминальд Федорович подумал и включил микрофон исландцу. Все равно они примерно в одних и тех же выражениях заклеймят Фарреры позором за невнимание к сбережению природы и решениям ООН. А те в ответ напомнят про китобойный промысел, и волынка растянется на полдня.
Сколько повидал полярник Бутов таких форумов, ничего более конструктивного, чем собрание жильцов на коммунальной кухни по вопросу покупки нового помойного ведра он не видел. Сегодня мы разойдемся при своих. Столько‑то за, столько‑то против, полным полно воздержавшихся по сугубо личным причинам, о которых они выскажутся в особом мнении. И минус пять. То бишь на пять голосов меньше, чем нужно для того, чтобы сдвинуть тачку с мертвой точки.
