В «Опель фронтеру» же затолкали Аскольда, и рядом с ним сел один из заместителей Адамова. Следователь Генпрокуратуры сел в свой серый «Опель», которым он управлял сам. Демократичный служитель Фемиды, ничего не скажешь.
В этот момент «Мерседес» плавно тронулся с места…
— Пого… — начал было Константин Ильич, почему-то покосившись на свой погон.
…и словно могучая рука подкинула кверху длинное черное тело адамовского автомобиля. Сначала словно сверкнуло несколько разрозненных вспышек, а потом блеснул ослепительный клинок высокого пламени, рванул и тяжело прокатился грохот, и во все стороны повалили клубы черного, с едкой серой проседью, дыма.
В воздухе просвистели осколки стекол, с визгом и скрежетом врезаясь в щегольские бока других, более счастливых автомобилей. Просвистел кусок искореженного кузова и попал в лобовое стекло «Опель фронтеры», в который за несколько секунд до того посадили Аскольда.
Из-под фонтана осколков низко и страшно прорвался вопль водителя.
«Мерседес» же Адамова подкинуло не меньше, чем на полтора метра, а когда он опустился на землю, несколько раз подпрыгнув и скрежетнув по асфальту полуотвалившимся задним бампером, в горящей и почти полностью скрытой в облаке тяжелого дыма развалине было мало общего с тем красавцем, которым немецкого автомобилестроения был еще пять секунд назад. И когда резкие порывы ветра на секунду раздвигали дымовой шлейф, было видно, как страшно разворочен салон…
…и как мало шансов у людей, находившихся в «Мерседесе», остаться в живых, т. е. их, этих шансов, не было совсем — уж слишком силен был взрыв.
Пламя сбили буквально за минуту, но это не помешало оправдаться самым худшим — и наиболее оправданным, если уж быть до конца откровенным — подозрениям: главу службы безопасности уже покойного олигарха Романа Вишневского — Адамова — разорвало в клочья. Двое людей из его сопровождения также были убиты наповал. Какие-то надежды подавал только водитель, но и он через две минуты затих.
В «Опеле Фронтера» кто-то взвизгнул, и никто не видел, как открылась его дверца, за шлейфом дыма скользнула чья-то фигура и исчезла за углом дома.
Потрясенные этой страшной катастрофой, следователь Генпрокуратуры и генерал ФСБ косо посмотрели друг на друга и снова перевели взгляды на дымящиеся останки «Мерседеса» и мертво застывший «Опель».
— Господи… — только и смог пробормотать Константин Ильич. — Да кто же? Как?
Сбежавшиеся на грохот со всех этажей клиники люди из службы безопасности Вишневского в ужасе смотрели на своего шефа. Вернее, на то, что от него осталось.
— Но такого не может быть, — сказал один заместитель Адамова другому. — Такого не может быть. Это мог сделать только кто-то из…
— Из… — с упруго пульсирующей интонацией повторил второй, не отрывая острых глаз от угрюмо запавшего жесткого рта первого.
Тот еле заметно кивнул на стоявших чуть поодаль людей генерала ФСБ. Трех одинаковых парней с одинаковой стильной небритостью.
После того, как был осмотрен «Мерседес», заглянули и в «Опель Фронтеру». Здесь обнаружили тело водителя, бесчувственного охранника и — все.
Аскольд же исчез. Воспользовавшись катастрофой и гибельной суматохой, ее сопровождавшей.
* * *
Вспуганно метнулись тени, и в палате Сережи Воронцова стало ослепительно светло. Лопнуло наружнее стекло и с грохотом и звоном полетело во двор.
— А-а, черрт!!
— Что там так-кое?…
Когда прогремел взрыв, оба «медбрата» синхронно отпустили руки Сережи и бросились к окну, позабыв о своей смертоносной миссии: убить свидетеля. Сергей перехватил руку Лены и вырвал из своей вены шприц, из которого уже успело попасть в его тело около четверть «кубика» смертоносного препарата, и вскочил с кровати.
Перед глазами багрово метнулась клокочущая дурнота, но невероятным усилием Сережа заставил себя четко чувствовать ситуацию.
Один из амбалов отпрыгнул от окна и развернулся к нему, но Воронцов с неожиданной для самого себя — все-таки он был ранен и чувствовал себя отвратительно! — стремительностью схватил прикроватную тумбочку и швырнул в сотрудника службы безопасности Вишневского. Тот успел уклониться, но импровизированный метательный снаряд угодил точно в голову второму парню.
Тот рухнул как подкошенный.
Второй вскинул на Воронцова пистолет, но Сережа — как в плохом голливудском боевике — успел выбить его в тот самый момент, когда палец противника уже начал вдавливать курок.
Пистолет вылетел из руки парня, но Воронцов тут же получил такой удар, что завертелся на месте и рухнул на кровать. Амбал с неожиданным для него визгливым кудахтаньем подскочил к нему, синхронно поддев с пола и подкинув пистолет, поймал его… и тогда Лена — с пепельно-серым перекошенным лицом, Лена, о существовании которой дерущиеся мужчины уже позабыли в пылу борьбы — Лена с размаху вонзила шприц в мускулистую шею парня и ввела препарат.
— А-а-а… сука-а-а…
И, выдав это, парень вздрогнул всем телом и начал разворачиваться, но тут Лена еще раз ударила его прямо в лицо.
Парень попятился, на мгновение ослепленный, навернулся через тело своего собрата и вывалился в окно. Короткий вопль оборвался треском ветвей и глухим стуком. Лена, не ожидавшая, что ее действия возымеют такой успех, опустилась на кровать и невнятно пробормотала односложное ругательство.
Сережа тяжело упал на колени, и его выворотило наизнанку от непреодолимого приступа тошноты, слабости и дурноты.
— Пойдем! — Лена схватила его за руку и рывком подняла на ноги — уже после того, как Сережа в лучших традициях чудесной семьи Нищиных загрязнил добрых два квадратных метра пола. — Пойдем, Сережа… а то будет поздно! Лена схватила пистолет, и они выскочили из палаты. На глаза им попался всклокоченный врач с безумными глазами, но молодая женщина вскинула на него «ствол», и он шарахнулся к стене.
Они выскочили из больницы выходом в заднем дворе и прямиком устремились к бежевой «девятке», в которую только что сел похожий на поросенка розовый толстяк с похотливой самодовольной физиономией. Он поднял глаза на Воронцова и открыл рот, начав говорить:
— Привет! А у меня Саша ко мне вернула…
Но толстяку не суждено было договорить фразу до конца. Уже пришедший в себя после жуткого приступа слабости Сергей просто выволок его из салона и оттолкнул на асфальт. Толстяк охнул и запричитал:
— Да что же это? Со мной нельзя так обходиться, у меня атеросклероз…
Сережа ничего не слышал. В тот момент, когда толстяк выговаривал пышное слово «атеросклероз», он дал по газам.
* * *
— Добрый день, Антон Николаевич. Вас беспокоит генерал Еременко из ФСБ.
— Здравствуйте, Константин Ильич. Рад вас слышать. Чем порадуете?
— Да радоваться-то особо нечему. Я должен срочно сообщить, что десять минут назад на территории клиники, принадлежащей Вишневскому, произошел взрыв. Взорвался «Мерседес» с Адамовым и, кажется, племянником Ромна Арсеньевича Андреем.
Кроме них, погибло еще трое.
— Как это произошло?
— На моих глазах, — чуть раздраженно ответил генерал Еременко. — Люди Адамова утверждают, что заложить мину могли только те люди, которых я взял с собой.
— Те, которых порекомендовал я? — отозвался Антон Николаевич. — Это интересно. И что, вы собираетесь проверять их?
— Люди Адамова… они… настаивают!
— Вот видите — в одной короткой фразе вы дважды запнулись. Если бы настаивал Вишневский или Адамов, то это дело другое. Но оперировать неопределенными величинами — «люди настаивают» — это не наш калибр, Константин Ильич. Вы меня понимаете?
— Так что я должен делать?
— Запустить следствие и по предварительным результатам его явиться ко мне с докладом. Сейчас посмотрю, в какое время вы это сделаете. Ага… сейчас… в девятнадцать двадцать.
Генерал промычал что-то вроде «угу», положил трубку и головокружительно выругался.
— Куда это ты звонил? — спросил его следователь Генпрокуратуры, еще не отошедший от взрыва.
— И не спрашивай, Иван Алексеич, — отмахнулся тот, а потом обмахнул платочком потный лоб и добавил нарочито небрежно, но с горькими усталыми интонациями:
— В администрацию Президента…
…На другом конце линии тоже положили трубку. Лысеющий мужчина в дорогом сером костюме — очевидно, «Brioni». У мужчины было длинное узкое лицо с холодными серыми глазами и утиным носом, строгие тонкие губы и властный подбородок, выдающийся вперед.
Он постучал длинным пальцем по массивной черной папке и негромко произнес:
— Ну вот… а Фирсов говорил, что это совершенно невозможно.
И он растянул свои тонкие губы в хищной полуулыбке, неприятно кривя при этом узкое лицо. Такое знакомое почти каждому россиянину и довольно часто торчащее в теле-«ящике».
