Потом машину бросили.
Лена и Мыскин остались ждать его в условленном (относительно безопасном, как полагала Лена, месте), а Воронцов пошел на «стрелку». Ему было тревожно.
…Он не успел прочитать и половины первой полосы, как его окликнули:
— Это ты звонил?
Он повернулся и увидел невысокого и невзрачного парня в темной куртке и с папкой в руках.
— Во-первых, молодой человек, со старшими следует разговаривать на «вы», — и Сережа в облике почтенного коммунистического старикана приподнялся с лавки, — а во-вторых… да, звонил я.
— Идите к серой «восьмерке». Вон она стоит. — И едва уловимым движением подбородка парень оказал направление, в котором надлежало проследовать «постаревшему» Сереже. Сделав это, парень с папкой спокойно пошел дальше, словно он останавливался у лавки только для того, чтобы спросить сигаретку.
— Конспираторы хреновы! — проворчал Сергей и, поднявшись, направился к указанной парнем машине.
В серой «восьмерке» сидели двое. Сережа постучал в окно, стекло опустилось, и один из сидевших в машине парней сказал:
— Садись назад. — Потом недоуменно покосился на «старческое» обличье Воронцова, но ничего не сказал: вероятно, образ жизни и специфическая сфера деятельности приучили его ни в чем не выказывать своего удивления.
Ехали недолго.
Машина свернула в проулок, попетляла по извилистым узким улочкам и наконец остановилась перед большим серым домом старинной постройки.
— Второй подъезд, третий этаж, квартира восемнадцать, папаша, — сказал плотный светловолосый парень, сидевший за рулем. — Давай.
Сережа Воронцов хотел было отвесить шутовской крендель в виде ответного старческого дребезжания, но удержался. Переигрывать не имело смысла. Подсознательно не понравилось все это. Конечно, он прекрасно понимал, что полковник Котляров, всю жизнь проработавший в спецслужбах, в контрактной армии и т. д., вполне мог иметь знакомства и авторитет в криминальных кругах. Более того, по выходе в отставку он в считанные месяцы мог превратиться в бизнесмена и даже одного из боссов крупной полубандитской коммерческой структуры и перенес военные порядки в свою новую организацию. Но то, как смотрели на него, Сережу, эти парни — словно рентгеном прошивали… нет, лучше не давать воли этой проклятой интуиции, не давать корням сомнения прорастать в душе, разъедая ее и разрушая, как склон холма, грозящего переродиться в обрыв.
Не надо. Не надо распускать нервы. Впрочем, хуже уже не будет, решил Сережа. Человек, который попал в свойстве палки в такое грандиозное колесо, как то, что перемололо Вишневского и Адамова… нет, такому человеку не стоит опасаться еще худшего. Потому что еще худшего не существует по определению.
Воронцов прошел в подъезд и поднялся на третий этаж. Квартира восемнадцать. Коричневая железная дверь, испачканная у самого пола чем-то серым. Засохшей грязью, что ли. Возможно, какой-то особенно продвинутый браток стучал в эту дверь ногой. Лежа.
Сережа осмотрел дверь в поисках какого-либо звонка, но такового не оказалось. Он хотел было постучать, но его рука непроизвольно потянулась к ручке — и дверь, еле слышно щелкнув замком, отворилась.
Сергей шагнул в ярко освещенную просторную прихожую, и в тот же момент прозвучал звучный, хорошо поставленный сочный баритон:
— Чем я могу быть вам полезен? Ведь, если не ошибаюсь, мы не знакомы?
Сергей повернул голову: в проеме двери, ведущей в комнату, стоял среднего роста темноволосый мужчина, с легкой проседью в аккуратно зачесанных назад волосах, в темном костюме и расстегнутой на груди черной рубашке с воротником-стоечкой. Его лицо подергивалось, и это создавало почти комический эффект: как будто Котляров сам с собой гримасничал и сам себе подмигивал. Знаменитые усы полковника Котлярова уже не украшали это характерное лицо, но тем не менее это был он — Кондор. Полковник Котляров, экс-командир карательного отряда в горах Чечни.
— Почему же незнакомы, — тихо проговорил Сережа, — просто вы, как говорится, не узнали меня в гриме. Мы одни, Георгий Павлович?
Котляров прищурился и, пристально посмотрев на Сергея, подошел к нему ближе и, внезапно протянув руку, резко захлопнул дверь за спиной Воронцова — тот аж вздрогнул.
Полковник Котляров два раза дернул левой щекой, потом усиленно замигал. Все это вызвало у Сережи садистскую ассоциацию безногим и безруким постовым милиционером, который за неимением конечностей выныжден регулировать дорожное движение мимикой.
— Понятно, — сказал «постовой». — Здорово, Сережа. Я всегда говорил, Воронцов, что в искусстве перевоплощения тебе мало кто под пару подойдет. Артист. Ты же вроде как актер по образованию?
— Журналист-недоучка. Так вы не ответили. Мы тут одни?
— Да, мы тут одни, Воронцов. Это, так сказать, явочная квартира. Только не задавай лишних вопросов, — как бы предупреждая последующие слова Воронцова, добавил он и дернул усом, как маляр кисточкой.
— Очень хорошо, — сказал Сергей. — Мне нужна ваша помощь, Георгий Павлович.
— А что такое? Нужна работа?
— Все по порядку, Георгий Павлович.
— Да, разумеется. Проходи, выпьем по стопочке коньяку. Я смотрю, тебе надо немного расслабиться, Воронцов. Выпьешь коньяку.
Последняя фраза была сказана тоном приказа.
— Да… и сними этот маскарад, — быстро проговорил Котляров через плечо, семафоря обеими щеками. Сели в гостиной. Котляров нарезал лимончик, налил по стопочке отличного армянского коньяку, который полковник предпочитал любым французским, и, «прожонглировав» по пятьдесят граммов (по выражению Алика Мыскина), Котляров и Сережа Воронцов закурили сигары. Сережа не курил, но иногда его тянуло и на табак.
— Я так понимаю, ты пришел сообщить мне что-то серьезное, — сказал Кондор. — Хоть мы и виделись недавно, месяца полтора назад. Все-таки я убежден, что ты не мог прийти просто так. Повидать своего старого командира.
— Вы совершенно правы, Георгий Павлович, — подтвердил Сережа. — И так глобально я еще не влипал. Даже когда меня сунули в Чечню, я так не боялся.
— Ну… если это говоришь ты, то я даже боюсь предположить, что ты там такое натворил.
— А догадаться несложно. Вы в курсе последних сегодняшних новостей?
Котляров прищурился на него и налил еще коньяку.
— Нет… а что случилось?
— Убит Вишневский.
— Какой Вишневский? Уж не…
— Да, тот самый. Король алюминия и нефти. Роман Арсеньевич Вишневский, олигарх, член Госдумы.
Котляров перекосил лицо в кривой усмешке и перебил Сережу:
— Ну, будет мне все его регалии перечислять. И без того знаю. Но… — Сумрачное, скованное беспощадной выдержкой лицо Кондора чуть дрогнуло, когда он договорил:
— …но только не вздумай говорить мне, что ты имеешь ко всему этому какое-то отношение.
Сережа покачал головой, а потом произнес:
— Вот именно. Вот именно. На меня хотят повесить его убийство. Или я так думаю, что хотят. Но я не убивал его.
Котляров задвигал шишковатым лбом, мрачнея:
— Ну вот что… выкладывай, Воронцов. Если ты хоть бочком задел все это, то сейчас тебе не позавидовал бы и Усама бен-Ладен. Рассказывай, брат.
Сережа шмыгнул носом и заговорил:
— Самое интересное, что влип я именно из того, что вы, Георгий Палыч, считали самым у меня существенным недостатком.
— Это от чего же?
Сергей с силой провел ладонью по псевдо-седым волосам и резко бросил, выдохнул — как бросился с головой в холодный, мутный, завораживающий омут:
— От актерства. Все началось с того, как некто Фирсов и Романов предложили мне…
— Фирсов и Романов? — перебил его Котляров. — Звучные фамилии. — И полковник два раза дернул щекой, опять вызвав у Сережи богатый поток асоциаций: — Звучные фамилии, звучные. И что же тебе предложили эти?…
* * *
Два часа истекли тяжелыми янтарными струйками свечи, стоявшей на столе, за которым сидели Сережа и Котляров. Последний был отнюдь не так оживлен и не так изощрялся в мимических роскошествах, обусловленных нервным тиком. Он был мрачен. Котляров глубоко затягивался и выпускал дым уже не щегольскими колечками, а густыми синеватыми струями. Время от времени он бросал недобрые взгляды на сидевшего на стуле Воронцова. Сергей уже успел освободиться от большей части столь мастерски наложенного им грима и теперь тупо буравил застывшим взглядом поверхность стола.
— Да… ты действительно влип в серьезное дело, — наконец сказал Котляров. — Настолько серьезное, что я даже не могу сказать тебе, чем, собственно, могу тебе помочь.
— Я хочу, чтобы вы помогли мне уехать из Москвы и чтобы меня больше никогда-никогда не нашли.
— Ты говоришь как ребенок. «Никогда-никогда». — При каждом произнесенном «никогда» полковник комично кривил лицо, но Сереже вовсе не было смешно. — Для того чтобы укрыть тебя, спрятать, надо знать, кто конкретно тобой интересуется. Кто травит тебя. Ведь, по сути, ты былинка. Ведь сломали Вишневского и Адамова. А это были люди. Большие люди. — Щека полковника пришла в непрерывное движение.
