6
Улыбка — это флаг корабля
Веселый Роджер
Стас, как обычно, драит одну из машин — так бармены в кино тратят все свое время на протирание и без того сияющих бокалов. Заглянув в распахнутые гаражные ворота, я в очередной раз восхищаюсь размерами помещения — в нем запросто поместилось бы небольшое семейство индийских слонов. Или даже африканских, хоть они и крупнее. А оставшегося пространства как раз хватило бы для небольшой съемочной группы. Запустить еще парочку макак и попугаев попестрее — и можно снять очень оригинальное продолжение «Тарзана». Что-нибудь вроде «Тарзан в городских джунглях».
Джунгли в гараже были еще те: какие-то полки, закоулки, стеллажи, забитые всевозможными непонятными мне предметами. По большей части металлическими, хотя кое-где даже мой неискушенный взгляд опознавал пластмассу, а то и резину. Размеры предметов отличались еще большим разнообразием: от таракана до средних размеров кабанчика. На самых нижних и на самых верхних полках размещались особо крупные экземпляры, а средние полки были заняты железками помельче — такими, что даже я смогла бы каждую из них поднять без риска заработать на этом грыжу.
Впрочем, очень может быть, что «всякого» тут не так уж и много, но при взгляде на изобилие разных штуковин их количество увеличивается прямо пропорционально непонятности назначения. К примеру, когда садишься в стоматологическое кресло, страшных блестящих железок на стеклянном столике видишь сотню, а то и две — хотя чистым счетом их там не больше дюжины. И дорога, которая несет вас к некоей цели, в первый раз оказывается куда длиннее, чем в двадцатый.
Я вежливо здороваюсь и передаю просьбу Ядвиги Леонтьевны. Стас кивает, продолжая сосредоточенно протирать «вольво», который и так уже можно использовать вместо зеркала. В комнате смеха, конечно.
— Тут у тебя целый автобатальон разместить можно. Или самолет…
После небольшой паузы, как будто он оценивал реальность такого размещения, мой неулыбчивый собеседник серьезно сообщает:
— Самолет в ворота не пройдет, — несмотря на очевидную скупость ответов, непохоже, что мое присутствие мешает. Стас отвечает вполне охотно, только очень немногословно. Ну что же, уже успех, попробуем его развить.
— Не маловато машин на такое помещение?
— Скоро больше будет, — без улыбки информирует он. — В субботу для Кристины тоже «вольво» пригонят.
— А почему снова «вольво»?
Стас пожимает плечами.
— Кристина на этом училась, говорит, привыкла.
— Тебе, наверное, интереснее было бы, если бы все машины были разные? — вот ей-богу, ничего я не понимаю в автомобилях и не знаю о чем спрашивать, тыкаюсь наобум. Но последний мой вопрос, хотя и дурацкий, кажется, попал в цель. Наконец-то я вижу, как Стас улыбается. Черт, на кого же он похож? Вот голова дырявая, честное слово!
— Герман Борисович к осени собирается лендровер купить, на охоту ездить, — заискрившиеся глаза и осветившая лицо мечтательная улыбка делают шофера удивительно похожим на самого Германа. Воистину, у всех мальчишек одно на уме — хлебом не корми, дай с железками повозиться.
— Еще не решили, ка… — Стас, замолкает на середине слова, уставившись на что-то за моей спиной. Я оборачиваюсь. Да…
От входа к нам приближается Светочка. До того, я видела ее только в рабочей, так сказать, форме, а тут… Шествует осторожно и сосредоточенно — точь-в-точь вдовствующая королева, которую общественный долг вынудил посетить припортовые трущобы. Тщательно вытравленные волосы сияют нимбом а ля Мерилин Монро. На снежно-белом лице с нежнейшим цикламеновым румянцем ярко выделяются раскрашенные под кошку глаза. Картина довершается интенсивно-морковными губами и золотыми, размером с небольшой браслет, кольцами в ушах, на которых — на кольцах, а не на ушах — болтаются «рубиновые» подвески.
Переливающееся вроде павлиньего пера узкое платье открывает приятной формы коленки и подчеркивает в меру пышные формы. Черные босоножки, усыпанные стразами, опираются на каблуки высотой если не с Эверест, то уж как минимум с Монблан. Где-нибудь в ночном клубе светочкин наряд выглядел бы вполне уместно. Но в девять утра?
Приблизившись, Светочка одаряет нас милостивой улыбкой. То есть, не «нас», а только Стаса — ему и приветствие, и какой-то нежный щебет. На меня обращают внимания не больше, чем на муравья в траве.
В самое первое утро в доме Шелестов я застала Светочку у себя в ванной — она протирала идеально чистое зеркало. Надо полагать, естественное любопытство погнало ее выяснять — какой косметикой пользуется нежданная гостья. Однако вместо положенной каждой уважающей себя женщине выставки у меня на полочке размещается лишь флакон пенки для умывания да сиротливый тюбик крема «для увядающей кожи» московской фабрики «Свобода» — не знаю, как он действует на физиономию, а вот для рук лучшего средства не найти. Это убожество так разочаровало Светланочку, что она окинула меня оскорбленным взглядом и перестала замечать. Вообще. Как класс. Такая трагедия… Зеркало теперь приходится протирать самой.
Я встретил вас, и все…
Чикатило
Боб явился сам. Я как раз решала сложнейшую проблему: не то лечь поспать, не то прогуляться по саду, не то просочиться на кухню и выпросить у Нины пару бутербродов. Последний вариант выглядел наиболее вдохновляющим и весьма перспективным — едят здесь как кому бог на душу положит. Точнее, на желудок. В любое время суток можно прийти на кухню и раздобыть какой-нибудь еды. Исключение, о котором мне сообщили сразу же, — общесемейный воскресный завтрак. Вот интересно будет посмотреть.
Незваный, хотя и жданный визитер с ироническим поклоном вручил мне пушистый голубой ирис:
— Приветствую вас, прелестная гостья, столь же загадочная, как этот волшебный цветок! Откройте бедному пилигриму, сильно ли ваша несравненность занята и чем?
Он сразу располагал к себе: не то улыбкой, не то атмосферой легкой игры и необязательности — принося ее всюду, как цветы несут свой аромат — не задумываясь и не стараясь. Я, подхватив игру, ответила:
— Да вот, стражду, раздираемая сомнениями: предаться сну, насладиться красотами ландшафтного дизайна или проникнуть во владения Нины с целью стащить у сей достойной особы чего съестного.
— О мадемуазель! Вы зарождаете искру надежды в моем измученном сердце. Нельзя ли совместить два последних варианта? Устроиться на террасе, любуясь буйным цветением природы, и выпить на брудершафт… по чашке кофе? Быть может, перейдя на «ты», я перестану вас, чудная, бояться? — он забавно склонил голову набок и поглядел на меня самыми жалобными глазами, какие только можно представить.
— Как интересно! — постаралась я попасть в тот же тон. — Разве вы меня боитесь?
— О да, таинственная незнакомка! Хотя для психиатра вы чересчур молоды… Но это, пожалуй, пугает вдвойне…
— Вот как? Разве в этой профессии существует возрастной ценз?
Вообще-то я хотела бы спросить совсем о другом. Например, с какой стати ему вздумалось принять меня за психиатра. Вроде по поводу официальных причин моего присутствия мы с Германом договорились. Или Бобу он чего-то еще рассказал?
Когда мы спустились на кухню, Боб театрально прижал руки к груди и даже сделал вид, что пытается встать на колени:
— Нина Витальевна, голубушка, не дайте погибнуть во цвете лет двум страждущим личностям!
Она — кажется — улыбнулась. Поручиться не могу — мимолетная тень, пробежавшая по ее лицу, могла быть не улыбкой, а чем-то совершенно противоположным. Хотя на тираду, которую с истинно театральным пафосом выдал Боб, улыбнулся бы, наверное, даже гробовщик. Нина же только сказала спокойно:
— Сейчас что-нибудь найдем. Посытнее или слегка перекусить?
А ведь реплика «не очень-то вы похожи на умирающих» прямо-таки просилась на язык! Вотще. Я, кажется, начинала понимать, в чем секрет ее незаметности — Нина никогда не высказывала своего мнения. Конечно, для квалифицированной прислуги это естественно. Но ведь Нина — не совсем прислуга, а свой человек, почти друг семьи. Но сдержанность поразительная. Тут мои попытки завязать разговор явно пропадут втуне. Перед этим высокогорным спокойствием даже веселое буйство Боба несколько поблекло и увяло.
— Так, кормилица наша, поклевать аки птицы небесные.
Получив виноград, сыр и кофе, мы продолжили наш словесный бадминтон на террасе.
— Ох, боюсь, вы сочтете меня скучным… Увы, неумолимые годы погасили мой высокий пламень, превратив юного мечтателя в средней руки бизнесмена.
Шутит он или не совсем? Если только шутит — это мой потенциальный союзник. И совершенно неважно, как он при этом относится к Кристине. Человек, способный шутить над собственной глубокоуважаемой персоной, не станет гадить соседу в компот. А если в этой восхитительной демонстрации самоуверенности есть хоть чутошная доля искренности… Рядом с Германом-то он вечно второй.
