— Козлик ее в какие-то клубы водил. Хотя тоже… без последствий.
— Козлик, простите, это кто?
— Козицкий, сын нашего декана, — чуть не хором сообщила компания.
— О-о… — я постаралась изобразить на лице глубочайшее почтение. — Он, должно быть, сильно обиделся, что кто-то посмел ему отказать…
— Кто его разберет? — повела круглым плечом «джинсовая» девица. — Он же белой кости, до нас не снисходит.
Великолепно. Запомним и переменим тему.
— А на экзамены, на зачеты Кристина первая или последняя ходила? Обычно девушки больше тянут…
— Ну да — последняя! Чем скорее — тем лучше. Да у нее нервов вообще нет. Одни мозги. Потому и романов не заводила — ей это было просто неинтересно, — сообщил молчавший до сих пор чернявый худой парень. — Знаете, как народ сопромата шугается? Так она эти эпюры, как семечки, щелкала.
— Скажешь тоже — нервов нет. Это вы, мужики, бесчувственные. Ну и что, что сопромат? Знаешь, как она рыдала, когда у нее ручка в кармане пиджака потекла? И день плохой, все против нее, и вообще на улицу выходить не надо было.
Так. Ясно, что близких приятелей Кристины среди этой пятерки нет. Явных врагов, впрочем, тоже.
— А кто ее лучше всех знает? С кем-то ведь она наверняка дружила?
— Мы же и говорим — ни с кем, — заявили они опять почти хором. Странно. Им что, неприятно вспоминать? Или они чего-то опасаются? Непонятно. Ну ни с кем, так ни с кем.
— Какие у нее вообще были отношения в группе, на факультете? Ссорилась? Могла вспылить по пустякам? Обижала? Обижалась?
«Бандит» покачал головой и усмехнулся:
— Кристина — самый неконфликтный человек на свете. Свято уверена в том, что все ее любят, и не просто любят, а готовы в любой момент все для нее сделать — потому что вот такое она солнышко и всем ужасно приятно с ней общаться — и ничего другого ей в голову прийти не может. И, кстати, тут она в чем-то права.
— Ну не скажи, — вмешалась жгуче-черная девица с черным же лаком на ногтях. Помада у нее при этом была сиреневая, а блузка пронзительно-зеленая. Казалось бы — кошмар, ан нет, в целом получалось ярковатое, но вполне приятное зрелище. — Это с мужиками она такая мягкая, а могла и по стенке размазать. Я как-то раз пошутила неудачно, так она меня чуть живьем не съела: мол, лезешь не в свое дело, неприятностей захотелось? И конечно, неприятности тут же и начались.
— Большие?
Девица с черными ногтями поморщилась.
— Ну… достаточные. Неважно.
Ага, надо полагать, Кристина ей перебежала дорожку, в смысле кого-то увела.
— Ерунда все это, — решительно возразила «джинсовая». — Вам с Левчиком надо поговорить. Уж он-то ее знает как облупленную.
— Ну… Левчик скажет… — недовольно протянула «обиженная».
— Больше нас, по крайней мере.
После двухминутной перепалки все решили, что «джинсовая» права, а Левчик «наверняка в нашей лаборатории очередную железку облизывает». «Бандит» — самый доброжелательный из всей компании — проводил меня в подвал. Без него я точно заблудилась бы в нескончаемом лабиринте плохо освещенных серых коридоров, сворачивавших и пересекавшихся под какими-то немыслимыми углами. Похоже, проектировщики или строители — или и те, и другие сразу — одновременно с работой над объектом ставили мировой рекорд потребления напитков.
Левчик оказалося белобрысым розовощеким пухляком с очень светлыми, неожиданно колючими глазами. От подскочившей к нему девицы в зеленом — «Лёвчи-ик, а тут журналист Кристиной интересуется, ты же про нее больше всех знаешь» — он отмахнулся, как от комара, а на меня взглянул без малейшего дружелюбия:
— Журналист? Светская хроника, что ли?
— Вроде того.
— Сплетни, значит, собираете, — буркнул он.
— Ну почему же сразу сплетни? — «обиделась» я. Но — не помогло. Все попытки убедить этого сфинкса в абсолютной чистоте моих намерений остались тщетными. Я даже «проговорилась» об анонимных посланиях, мол, это может быть опасным, надо помочь — но единственным результатом стало:
— Вы думаете, что это моя работа?
— Да что вы, что вы! Но кому как не вам, знать — кто мог на Кристину затаить зло…
Безнадежно.
Странный персонаж. Может, зря я ему про анонимки сказала?
Брак — это на всю жизнь
Генрих VIII
В холле меня перехватила Зинаида Михайловна:
— Риточка, что-то вы к нам и глаз не кажете. А уж кто про Герочку больше родителей знает? Пойдемте, я вас чайком побалую.
Ну, чайком так чайком. Авось и чего-нибудь интересное услышу. Размышления никуда не уйдут — сколько можно опилки пилить.
Представьте себе электричку с дымовой трубой и прочими паровозными атрибутами. Комнаты, которые занимают старшие Шелесты, производят такое же впечатление перепутанного времени: навесные потолки — и старая пятирожковая люстра, музыкальный центр «космического» вида — и рядом, в углу не то «Горизонт», не то «Рекорд», которому место на музейном стенде «История советской электроники». Диван… О! Таких диванов я за свою жизнь видела не больше трех. Честное слово, кажется, что «старики», как иногда называет их Герман, без малейших изменений перевезли в свои новые апартаменты всю старую обстановку.
— Зинаида Михайловна, а как Герману Борисовичу вообще пришло в голову собрать всю семью в одном доме? Это сегодня не очень-то типично.
Ответила Зинаида Михайловна непонятно:
— Герочка — хороший мальчик… — и после вздоха, — Только вот с женами ему не везло…
Если вы видите, что человек готов оседлать любимого конька — не мешайте ему, сам — в данном случае сама — все выложит. Надо только время от времени выражать свою заинтересованность бессмысленными восклицаниями типа «неужели?», «что вы говорите?», «ну надо же!» Не вредно добавить в голос толику сочувствия, а удивленную интонацию чуточку приправить легчайшим недоверием:
— В самом деле?
Естественно, Зинаида Михайловна мгновенно подхватила брошенный «мяч».
— Марина еще ничего была. Гонору, конечно, многовато, это ей не скажи и туда не указывай, она сама знает, как жить и что делать. В кино одна ходила, когда Гера занят был.
— Да что вы говорите?! — бурно удивилась я.
— Да-да. Пыталась я с Германом поговорить — мало ли куда она ходит, знаем мы эти кино — как об стенку горох. И то — ночная кукушка дневную всегда перекукует. Я как-то раз не поленилась, за ней пошла — две серии отсидела, и ничего. Домой пришла, я ей сразу — по киношкам бегаешь, а хлеба купить и в голову не придет. Ой, извините, Зинаида Михайловна, забыла, сейчас сбегаю. Вот и поговори с ней. Правда, как Оленьку родила, тут уж не до фанаберий стало, не поразвлекаешься, когда ребенок на руках. Но справлялась она хорошо, ничего не скажу. Повезло ей — Оленька здоровенькая родилась, и не болела совсем.
Ох, знаем мы это «повезло». Да пусть дитя хоть трижды здоровым родится — если не болеет, матери надо спасибо говорить, а не природе. Но Зинаиде Михайловне (как еще миллиону других свекровей) приятнее думать, что невестке «повезло». Спору нет, девушки разные бывают. Как, между прочим, и молодые люди. Но почему-то большинство свекровей убеждены, что такие растения как «невестка» произрастают исключительно на помойках. Если все складывается нормально — «повезло», а если уж вдруг молоко убежит или пуговица оторвется — туши свет, «чего еще от «нее» ожидать». Не все, конечно, так рассуждают, но — большинство, да.
— Тут все это безобразие началось, перестройки всякие. Но Герочка не растерялся. Дела у него сразу хорошо пошли. Живи да радуйся, раз уж с мужем так повезло, и копеек считать не приходится, и отчета никто не требует. А она фырь-фырь, новой жизни ей захотелось, чтобы тепло кругом и продавцы вежливые.
Мне подумалось, что Марина сбежала, наверное, не столько к благам европейской цивилизации, сколько от воспитательных упражнений Зинаиды Михайловны. За пятнадцать-то лет и ангельское терпение лопнет.
— Ну и уехала. Я надеялась, теперь Герочка найдет хорошую девушку, чтобы… — Зинаида Михайловна вздохнула. — А эта? Деточка, деточка, а палец в рот не клади — раз-раз и окрутила.
— Мне показалось, что она чего-то боится, — осторожно закинула я маленький крючочек, который, как мне казалось, Зинаида Михайловна должна была схватить наверняка. И я не ошиблась.
— Вот и пусть боится, страх должен быть, а то фьюить, фьюить, подолом махнет и… А вообще нечего ей тут делать. — Зинаида Михайловна заявила это твердо, как припечатала, — Чужая она здесь! Вот пусть только у Герочки глаза откроются.
— Зиночка, ты несправедлива, — робко вмешался Борис Наумович. — Кристина — очень милая девочка.
— Милая! А ты тут же и расскакался, как… горох! — Зинаида Михайловна, кажется, собиралась припомнить пожилое парнокопытное, но покосившись на меня, смолчала. — Всем вам одного надо! Глазки чистенькие, попка кругленькая — все, готово! Вспомни, как она тебя осадила, а? Забыл?
