В этот самый момент Р. Дж. Декер припарковал свою машину за рядами трейлеров, в которых жили строители на Озерах. Рассвет был лучшим временем, чтобы двинуться в путь, потому что в этот час большая часть нанятых полицейских спала или трепалась и сплетничала, ожидая окончания смены. Декер заметил только одного охранника в форме, круглого и цветущего парня, который появился из трейлера, задержался ненадолго, чтобы облегчиться, и снова закрыл дверь.
Декер еще раз проверил камеру. Это была «Минолта Макскум», крепкая, трйдцатипятимиллиметровая. Он купил ее на распродаже в Уэст Палм Бич со скидкой. В этом магазине принимали кредитные карточки. Декер подумал, что «Кодак» или «Шур-Шот» могли бы сработать так же хорошо, но он слишком торопился. Он открыл аппарат и проверил механизм заряжения пленки. То же самое он сделал с блоком привода мотора.
Удовлетворенный, Декер прикрыл линзы колпачком, закрыл камеру и спрятал ее в отделение для перчаток машины Эла Гарсия. Потом он достал из багажника кусачки и проскользнул к сараю с запчастями, где принялся за работу с подвесным замком.
Начало мемориального турнира имени Дики Локхарта было назначено на шесть тридцать, но рыболовы прибыли очень рано, чтобы спустить лодки на воду, проверить оборудование и воспользоваться даровым угощением.
Рыболовы знали, кто бы ни выиграл в этом турнире, он, вполне возможно, не сможет никогда больше опустить в воду удочку не из-за колоссальной премии, но из-за того, что отпадет необходимость рекламировать продукцию спонсоров. Наживка на окуня, которая обеспечит получение главного приза в турнире Локхарта, вне всякого сомнения будет самой модной наживкой, по крайней мере, в течение года в лавках, торгующих приманкой для ловли рыбы в пресной воде. Во всем этом не было никакой логики, потому что окунь жрет что попало (включая собственную молодь), но компании, производящие снасти, делали все возможное, чтобы подстегнуть психоз, связанный с приобретением наживки. До начала турнира, до того, как выстрелом будет подан сигнал к старту лодок, они завалили соревнующихся даровыми блоками, зажимами, обтекателями, а также резиновыми червями, разложенными в гигантских пластиковых корытах, как какая-то адская пурпурная паста.
Утро было ясным и прохладным. Поговаривали, что к полудню может быть восемьдесят градусов. Матроны из Первой Церкви Пятидесятницы Освобождающего Искупления раздавали библейские брошюры и горячие бисквиты и кофе, хотя многие участники соревнований были слишком возбуждены, чтобы есть или молиться.
Ровно в шесть часов Роллс-Ройс «Корниш» цвета бургундского вина подъехал к причалу номер один Озер Ланкеров. Из него вышли Деннис и Лэни Голт. На Лэни был красный жакет, обтягивающие брюки из грубой бумажной ткани «Гор-Текс» и черные сапоги для верховой езды. Она наслаждалась вызываемым ею восхищением других участников соревнований, которые не сводили с нее глаз и с энтузиазмом грызли горячие рогалики, доставая их из мешка. С видом высочайшего превосходства Деннис Голт отцепил от трейлера свою сверкающую семнадцатифутовую лодку «Рейнджер» и спустил на воду. Он начал методично укладывать свои удочки одну за другой, затем коробку с необходимыми инструментами и наконец огромный ящик с рыболовными снастями. Усаживаясь в кабину лодки, он провелил показания приборов – температуру воды, размещение груза, показатели тахометра, горючего, батарей, давления бензина, нажал на кнопку своего звукового искателя рыбы, и на экране зажглись и замигали ярко-зеленые буквы – доброе утро! Большой подвесной мотор «Джонсон» поддался сразу же и включился, мурлыкая, как тигренок. Пока мотор нагревался, Деннис Голт стоял у руля и небрежно разглаживал складки своего небесно-голубого спортивного костюма. Он брызнул струей Миндекса на стекла своих японских янтарных очков «Поляроид» и протер их темно-синим платком. Затем надел свой жилет с монограммой и сунул в карман флакон «Счастливой Железы» в пять унций. По традициям окунеловов он повернул свою кепку так, что козырек оказался сзади, потому что при скорости в пятьдесят миль в час ветер сорвал бы ее. Деннис Голт был готов к тому, что, как и всегда, послышатся замечания по поводу Роллс-Ройса и того, какой напыщенный и самодовольный осел его владелец, но на этот раз другие окунеловы оставили его в покое. Собственно говоря, Голт был так погружен в свой предтурнирный ритуал, что чуть не пропустил необычное зрелище.
Оно началось появлением на восточной стороне неба проблеска света величиной с булавочную головку. Свет распространялся быстрее, чем от восхода солнца. Он был пульсирующим и странным. Окунеловы сгрудились у причала, чтобы посмотреть, что это такое. Они предполагали, что большие компании, производящие наживку, решили запустить новую рекламу, и придумали для этого трюк.
Все небо над Озерами запульсировало аквамариновым огнем. На сорокафутовом экране, сооруженном позади подмостков, появилось лицо преподобного Чарльза Уиба, готового произнести слова утреннего благословения. Конечно, оно было записано на пленку (потому что Чарли Уиб редко поднимался с постели раньше десяти), но ни у кого из участников соревнования не было желания послушать, что сказано в Ветхом Завете о ловле рыбы. Все их внимание было обращено на то, что медленно катилось по дороге в их сторону.
Это были машины дорожного патруля, а точнее, шестнадцать машин, и их синие огни резали темноту на куски. Самым последним в процессии был грузовик-мусорщик с гребной лодкой, прицепленной к бамперу.
Деннису Голту это зрелище не понравилось. Он подумал, уж не собираются ли полицейские арестовать кого-нибудь, и не может ли этот кто-нибудь оказаться им самим. Он метнул беспокойный взгляд на Лэни, которая пожала плечами и покачала головой.
Первые восемь патрульных машин объехали причал с одной стороны и остановились бампер к бамперу, другие восемь встали таким же манером с другой стороны, образовав проезд в форме буквы У для Эла Гарсии и Джима Таила на их мусорщике.
Каждый из патрульных вышел из машины и встал рядом с ней. У них были невозмутимые лица, и они никак не реагировали на миникамеры СХТ, которые снимали их прибытие.
Все до единого патрульные были молодыми, прямыми, как стрела, с четкими чертами лица, мускулистыми и хорошо вооруженными. Они принадлежали к числу лучших друзей Джима ТаЙла, и были белыми, что производило немалое впечатление.
На озеро был спущен старый деревянный «скиф», и это обошлось без осложнений.
Дьякон Джонсон поднялся рано. Значение этого дня тяжело давило на него, и у него были все основания беспокоиться. Он надел свой любимый спортивный костюм цвета пустыни, кремовые башмаки из буйволовой кожи и подровнял волосы, торчащие из носа. За завтраком он без аппетита пожевал рогалики с изюмом, просмотрел спортивную страницу газеты, чтобы быть уверенным, что они не испортили большую рекламу турнира и опубликовали ее, потом вызвал лимузин. Он решил сделать еще одну попытку прорваться в больницу. На этот раз рядом с администратором его поджидали двое врачей. Дьякон Джонсон улыбнулся и протянул руку, но врачи посмотрели на него, будто он был гремучей змеей.
– Сожалею, – сказал один из них. – Вы должны удалиться.
– Неужели здесь нет никого, кто хотел бы появиться на экране телевизора?
– Они сказали, что вы предлагали им деньги.
– Был вынужден, – солгал дьякон Джонсон. – Таковы правила.
– Деньги, – продолжал доктор, – в обмен на ложь об их болезнях.
– Не ложь – а лицедейство, драматизация. Это большая разница. – Дьякон Джонсон негодующе сложил руки. – У нас тут насквозь Христианское предприятие в СХТ.
– Вы совершенно расстроили нескольких пациентов, когда были здесь в прошлый раз.
– Я не имел в виду ничего дурного.
– Они обсуждали вопрос о насилии, – сказал один из врачей, по-видимому, психиатр.
– Насилии? – переспросил дьякон Джонсон.
– Вот почему мы не можем вас впустить.
– Но там был один капрал Клемент. Он выразил интерес к нашему шоу и хотел сегодня появиться на экране рядом с преподобным Уибом.
Доктора переглянулись.
– Клемент, – повторил дьякон Джонсон, произнося имя по буквам. – Этот малый со странными коленями.
Психиатр сказал:
– Боюсь, что капрала Клемента перевели на шестой этаж в качестве пациента больницы.
– Кажется, прошлой ночью он вломился в аптеку, – объяснил другой врач.
– Он не сможет участвовать в телешоу, – добавил психиатр. – Пожалуйства, уйдите, мистер Джонсон, пока мы не вызвали службу безопасности.
Дьякон Джонсон сел в лимузин и нахмурился.
– Куда? – спросил шофер.
– Вы знаете город?
– Родился и вырос здесь, – сказал шофер.
– Хорошо. Найдите мне каких-нибудь бродяг.
Самолюбие Чарли Уиба пострадает. Он ведь специально предупредил, чтобы не было людей с улицы: это слишком рискованно. Он должен был поддерживать стандарты высокомерия и дендизма, но у дьякона Джонсона не было времени. До исцеления оставалось несколько часов.
