блестели надетые наручники.
– Говоришь, уехала она, да? – спросил у него следователь, кивая на Владу.
Горящие ненавистью глаза были ему ответом.
– А как вы здесь очутились? – спросила Влада и снова прижалась к плечу Владимира Радецкого, потому что без него ощущала себя как-то неуверенно. – Как догадались, что меня надо спасать?
– Ты вряд ли могла уйти, не предупредив, – ответил тот, и Влада вновь почувствовала острый укол радости от этого «ты». – Хотя бы сообщение отправила, в этом я был уверен. Так что ты была в больнице, это очевидно, и первое место, где тебя стоило искать, как раз здесь.
– Это понятно, а Михаил Евгеньевич, он тут как очутился?
– Вопросы у меня появились к этому вот вашему товарищу, – степенно сказал следователь. – Вы с Владимиром Николаевичем, конечно, дюже лихо расследования проводите, но и мы не лыком щи хлебаем, умеем кое-что. После того как стало очевидно, что убийство Нежинской уходит своими корнями в далекое прошлое и к нему имеют отношение дети Корнилова и Ветюкова, мы направили запросы, куда следует. Владимир Николаевич нам помог, сообщив, что среди пациентов и сотрудников больницы Ветюковых не значится. Но тут как раз ответ на запрос в архив ЗАГСа и пришел. В 2003 году, то есть через три года после разразившегося скандала с продажей военных самолетов, некто Павел Сергеевич Ветюков подал заявление на смену паспортных данных и взял фамилию жены, став Павлом Сергеевичем Беловым.
– А я-то голову ломала, откуда Паша знал, что у Нежинских были деньги! – воскликнула Влада. Губа больше не кровила, только щипало немножко. – А он, оказывается, на самом деле Ветюков.
– Да, Ветюков, – хрипло заговорил Павел. Ненависть по-прежнему горела в его взоре, вот только никто из присутствующих его не боялся, и Влада тоже. – Когда разразился газетный скандал, а потом Нежинский избавился от этого неугомонного борца за справедливость, Суриков который, отец дело замял, но это стоило ему места. Он вышел в отставку и уехал из города, а мы с матерью остались. Нежинский, старая сволочь, всех кинул, ни с Корниловым не поделился, ни с отцом. Сказал, что позже деньги отдаст, когда шум уляжется. Еще про проценты что-то твердил, мол, деньги, пока в банке лежат, только дорожают. Отец был согласен подождать, а я нет. Четыре с половиной миллиона долларов, да они мне ночами снились, я все пытался представить, как мы на эти деньги сможем жить, но близок был локоть, а не укусишь.
– И тогда вы решили за спиной отца отнять деньги у Нежинского силой? – спросил Зимин.
– Да, я договорился с двумя знакомыми, они плотно сидели на наркоте, им все равно было, что делать, и мы проникли к Нежинским в квартиру. Эта старая гнида ни за что бы не открыла дверь, он такой был осторожный, никому не доверял, у них квартира как крепость была. За семью замками. Но пока операция по продаже самолетов готовилась, наши семьи много общались, мама с Ираидой подружиться успела, та меня, разумеется, знала, поэтому мне они дверь открыли. Остальное уже было делом техники.
– Вы пытали Нежинских, не скрывая своего лица? То есть, узнав, где спрятан код доступа к швейцарскому банковскому счету, вы собирались их убить? Вряд ли в ваши планы входило оставлять свидетелей.
– Разумеется, но Нежинский ни в какую не говорил, где спрятана карта. Название банка я знал, все знали, и Корнилов, и отец, это Нежинский в тайне не держал, просто ключ был у него. То ли я переусердствовал малость, то ли он просто хлипким оказался, хоть на вид и хозяин жизни был, но ему стало плохо, а Ираида нажала тревожную кнопку, и нам пришлось убираться.
– Почему же она не сказала в полиции, кто организовал нападение?
Белов вдруг засмеялся, выглядело это страшно, как будто большой осклабившийся волк завыл.
– Мать мою пожалела, представляете? Такая дура. Она-то знала, что ее муженек партнеров попросту кинул, а деньги присвоил. Ей перед матерью вроде как неудобно было. А тут еще и я бы надолго сел. Мать бы не пережила. Но я думаю, что эта сказочка для матери была, а на самом деле скажи она, зачем я приходил, признаваться бы пришлось. Про самолеты, про деньги. Скандал и так с большим трудом замяли, поднимать волну заново Нежинской было не с руки. Так что прагматизм ею двигал или человеколюбие, как она это матери подала, но ментам Ираида сказала, что не знает людей, которые на них напали. А взамен попросила, чтобы мы про деньги забыли и никогда ее больше не тревожили. Мол, смерть Нежинского обнулила отцовскую долю.
– Но вы так не считали?
– Не считал, конечно. Просто Ираида в Москву свалила, я тут остался. Через пару лет, чтобы вопросов не было, фамилию поменял. Все эти двадцать лет я думал про эти деньги. Я знал, что Нежинская их так из банка и не забрала. Я следил за ней, издалека, конечно, но посматривал. Не похожа она была на человека, который тратит миллионы долларов. Проценты, скорее всего, снимала, да и то не все.
– И неужели за все это время вы ни разу не хотели попробовать эти деньги отобрать?
Белов снова осклабился.
– Хотел, разумеется, а как, не привлекая внимания, я мог это сделать? Лихие годы позади остались, в Москве напасть на двух старух, чтобы выпытать, где ключ с кодом? В подъезде, нашпигованном камерами?
– А здесь, значит, рискнули?
– Я ее случайно увидел. Здесь, в больнице. В буфете. Сразу узнал, конечно. И она меня узнала, аж побелела вся. Помнила, сука старая, как я ее мужу пятки поджаривал паяльной лампой. Узнать, на каком этаже и в какой палате она лежит, было делом техники. Назавтра я утром пришел, знал, что в это время она точно будет одна. У вас же тут вся жизнь по расписанию.
– Если Ираида Сергеевна так боялась этого мерзавца, то не могла захотеть его позвать, а мы знаем, что, находясь в страшном волнении и отменив чаепитие, говорила своей приятельнице, что «надо попросить Юлю его привести», – задумчиво отметил Радецкий.
– Это было обо мне, – подал голос Тихомиров. – Ираида Сергеевна говорила про меня, это за мной она собиралась отправить Кондратьеву, а когда та не пришла на смену из-за того, что ее убили, позвонила моей матери и попросила, чтобы я
