Измайлов Андрей, Барковский Вячеслав
Русский транзит
Клянусь говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды…
(Из присяги).
Друзья мои! Вы, конечно, знаете, что звук в вакууме не распространяется. И я об этом знаю. И в космосе, даже если взрываются целые планеты, они при этом не бабахают.
Так вот, у меня в фильме планеты, взрываясь, – бабахают!
(Из вступительного слова режиссера Дж. Лукаса на премьере фильма «Звездные войны»).
– Очень плохо. О-очень плохо вы начинаете разговор, Александр Евгеньевич.
– Я его не начинаю. Начали вы. И, кстати, заканчивайте поскорее, меня работа ждет.
– Исправительная. До трех лет. Можете не торопиться… Итак, ваш звонок Быстрову?
– Быстрову?
– Борису Быстрову.
– Итак, я свидетель или обвиняемый?
– Вы подозреваемый. Только подозреваемый. Пока что…
А надо было насторожиться. Сразу! Время-то для них совсем неурочное.
Хотя они всегда сами выбирают себе время для своих дел. Какое такое дело могло у них быть среди бела дня в «Пальмире»? Никакого… Значит, неспроста.
Да, надо было мне сразу насторожиться.
А с другой стороны – будь ты мент в штатском или по полной форме, для «Пальмиры» есть только клиенты. Желательные и нежелательные. Тут уж мне решать. На то и поставлен.
И решал пока безошибочно. Всегда.
Да хоть полчаса назад, когда сделал от ворот поворот совслужащим паренькам, как бы те ни гоношились.
Они не слишком-то и гоношились, привыкли. Так только… для самолюбия:
– Ба-ардак! Ну что за дела!
– Бардак… – сочувственно согласился я, руками развел – Продукты еще не привезли, пива нет, коньяк с двух часов. В общем, не работаем.
– Вы же только открылись!
– Открылись, да. И не работаем…
– А может, договоримся как-нибудь, командир?
– Как?
– Н-ну… как-нибудь…
– Нет.
«Каждый на своем месте должен делать свое дело как можно лучше!»- занесло ветерком обрывок трансляции как нельзя кстати. – «И в этом – залог успеха!».
– Вот именно… – хмыкнул я, адресуясь в пространство.
Поняли. Сплюнули в сердцах – вот уж бардак так бардак.
Уныло и покорно побрели дальше. Молодые парни, чуть снулые. Инженеры-совслужащие. Ясно, после ночной «пульки» пивка жаждали. Такие клиенты нам не нужны. Они и байку мою восприняли как должное: открылись, но не работаем. Понятно, чего уж там – у них в институте-конторе-управлении то же самое. «Каждый на своем месте должен делать свое дело…». Я и делаю, сортируя публику. Этих отсортировал – проку-то с них! Они и поволоклись дальше в поисках чего попроще. Пра-авильно. «Каждый на своем месте…». А я – на своем.
Бар «Пальмира». Кировский проспект.
Год с лишним назад директор Мезенцев («Уважаемый Николай Владимирович, позвольте от всего коллектива и от всего сердца выразить Вам!..) взял «Пальмиру» в свой куст, куда входили и «Приют», и «Черная лошадь», и «Корвет»- рестораны. А «Руно» никакой не ресторан, обычный отечественный гадючник. Вся пьянь Петроградской стороны стекалась в эту лужу, тут и отстаивалась: когда ни пожелаешь, и портвешка можно купить, и водки… а то и подкурить, уколоться, даже переночевать, если совсем край.
А Мезенцев – вот уж кто на своем месте, тот на своем! – в два месяца сделал из «Руна» конфетку! Интерьер – финны выстраивали, ассортимент продуктов – репинская «Волна» позавидует, бармены вышколены – солидный стаж «Интуриста». Словом, не узнать гадючника «Руно». И не «Руно» с тех пор, а «Пальмира»- и название сменить, вытравить, чтобы и в памяти народной не осталось.
Но тот народ, который старожилом «Руна» числился, – они все в большинстве своем на автопилоте: шли по-прежнему и шли. Вот чтобы отвадить прежних и привлечь новых посетителей, меня и пригласили. И не ошиблись в выборе. Думаю, и я не ошибся. В выборе…
А что? Уже за тридцать перевалило и – не у дел. «Спасибо партии родной за доброту и ласку». Что ни день, черта с два угадаешь, где, в какой еще сфере она, сердобольная, заботу о благе народа проявит! И не угадал – и проявила: одна статейка в «Правде» о «жестокости и бесчеловечности этого, с позволения сказать, вида спорта», руководство к действию – и пошло-поехало! Бац, приказ по спорткомитету! Бац, постановление о запрещении каратэ! Бац, за преподавание борьбы, плодящей преступников, – до пяти лет отсидки! Восемьдесят первый год, если кто помнит. А уж я-то по-омню! Это ж надо! Запретить благородное искусство! Запретить самый верный путь к духовному и физическому совершенству!!!
Как только о каратэ речь заходит, так и тянет на высокий слог. Знаю-знаю, а что поделаешь?! Да и можно ли иначе о том, что любишь – по-настоящему, давно и… взаимно… Еще не было никаких «видиков», никакого Брюса Ли – я, мы, наше поколение, пацаны еще, только и увидели, что «Гений дзю-до». По десять раз в кинотеатр бегали. Там, в фильме, правда, гений – как раз дзю-до, а мастер каратэ – злодей. Но это только по фильму злодею суждено проиграть, такова судьба злодеев – в кино. «Каждый на своем месте…». Ты на месте злодея? Значит ДОЛЖЕН потерпеть поражение. На самом же деле… на самом деле НЕ МОЖЕТ мастер каратэ быть злодеем. Это ведь не просто борьба-мордобой! Это боевое искусство! Да, боевое – но искусство. Это целая философия! Впрочем… нынче о сути каратэ писано-переписано. А тогда, давно… тогда мне вдруг в один миг стало ясно: мое! Это – мое! А с чего начать? Не прыгать же перед зеркалом, коряво подражая киношным героям. А что делать?
«Когда не знаешь что делать – делай шаг вперед»- из кодекса Бусидо, из древнего самурайского кодекса. Я, кстати, перенес столь замечательный принцип из каратэ в свою жизнь. И пока не жалею… Чуть подрос, от умозрительного увлечения перешел к конкретному – тогда и самодеятельные сенсеи, как грибы после дождя, повылезали, знали немного, больше пижонили. Но хоть какие-то азы: дыхание, блоки, ката. Если же увлекся всерьез и навсегда, то перерасти пижона – проще некуда. Сложней было перерасти себя – учился у всех и каждого, кто мог чему-то научить. А Нгуена мне сам бог послал – вьетнамцев тогда в Питере (и не только в Питере) было много: привечали, восхищались: такие, мол, маленькие, щупленькие, а устояли. И верно – я в свои неполные четырнадцать рядом с тридцатилетним Нгуеном выглядел гигантом. Но! Но в спарринге с ним превращался в мальчика для битья – за что благодарен. Только поражения учат по-настоящему, только благодаря им можно достичь вершин мастерства. Так что за Нгуеном я бегал, как собачка. И кое-чего достиг. Три года – и ни дня без каратэ, ради единственного спарринга с мало-мальски известным мастером я готов был пролететь самолетом всю страну – и пролетал, спасибо папане: с любым летным составом договориться, как чихнуть…
Ну и вот. Четвертый дан – не пустой звук даже для тех, кто про каратэ только понаслышке знает. Первенство города выигрывал, даже в международных неплохо выступил. Бояров – небезызвестная фамилия по тем временам, то есть конец семидесятых. «Бояров? Как же, как же! – Да не он, а сын его, Александр! – Как же, как же! Бояров-младший! У такого отца и такой сын! На-адо же! Молодцы!».
Рядовой Бояров, сержант Бояров – тоже звучало. Правда, рядовым я только первые полгода был, в «учебке». А потом, уже сержантом, тренировал молодых – рукопашный бой в сущности упрощенное каратэ, только с подручными средствами: приклад, штык-нож, саперная лопатка. День за днем. И вдруг – ни слова не сказали, подняли, погрузили в самолет – здра-асьте, с приземлением! Афган! Служите во благо!.. Служить – не то слово. Воевать.
По-всякому. Каждый на своей шкуре испытал-понял: чужая земля. Для нас – чужая, а для них – своя. Эх, учитель Нгуен, не потому твои соотечественники устояли давным- давно, что каждый был мастером, подобным тебе, – просто были на своей земле. Муджахеддины не владели каратэ, а хлебнуть нам пришлось. И еще как нахлебаться… Это отдельная тема, и не хочу о ней. Одно могу сказать: в отличие от искалеченных, севших на иглу, полусумасшедших, а то и просто доставленных «черным тюльпаном» ребят, вернулся в Союз цел-невредим, здоров и физически, и психически. Даже с орденом. Правильно, спасибо каратэ. Выучка, чутье уберегли тело. А душу, психику спас принцип: делаешь дело – гони эмоции. Короче, «гуси летят». По большому счету правы эти… которые провозглашают «каждый на своем месте должен…» и так далее. Только сами они не на своем месте, потому и звучит враньем. А вот мне в «учебке» определили место – тренируй, я и тренировал. В Афгане определили место – воюй, я и воевал. Воевать – значит и убивать, да. А угрызений никаких. На войне как на войне. И никаких переживаний-угрызений. В противном случае ты – первый кандидат на то, что оцинкуют и с почестями забудут.
