Тест Тьюринга - Александр Петрович Никонов

«Я хочу рассказать вам эту историю, потому что… Не знаю, честно говоря, почему, но не рассказать ее я не могу, иначе все, что я сделал в жизни, было зря.

Я пишу свою историю ручкой на бумаге, а не настукиваю на компьютерной клавиатуре, и мне хочется это подчеркнуть. Я вообще буду подчеркивать множество мелких деталей, потом вы поймете, почему. Во всяком случае, я очень надеюсь на это…

Ручка чернильная. В школе я ненавидел чернильные ручки, потому что они все время текли, оставляя на пальцах фиолетовые пятна, которые плохо отмывались. Я их терпеть не мог, полагая, что они с головой выдают во мне маленького глупого ребенка. Хотя я и был ребенком! Но все дети хотят взрослости, и, наверное, поэтому любые проявления детскости им не нравятся. Черт его знает, я не психолог, во всяком случае не профессиональный, а только так, по работе иногда.

Тогда еще не было специальных наполненных чернилами одноразовых ампул с шариком на конце, которые просто вставляешь в ручку, продавливая шарик в глубь одноразовой ампулы, после чего с чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой начинаешь писать. Ручки приходилось заправлять. Я очень старался не запачкаться при том! Осторожно откручивал крышку темного ромбовидного флакончика с чернилами и, перевернув крышечку, не менее осторожно клал ее на стол, чтобы не испачкать столешницу. Потом брал промокашку, накладывал сверху на чернильницу, чтобы не испачкать пальцы о краешек горлышка со стеклянной резьбой, протыкал промокашку ручкой, погружая ее в фиолетовые глубины и, придерживая ручку левой рукой, правой начинал работать пипеткой или крутить поршенек – в зависимости от конструкции наборного механизма. Потом, вынув ручку, я аккуратно вытирал ее мокрый конец той же промокашкой, через которую протыкал. И все равно умудрялся испачкать пальцы! Поэтому чернильные ручки я не любил, но почему-то в первом классе нас заставляли писать именно ими, а не шариковыми ручками. Кажется, считалось, что шариковая ручка испортит ребенку почерк, а чернильная, напротив, позволит его выработать. Не знаю, у меня так и не выработался, мало кто мои каракули разбирает. Мама, помню, смеялась: «Быть тебе врачом с таким почерком. Пишешь, как доктор, ни черта не понять!»

Врачом я не стал…

Кроме того, эти перья почему-то все время царапали бумагу, вызывая у меня почти физические мучения. Знаете, так иногда бывает – у некоторых людей возникает непроизвольная гримаса отвращения, и бегут мурашки, когда они слышат звук пальца, скрипящего по стеклу, или шуршание наждачной бумаги по дереву либо ржавчине. Вот у меня такие ощущения были от корябающего бумагу пера! Идеосинкразия – столь сложное слово я узнал уже в зрелом возрасте, а тогда просто думал, когда же этот кошмар кончится, и нам разрешат писать шариковыми ручками.

Но потом… Потом что-то случилось с организмом, и он захотел перьевую ручку, став уже взрослым. Дорогую перьевую ручку. Красивую. С золотым пером. Которая гладко пишет по хорошей глянцевой бумаге. Писать которой – одно удовольствие. Или даже целых два! Она не пишет, она летит по бумаге, скользит по листу, словно легкая яхта по лагуне… Вы когда-нибудь испытывали это ощущение, это удовольствие от письма чернильной ручкой по блестящей бумаге?

Я вот сейчас смотрю на подсыхающие чернила в строке и даже, кажется, чувствую их слабый сладковатый запах. Или мне это кажется? В школьные годы чернила точно пахли. Не знаю, пахнут ли современные чернила и может ли их унюхать мой постаревший нос. Наверное, мне сегодня этот запах только кажется… Хотя моя мама говорила, что все наши чувства без исключения – это наша чистая кажимость. Они нам только кажутся. В реальности их нет. Она так говорила, когда я был маленьким и плакал, чтобы утешить меня. А еще она была физиком, и это было частью ее мировоззрения. Я не соглашался с ней маленьким. Повзрослев, стал соглашаться, точнее, механически кивал – просто потому что привык к этой мысли, и от этого она стала казаться мне верной. Но это никогда не мешало мне остро ощущать мир. Мне нравилось его ощущать. Испытывать его простые удовольствия. Вот хотя бы такие элементарные, как разглядывание отблеска от желтой лампы в быстро подсыхающих чернильных буквах. Или вкус и запах чашки крепкого кофе в тонком фарфоре.

А вы какие удовольствия испытывали? Или страдания? Вы любили? Вы теряли? Отдача от крупного калибра толкала вас прикладом в плечо – сильно, почти больно? Запах утреннего сырого леса вливался в вас потоком при вздохе полной грудью?

Ну, хотя бы вкус масляных горячих пончиков, щедро присыпанных белоснежной пудрой, помните?..

Я тоже.

Поэтому я и хочу успеть рассказать вам эту историю. Потому что я такой же, как вы, хотя плохо представляю себе, кто такие «вы», и как бы вы смогли это прочесть…»

Как пистолет оказался в моей руке?

Не сразу, конечно! Бегать в толпе с «Глоком» – не самое умное занятие…

Просто этот затылок в толпе я вдруг заметил и почему-то опознал. Понятное дело, нам фотографии затылков не демонстрируют. Только лица – фас и профиль. Но когда я его увидел, между лопатками почему-то сразу пробежали мурашки, а рука сама потянулась к пистолету. Я поймал этот мышечный позыв правой руки к движению и усилием воли остановил его в самом начале, поскольку вокруг была толпа, а я видел только затылок. Но по знакомому характеру холодных мурашек, бегущих по спине, уже знал, что не ошибся – моя интуиция всегда проявляла себя именно так, и никогда не подводила, подкидывая мне готовые неочевидные ответы на трудные вопросы. Так было с самой юности, это трудноописуемое ощущение холодной дрожи, начинающейся где-то в районе лопаток и подбирающейся к затылку, царапающее затылок ледяными коготками, оно всегда свидетельствовало о том, что в сознании сейчас всплывет ответ, который уже родился где-то в теле или животных пучинах мозга, и я – хозяин тела – вот-вот его получу в виде депеши.

Да, всегда было именно так – сначала предвестники в виде телесных ощущений, они были словно звоночком почтальона, а потом – вспышка прибывшей в мозг телеграммы, внезапное озарение.

В этот раз промежуток между мурашками, быстро сменившимися холодной щекоткой затылка, и осознанием не был долгим