изменив формы, отразилась от блестящей гранитной стены (выбив из нее небольшое облако белой крошки) и, поменяв угол, ушла влево, в толпу. Ушла косо, вниз. Это хорошо, мелькнула мысль, по ногам.
Но не все люди высоки. И у некоторых там, где ноги, находится голова.
Девочка в голубом пальто только поворачивала голову на звук первого выстрела – звук, который я в своем замедленном мире вообще не слышал, я вообще никаких звуков не слышал, кино было немым, – а вот второго выстрела она уже не услышала. Вторая пуля равнодушно прочертила в ней еще одну короткую рваную траекторию – ровно по размерам детской головы. Она вошла в правый глаз и вышла в районе затылка, ударившись далее в дамскую сумочку ее матери. Откуда ее потом и достали криминалисты.
В тот момент, когда уже деформированная, как положено, пуля вспарывала сиреневую кожу сумочки левее желтого замка, вздымая последнее облачко на своем пути – облачко пудры из разбитой пудреницы, – медленный мир закончился, и события снова потекли в обычном темпе. Включились звуки – крики людей, полицейские сирены и выделяющийся на всем этом фоне пронзительный, как раневой канал, крик матери. Он включился чуть позже, когда она поняла, что произошло. А до этого момента я успел увидеть, что мертвые руки моей мишени не успели замкнуть провода. А если бы успели, я бы не сидел сейчас перед уставшим полицейским психологом с тонкими морщинками у глаз, которые так огорчают женщин, и не было бы вопля матери, и криков всех этих людей. Как мне сказали, в торговом центре в тот момент было примерно 16 тысяч человек. Чуть больше. Или чуть меньше…
И вот теперь она спрашивает, что я почувствовал в тот момент. А что я мог почувствовать? Что я спас 16 тысяч человек? Или что убил ни в чем не повинную девочку, которой до очередного дня рождения оставалось три дня и которая пришла с мамой в магазин, чтобы выбрать подарок?
Да, на суде меня, конечно, оправдали. Всем, включая прессу и присяжных, все к тому времени было уже ясно, хотя поначалу отдельные весьма демократические газеты попытались, пользуясь случаем, извалять полицейский департамент Нью-Йорка в грязи. Но потом, когда вскрылись эти 4 тонны взрывчатки под несущими колоннами, а также дистанционный взрыватель в руках мишени, демократические вопли разом поутихли. Я даже чуть не стал героем. И стал бы – если бы не эта девочка. И не ее беременная мать, у которой на почве потрясения случился выкидыш.
Конечно, адвокаты противной стороны, покопавшись в моем грязном белье – а у кого его нет? – пытались сыграть на том, что-де полицейский офицер просто расист, допускал высказывания, ненавидел арабов… но всем, включая присяжных, было ясно, что это просто стандартный адвокатский ход, который в данном предельно понятном случае ни к чему не приведет. Тем более что жертва оказалась хотя и мусульманином, но не арабом. А шить мне в тщетной надежде непонятно на что ксенофобию и нелюбовь к «понаехавшим» было бесполезно – я и сам в этой стране «понаехавший». А что, по русскому акценту незаметно? Если прислушаться, он есть…
В общем, ситуация была ясной всем: другого выхода у полицейского, находившегося на расстоянии нескольких метров от сближающихся проводов, не было. Хотя и толпа, и дети… Тем более, что обе пули попали в цель, то есть все было сделано детективом профессионально и чисто. А то, что одна из них цель пробила по короткой, срикошетила и ушла влево вниз… предвидеть такое невозможно. А даже если и возможно, все равно нужно было стрелять, как правильно сказал один из консервативных, но почему-то уважаемых обозревателей. И после длительных обсуждений на всех шоу страны это была вынуждена признать почти вся Америка. Ну, за исключением пары сумасшедших, которые всегда есть и имеют право на мнение: это свободная страна!.. Потому что на весах судьбы 16 тысяч женщин, детей, стариков и мало кому интересных в политкорректном обществе белых мужчин всегда перевесят одну маленькую детскую жизнь.
– Мы поставим ей памятник! Она такая же героиня, которая ценой своей жизни спасла тысячи людей, – сказал один из правых обозревателей на телешоу.
И либеральная ведущая, видно недавно покинувшая университетский кампус, тут же спросила его:
– А этому полицейскому, – она даже не назвала меня по имени, – этому стрелку мы тоже поставим памятник? Ее убийце, пусть и невольному?
Эксперт ничуть не смутился и отреагировал мгновенно. Мне показалось, он даже понял, почему она употребила слово «стрелок» вместо имени – потому что стрелками называют устроителей масс-шутингов – массовых расстрелов в школах, магазинах и прочих людных местах. Нет, она не назвала меня преступником, боже упаси, это даже намеком нельзя было назвать, просто у кого-то могла где-то на подкорке подсознательно отпечататься ассоциативная связь меня с массовым убийцей. Хотя массовым убийцей был тот парень, а я массовое убийство как раз предотвратил.
– Да, – мгновенно отреагировал приглашенный эксперт, прямо взглянув в глаза журналистке. Если тебя прижали к стенке, нужно делать вид, что ничего не случилось. А его даже никто и не прижимал. Почти. – Да! Это будет памятник им обоим! И они будут держаться за руки. Или, лучше, смотреть друг на друга, протягивая друг к другу руки…
Это было красиво, черт подери! Даже мне понравилось. И понравилось Америке. Она простила меня, не успев даже сильно на меня обидеться. Простила за девочку, за выкидыш.
Но не я себя. Ведь это моя пуля ее убила. Это я ее убил… Хотя, конечно, в глазах общественности укрепили мнение, что ее истинным убийцей был не я, а тот террорист, имя которого полоскали газеты, – Санал Эврим.
Будильник прозвонил традиционно в шесть. Я машинально захлопнул его рукой. Он был мне не нужен. Во-первых, я уже не спал: годы работы в полиции приучили просыпаться за две минуты до звонка – практически всегда. Во-вторых, мне сегодня не нужно было идти на службу. И вчера не нужно. И позавчера.
После всего случившегося меня сначала отстранили на время расследования, потом дали большой отпуск – не то в награду, не то с глаз долой. И еще до отпуска отправили к полицейскому психологу. К которой я и ходил почти каждый день уже вторую неделю. И не сказал бы, что с большим успехом. В конце концов, если я сам не могу разобраться в себе, почему это должно получиться у другого человека? И, видимо, в какой-то момент она это
