– Вижу, ты тут сделал ремонт, – отметила Лена, поставив стакан на одну из коробок.
Чтобы заметить такое, нужно было либо протрезветь, либо перебрать.
Хэнк бросил взгляд на стакан, потом снова на Лену:
– Ты же не пьешь.
– За позднеспелый плод, – произнесла она тост. Хэнк опустился на стул, сложив руки на животе. Он был высоким и тощим, с тем типом кожи, который шелушится зимой. Несмотря на испанские корни, внешне Хэнк походил больше на мать, бледную женщину с вечно угрюмым лицом. Лене казалось правильным, что Хэнк напоминает змею-альбиноса.
– Что тебя сюда привело? – спросил он.
– Так, просто заскочила.
Она сделала глоток и почувствовала во рту горечь от виски. Не отводя взгляда от дяди, допила до дна и со стуком поставила стакан на коробку. Лена не понимала, что ее удерживает. Годами она боролась с Хэнком Нортоном за главенство, а теперь настал момент причинить ему ту же боль, что он причинил Сибилл.
– Ты теперь и кокаин нюхаешь, или ты плакала?
Лена вытерла рот тыльной стороной ладони.
– А ты к какому варианту больше склоняешься?
Хэнк уставился на нее, разминая руки. Лена знала, что это не просто нервная привычка. Из-за огромного количества вколотого спида[3] преждевременно развился артрит. Вены отвердели, кровь плохо циркулировала. Холодные как лед руки постоянно ныли.
– Давай к делу, Лена. Мне сегодня еще устраивать шоу.
Лена открыла рот, но оттуда не раздалось ни звука. Она злилась на небрежное отношение, с каким Хэнк всегда встречал ее. В то же время она не знала, как сообщить ему о несчастье. Как бы она ни презирала своего дядю, он тоже человек. Хэнк обожал Сибилл. Учась в старших классах, Лена не могла постоянно водить сестру за собой, поэтому Сибилл много времени проводила дома с Хэнком. Между ними возникла вполне естественная привязанность, и Лена сдерживала свой порыв причинить ему боль. Лена любила Сибилл, а Сибилл любила Хэнка. Он взял шариковую ручку, повертел ее в руках.
– В чем дело? Нужны деньги?
Если бы все было так просто, подумала она.
– Сломалась машина?
Она медленно покачала головой.
– Что-то с Сибилл, – заключил он и почувствовал в горле ком.
Лена молчала. Хэнк кивнул, уйдя в свои мысли, и сложил руки, словно для молитвы.
– Она заболела? – спросил он, судя по голосу, ожидая самого худшего.
Одной этой фразой Хэнк выразил больше чувств, чем за всю свою жизнь. Лена внимательно посмотрела на него, словно увидела впервые. На бледной коже красные пятна, появляющиеся с возрастом у некоторых мужчин. Волосы, которые она помнила только седыми, обрели под шестидесятиваттной лампочкой желтоватый оттенок. Гавайская рубашка, не в его стиле, помялась. Пальцы слегка дрожали.
Лена избрала ту же тактику, что и Джеффри Толливер.
– Она пошла в закусочную в центре города. Знаешь, напротив магазина одежды?
Хэнк едва кивнул.
– Она шла сама от самого дома. Она каждую неделю проделывает этот путь самостоятельно.
Хэнк сцепил руки.
– Ну и… – Лена взяла стакан, выцедила те капли, что остались ото льда, и закончила: – Она пошла в туалет, и там ее убили.
В домике было совсем тихо. Только снаружи стрекотали сверчки. Журчал ручей. Из бара доносилась приглушенная музыка.
Ни с того ни с сего Хэнк повернулся и стал шарить в коробках.
– Что ты сегодня пила?
Несмотря на курс промывки мозгов в организации «Анонимные алкоголики», Хэнк Нортон мастерски умел избегать разговоров о неприятном.
– Пиво в машине, – ответила она, подыгрывая ему, – и здесь виски.
Хэнк выпрямился, держа в руке бутылку «Джека Дэниелса».
– Пиво перед крепким напитком – что может быть хуже? – Лена протянула стакан, взболтнув лед. Хэнк налил.
– Как работа? – спросил он металлическим голосом. Нижняя губа слегка дрожала. Выражение лица не соответствовало произносимым словам. – Справляешься?
Лена ощущала себя жертвой автомобильной аварии. Она наконец поняла, что значит слово «сюрреализм». В этом крошечном помещении все казалось расплывчатым. Стакан в руке потускнел. Хэнк находился на расстоянии полумили. Все было как во сне.
Лена попыталась выйти из этого состояния, осушив стакан до дна. Спиртное огнем ударило по горлу, будто раскаленный асфальт.
Хэнк в этот момент наблюдал за стаканом, не за ней.
Ей это и надо было.
– Сибилл умерла, Хэнк.
Его глаза вдруг наполнились слезами, а Лена думала только о том, как сильно он постарел. Словно цветок, завял и усох.
Он достал платок и вытер нос.
Лена повторила слова, как Джеффри Толливер этим же вечером:
– Она мертва.
– Ты уверена? – спросил он дрожащим голосом.
Лена резко кивнула:
– Я видела. Ее зверски порезали.
Хэнк по-рыбьи открыл и закрыл рот. Он смотрел Лене прямо в глаза, словно пытался уличить ее во лжи. Вскоре он отвел взгляд.
– Сущая бессмыслица.
Она могла бы протянуть руку и дотронуться до него, попытаться утешить, но не стала. Замерла на стуле, как будто вросла в него. И не отводила взгляда от Хэнка, от его мокрых губ, от глаз, от волосков в носу.
– Ах, Сибби, – вздохнул он, вытирая глаза.
Лена заметила, как дернулся его кадык. Он потянулся за бутылкой, взялся за горлышко. Без лишних вопросов вынул пробку и налил Лене виски. На сей раз темная жидкость заполнила стакан почти до самого края.
Через некоторое время Хэнк громко высморкался и промокнул глаза платком.
– Зачем кому-то убивать ее? – Трясущимися руками он складывал платок снова и снова. – Ерунда какая-то. Понимаю, если бы убили тебя…
– Спасибо.
– Я имел в виду твою работу. Давно пора сорвать с рукавов чертовы нашивки.
Лена молчала. Она слышала это не впервые. Он уперся ладонями в стол и пристально посмотрел на племянницу.
– А где ты была в это время?
Лена поставила стакан, спиртное уже не так обжигало горло. Хэнк не отводил от нее взгляда.
– В Мэйконе, – пробурчала она.
– Ее убили из ненависти?
Лена потянулась за бутылкой.
– Не знаю. Может быть. – Виски забулькало. – Может, он выбрал ее потому, что она была лесбиянкой. Может, потому, что была слепой. – Лена краем глаза уловила, как Хэнк поморщился при последнем предположении, и решила развить эту тему. – Насильники выбирают таких женщин, с которыми легко справиться. Она была идеальной жертвой.
– Так, значит, во всем опять виноват я?
– Я этого не говорила.
Хэнк схватил бутылку.
– Так и есть! – гаркнул он и бросил полупустую бутылку обратно в коробку.
Как и Лена, Хэнк предпочитал отстраняться от эмоциональной стороны вещей. Сибилл считала, что они друг с другом не ладят, потому что слишком похожи. Сидя тут, рядом с Хэнком, переполняемая горем и злостью, Лена поняла, что Сибилл была права. Она видела в дяде будущую себя и ничего не могла с этим поделать.
– Ты встречалась с Нэн? – спросил Хэнк.
– Да.
– Надо организовать панихиду. – Он взял ручку и нарисовал на настольном календаре нечто напоминающее гроб. Вверху надписал слово «ПОХОРОНЫ» заглавными буквами. – Кто в Гранте хорошо справится с этой работой? – Он подождал ответа, затем добавил: – Я хотел сказать, что почти все ее друзья остались здесь.
– Что? – Стакан замер у рта. – О чем ты говоришь?
– Лена, надо делать приготовления. Надо позаботиться о Сибби.
Лена допила виски. Затем посмотрела на Хэнка: черты лица расплывались. По сути дела, плыла вся комната. Она чувствовала себя словно на «русских горках», и желудок реагировал соответственно. Лена приложила к горлу ладонь, стараясь подавить приступ рвоты.
Хэнку было знакомо это состояние. Он подал мусорное ведро в тот момент, когда она потерпела поражение.
В родительском доме Сара согнулась над кухонной раковиной с отцовским гаечным ключом в руках, чтобы ослабить кран. Она провела почти весь вечер в морге, делая вскрытие Сибилл Адамс. Меньше всего хотелось возвращаться в темный дом и ночевать там одной. Угроза Джеффри приехать совсем лишила ее выбора. Она прошмыгнула внутрь, забрала собак и даже не стала переодеваться.
Сара вытерла пот со лба и посмотрела на часы на кофеварке. Шесть тридцать утра. Она спала два часа. Закрывая глаза, она каждый раз видела Сибилл Адамс, которая сидит на унитазе, не видит, но чувствует все, что делает преступник.
Один плюс: ничего страшнее вчерашнего уже не может случиться.
На кухню вошла Кэти Линтон, открыла шкаф, достала кофейную чашку и только тогда заметила старшую дочь.
– Что ты тут делаешь?
– Кран течет.
Сара накрутила новую гайку на болт с резьбой.
– Два водопроводчика в семье, – пожаловалась Кэти, наливаая себе кофе, – а моя дочь, врач, чинит кран.
