– Лена…
Лена остановила ее:
– Не надо.
Нэн хмуро приняла предупреждение.
– Я позвоню тебе, если что-то вспомню.
Ближе к полуночи Лена ехала за чертой города, допивая третью бутылку «Роллинг-рока». Она чуть не выкинула пустую бутылку из окошка, но в последний момент передумала и рассмеялась над своей извращенной нравственностью: пьяной за руль садиться можно, а сорить – нельзя. Где-то же надо провести черту.
Эйнджел Нортон, мать Лены, росла и наблюдала, как ее брат Хэнк все глубже и глубже опускается в бездонную яму алкоголя и наркотиков. Хэнк говорил Лене, что ее мать на дух не переносила алкогольные напитки. Когда Эйнджел вышла замуж за Келвина Адамса, то установила в доме единственный закон: он не должен выпивать со своим напарником-полицейским. Порой он все-таки нарушал ее запрет, однако по большей части уважал желание жены. Через три месяца после свадьбы он стоял на посту на выезде из Риса, штат Джорджия. Водитель проезжающей мимо машины дважды выстрелил в него. Келвин Адамс умер мгновенно, не успело тело упасть на землю.
Эйнджел овдовела в двадцатитрехлетнем возрасте. Когда она лишилась чувств на похоронах мужа, родители списали это на нервы. Четыре недели ей нездоровилось, и доктор наконец поставил диагноз. Беременна.
Живот рос, и Эйнджел совсем отчаялась. Надо сказать, она никогда не была счастливой женщиной. Жизнь в Рисе непростая, и семья Нортонов повидала лиха. Хэнк Нортон отличался жестоким нравом: не дай Бог встретить такого в темном переулке. Живя рядом с ним, Эйнджел научилась избегать драк.
Через две недели после родов она умерла от инфекции. В двадцать четыре года Хэнк оказался единственным родственником, который захотел взять к себе двух девочек.
Как он рассказывал, Сибилл и Лена в корне изменили его жизнь. В тот день, когда Хэнк принес малышек домой, он заявил всем, что через них обрел Бога. Он до сих пор вспоминает тот миг, когда впервые взял девочек на руки.
На самом деле тогда Хэнк перестал колоться, а пить он бросил через восемь лет. Однажды на работе выдался неудачный день, и он надрался. Когда в доме закончилось спиртное, он решил сесть за руль, вместо того чтобы пойти в магазин пешком. Машина не доехала даже до проезжей части. Во дворе Сибилл с Леной играли в мяч. Машина сбила Сибилл: стальной бампер ударил девочку в висок, когда она наклонилась за мячом.
Вызвали полицию округа, но расследование ни к чему не привело. Ближайшая больница находилась в сорока пяти минутах езды от Риса. Хэнку хватило времени протрезветь и выдумать убедительную историю. Лена ехала в той же машине и видела, как шевелились его губы, пока он просчитывал в голове детали. Восьмилетняя Лена не совсем поняла, что произошло, и в разговоре с полицией подтвердила версию Хэнка.
Лену по сей день преследовали кошмарные сны, в которых тело Сибилл отскакивало в сторону, словно мячик. Для нее не имело значения, что с тех пор Хэнк не взял в рот и капли алкоголя.
Лена открыла еще одну бутылку пива, отпустив руль. Сделала большой глоток и сморщилась. Ей никогда не нравились спиртные напитки. Лена ненавидела потерю контроля над собой, терпеть не могла, когда все плывет перед глазами и тяжелеют ноги. Напиваться – это для слабых, это выход для людей, которым не хватает сил справиться с собственной жизнью, крепко стоять на ногах. Пьянство – это побег. Лена глотнула еще и решила, что сейчас самый подходящий момент убежать.
Резкий поворот направо, визг покрышек. Лена поправила руль одной рукой, крепко сжимая в другой бутылку. Магазинчик, внутри темно. Как большинство заведений в городе, закусочная закрывалась в десять. Если ей не изменяет память, на заднем дворе сейчас тусуются подростки – пьют, курят сигареты и занимаются делами, о которых родители предпочитают не знать. Лена с Сибилл не единожды приходили сюда, ускользая из-под не слишком бдительного ока Хэнка.
Лена сгребла пустые бутылки и вышла из машины, зацепившись ногой за порог. Одна бутылка выскользнула из руки и разбилась об асфальт. Ругаясь, Лена подобрана осколки и пошла к мусорному баку. В зеркальном стекле витрины отразилось ее лицо. На секунду ей показалось, что она смотрит на Сибилл.
– Боже!.. – вздохнула Лена.
Вот почему не стоит напиваться. Крыша совсем едет.
Из бара по другую сторону улицы гремела музыка. Предмет гордости Хэнка, оселок его силы воли – быть владельцем бара и при этом не потреблять спиртного. «Хибара» внешне оправдывала свое название. До поры до времени крыша была крыта соломой, потом покатую поверхность выстлали ржавой жестью. По обе стороны от входа – факелы с оранжевыми и красными лампочками вместо пламени, а дверь выкрашена так, будто на ней растет трава. На стенах отслаивалась краска, но в целом можно было разглядеть нарисованный бамбук.
Несмотря на опьянение, Лена не забыла посмотреть направо и налево, переходя дорогу. Ноги секунд на десять не поспевали за телом; она вытянула в стороны руки, чтобы удержать равновесие, и зашагала по покрытой гравием автостоянке. Из пятидесяти машин около сорока были грузовичками. На новом Юге вместо подставок для ружей кузова щеголяли хромированными бамперами и золотыми полосками. Остальные машины – джипы и внедорожники. На заднем стекле выведены номера NASCAR.[1] Кремовый «мерседес» Хэнка 1983 года был единственным седаном.
Из «Хибары» валил сигаретный дым, и Лене пришлось перейти на неглубокое дыхание, чтобы не закашляться. За последние двадцать лет мало что изменилось. Ботинки липли к полу от пролитого пива, под подошвами хрустела арахисовая шелуха. Слева были кабинки, в которых скопилось больше материала для анализа ДНК, чем во всех лабораториях ФБР в Квонтико. Справа тянулась деревянная стойка. У дальней стены располагалась сцена, по бокам туалеты. Посередине было то, что Хэнк называл танцполом. Там всегда терлись мужчины и женщины в разных стадиях алкогольного возбуждения. «Хибара» – заведение типа «два тридцать», поскольку в полтретьего ночи все выглядят привлекательно.
Хэнка нигде не было видно, но Лена знала, что в «вечер самодеятельности» он должен находиться поблизости. Каждый второй понедельник постоянные клиенты «Хибары» приглашались на сцену, чтобы позориться на глазах у всего города. Благодаря Рису Хартсдейл походил на оживленный мегаполис. Если бы не рабочие шинного завода, все уже разошлись бы. Но эти продолжали пьянствовать и притворяться счастливыми людьми.
Лена села на первый попавшийся свободный стул. Из музыкального автомата гремела песня в стиле кантри, и Лена закрыла уши ладонями, чтобы музыка не мешала думать.
Почувствовав хлопок по руке, она подняла глаза и увидела, что к ней подсел деревенского вида парень. Лицо загорело от шеи до того места, где, видимо, заканчивалась бейсболка, которую он носил, работая в поле. Манжеты латаной рубашки плотно стягивали толстые запястья.
Музыка внезапно стихла, и у Лены чуть не заложило уши.
Парень опять толкнул ее и улыбнулся:
– Привет, леди.
Лена поймала взгляд бармена.
– «Джек Дэниелс» со льдом, – заказала она.
– За мой с-счет, – выговорил мужчина и хлопнул на стол десятидолларовую бумажку.
Похоже, он уже пьянее, чем она надеялась стать к утру. Мужчина расплылся в кривой улыбке.
– Знаешь, сладенькая, я не прочь повеселиться с тобой.
Лена наклонилась к его уху:
– За такие желания я вырежу тебе яйца ключом от машины.
Парень открыл было рот, но его вдруг сбили со стула. Хэнк. Он схватил бедолагу за шиворот и выпихнул в толпу.
Лена никогда не любила дядю. В отличие от Сибилл она не относилась к категории всепрощающих людей. Даже привозя сестру погостить в Рис, она оставалась сидеть в машине или на крыльце, не вынимая ключ из замка зажигания, готовая тронуться в путь, как только Сибилл выйдет из дома.
Да, Хэнк Нортон много лет был наркоманом, но он не стал идиотом. Если Лена оказалась посреди ночи в его грязном заведении, можно было сделать только один вывод.
Они не отвели друг от друга глаз, даже когда вновь загремела музыка, сотрясая стены так, что завибрировали пол и стулья. Лена прочла по губам Хэнка вопрос:
– Где Сибилл?
За баром стоял деревянный домик с жестяной крышей – офис Хэнка, похожий, скорее, на уличный сортир. С оголенного электропровода свисала лампочка, установленная, вероятно, рабочими из УОР.[2] Вместо обоев на стенах плакаты с рекламой пива и других алкогольных напитков. Поодаль громоздились белые коробки с бутылками, оставляя не больше метра для стола с двумя стульями. Вокруг все забито стопками квитанций, которые Хэнк накопил за долгие годы. Сзади лачуги тек ручей, распространяя сырость. Лена полагала, что Хэнку нравится работать в таком мрачном влажном месте.
