Заставив себя отвести взгляд от этой картины, от этого кошмара, он направился к выходу из бункера.
Стук закрывшихся дверей «скорой помощи» вернул Фрэнка к действительности. Он увидел тощую фигуру Роббера. За ним виднелась полицейская машина с включенным двигателем и открытой передней дверцей. Робер выглядел как человек, который побывал там, где никогда больше не хотел бы оказаться. Как впрочем, и все остальные.
– Ладно, мы уезжаем, – произнес он потухшим голосом.
Фрэнк и Морелли пожали ему руку и, прощаясь, обратили внимание, что их голоса звучат точно так же. Робер избегал смотреть им в глаза. И хотя вся эта история коснулась его лишь по касательной, в его взгляде читалось такое же усталое разочарование. Он удалился ленивой походкой, желая вернуться к своей обычной жизни, к расследованиям, связанным с привычной низостью и привычной жадностью людей, к мужчинам и женщинам, убивавшим из ревности, из жажды денег, просто по случайности. Такие безумства длились мгновение и не отягощали их память мрачными трофеями всю оставшуюся жизнь. Наверное, и у Робера тоже, как у всех, было лишь одно желание – поскорее уйти из этого дома и постараться забыть о его существовании.
Глухо стукнула дверца, взревел двигатель, и машина умчалась вверх по пандусу, ведущему к дороге.
Гавен и его люди давно уехали, как и Гашо со своей командой. Они спустились вниз, в город, в своих синих фургонах, захватив оружие и хитроумные приборы, с банальным чувством поражения, которое неизменно сплачивает любые армии после разгрома.
Морелли отправил в управление большую часть своих людей и выделил двоих полицейских, чтобы проводить «скорую помощь» до морга.
Дорогу разблокировали, и длинная очередь скопившихся машин постепенно рассасывалась. Полицейские регулировали движение и не позволяли любопытным останавливаться, чтобы сунуть свой нос куда не следует. Пробка помешала профессиональным любопытным – журналистам – быстро попасть сюда. Когда же они появились, все было кончено, и представители СМИ ничего нового не узнали и могли разделить с полицией только разочарование. Фрэнк поручил Морелли поговорить с ними, и тот быстро избавился от них без особого труда.
– Я возвращаюсь, Фрэнк. А ты что будешь делать?
Фрэнк посмотрел на часы. Подумал о Натане Паркере, который рвет и мечет в Ницце. Он рассчитывал приехать в аэропорт, завершив эту скверную историю, с облегчением, подобным тому, с каким надевают новый костюм. Он хотел, чтобы все закончилось, но не вышло.
– Поезжай, Клод, поезжай. Я тоже сейчас уеду.
Они посмотрели друг на друга и попрощались жестом, без лишних слов, потому что оба чувствовали – сказать больше нечего. Морелли ушел вверх по пандусу к машине, ожидавшей его на дороге. Фрэнк увидел, как он свернул за угол, за зеленую чащу мастичных деревьев.
«Скорая помощь» дала задний ход и развернулась, выезжая со двора. Человек, сидевший рядом с водителем, равнодушно взглянул в окно на Фрэнка. На него не произвело ни малейшего впечатления то, что лежало за его спиной. Умер этот человек час назад, годом или веком раньше, не имело никакого значения: его дело – перевозить трупы. Обычный рейс, как многие другие. На приборном щитке лежала сложенная спортивная газета. Когда белый фургон отъезжал, Фрэнк заметил, как рука протянулась за ней.
Фрэнк остался один посреди двора, на послеполуденном летнем солнце, но не ощущал жары. Его охватила печаль, какая бывает, когда разбирают передвижной цирк, и полумрак и яркие огни уже не затмевают реальности. Остались опилки, усыпанные мелкими блестками и экскрементами животных. Не видно акробатов, женщин в ярких костюмах, не слышно музыки, аплодисментов публики, лишь одинокий клоун мается под солнцем.
И нет ничего печальнее клоуна, который не смешит…
Несмотря на мысль о Елене, Фрэнк не решался покинуть Босолей. Он чувствовал, было что-то еще, вроде бы само собой разумеющееся, но важное. И на этот раз тоже какие-то детали. Незначительные детали. Конверт пластинки, обнаруженной на видеопленке, отражение в зеркале послания, оставленного Стриккером…
Фрэнк заставил себя рассуждать спокойно.
Пока Жан-Лу находился под наблюдением, возле его дома днем и ночью дежурили агенты. Как ему удавалось выходить, оставаясь незамеченным? Убийства всегда совершались по ночам, никто не тревожил Жан-Лу в часы, когда предполагалось, что он спит. Тем более после стресса от телефонного разговора с убийцей.
Тут, казалось бы, все было ясно. Но дальше…
Слева от участка, по ту сторону ограды уходил вниз к морю крутой, почти вертикальный откос. Такой крутой, что исключал всякую возможность спуститься по нему. Тем более ночью и без фонарика.
Жан-Лу мог уходить через сад. В таком случае, чтобы оказаться на дороге, ему нужно было выйти из гостиной на площадку перед домом, возле бассейна, спуститься вниз, перелезть через ограду и пройти по саду соседнего дома-близнеца, где жил Паркер.
Если так, то рано или поздно кто-нибудь все же увидел бы его. Либо отлично подготовленные агенты, хоть им и наскучило дежурить здесь, либо Райан Мосс и Натан Паркер – люди, которые, конечно же, спали, закрыв только один глаз. Он мог спокойно пройти раз, другой, но в конце концов его ночные прогулки не остались бы не замеченными.
Предположение трещало по всем швам. Или почти по всем. По логике вещей, в доме должен быть другой выход. Об этом говорил сам характер постройки. Ведь в случае взрыва дом мог рухнуть, и люди погибли бы под руинами бункера, о котором почти никто не знал. Тем не менее, тщательного осмотрев подземное убежище, они не нашли никаких признаков другого выхода.
И все же…
Фрэнк снова посмотрел на часы. Подумал, без всякого юмора, что если будет смотреть на них так часто, то в конце концов от стекла на часах ничего не останется. Он сунул руки в карманы. В одной нащупал ключи от машины, в другом – мобильник. Он подумал о Елене. Сидит, наверное, в пластмассовом кресле, положив ногу на ногу, и оглядывается вокруг в надежде увидеть его в толпе пассажиров.
Ему захотелось наплевать на Паркера и позвонить ей, если только мобильник включен. Искушение было огромным, но Фрэнк удержался. Нельзя было выдавать Елену, нельзя было сейчас трогать генерала. Пусть лучше сидит себе там, обозленный на весь мир, и ждет, сам того не догадываясь, приезда Фрэнка.
Он вынул руки из карманов и несколько раз широко раскинул их в стороны, пока не почувствовал, как спадает напряжение.
И тогда Фрэнк Оттобре пересек двор и вернулся в убежище.
Он вошел в бункер и остановился, осматривая это небольшое, скрытое под землей помещение – царство Никто. В полумраке ярко светились красные и зеленые светодиоды дисплеев и электронной аппаратуры, по-прежнему включенной. Ему вспомнились сказки, какие рассказывал в детстве отец, – о феях и гномах, о чудовищах, живших – они воровали детей из кроваток и уносили в свое логово.
Только сейчас он уже давно не ребенок, и речь идет не о сказке. А если все же о ней, то до счастливого конца еще далеко.
Фрэнк включил свет. Атомный бункер оказался достаточно просторным. Паранойя той женщины и ее страхи по поводу будущего, очевидно, обошлись ее мужу тридцать лет назад в кругленькую сумму. Бункер был квадратным в плане и делился на три части.
Одно помещение служило одновременно и ванной и кладовой. Фрэнк нашел здесь всевозможные консервы, аккуратно разложенные на деревянных полках, и такие запасы воды, что скрываться тут можно было до бесконечности.
В другой комнате на козлах рядом с походной кроватью стоял стеклянный гроб. Фрэнк представил себе Жан-Лу, спящего бок о бок с трупом, и мурашки побежали по коже. Показалось даже, будто сзади повеяло холодом, и Фрэнк с трудом сдержался, чтобы не обернуться.
Он внимательно оглядел и третью комнату, откуда двери вели в спальню и ванную-кладовую. Он открывал и закрывал глаза через короткие промежутки времени и, словно диапозитивы, проецировал в свое сознание то, что видел в комнате.
Щелк.
Какая-то деталь.
Щелк.
Ищет какую-то деталь.
Щелк.
Что-то не так? Есть что-то странное в этой комнате.
Щелк.
Какой-то небольшой предмет, и что-то не так…
Щелк.
Ты видел этот предмет тут, ты видел его, ты отметил его…
Щелк, щелк, щелк…
Комната появлялась и исчезала, как при вспышках стробоскопа. Фрэнк закрывал и открывал глаза, словно то, что он искал, должно было обнаружиться в комнате едва ли не по волшебству. Он использовал прием, который уже не раз давал отличный результат.
Стена слева.
Стеллажи до потолка, на них записывающая и прочая электронная аппаратура, при помощи которой Жан-Лу искажал свой голос, превращая его в голос Никто.
Две колонки «Танной», размещенные так, чтобы достичь наилучшего стереоэффекта.
