Китаец оставил нам большой кусок капустной пальмы, и мы принялись за него. Блюдо свежее и приятное, с резко выраженным привкусом ореха. Жан вызвался подежурить. Я полностью ему доверяю. Натер себе лицо и руки табачным соком, так как уже начали донимать комары.
– Папийон, свистят «Ла Мадлон».
Жан только что меня разбудил.
– Который час?
– Еще не поздно. Может быть, девять часов.
Мы выбрались на дорогу. Ночь темная, хоть глаз выколи. Свистевший приблизился, я ответил. Он подошел еще ближе. Чувствуется, где-то рядом, но я его не вижу. Так, свистя по очереди, подошли друг к другу. Их трое. Каждый пожал мне руку. Скоро должна взойти луна.
– Давайте присядем у дороги, – предложил один из них на прекрасном французском, – в темноте нас никто не увидит.
К нам присоединился Жан.
– Сначала поешьте, а потом будем разговаривать, – сказал образованный китаец.
Мы с Жаном принялись за горячий овощной суп. Он нас хорошо согрел. Съели не весь, оставили про запас. Выпили горячего сладкого чая с мятой. До чего хорошо!
– Ты близкий друг Чана?
– Да. Он попросил меня найти Квик-Квика, чтобы вместе с ним бежать. Однажды я уже бежал и добрался до самой Колумбии. Я неплохой моряк, вот почему Чан хотел, чтобы я взял с собой его брата. Он мне доверяет.
– Очень хорошо. Какая у Чана татуировка?
– Дракон на груди и три точки на левой руке. Три точки означают, что он был одним из вожаков мятежа в Пуло-Кондоре. А его лучший друг тоже был в числе вожаков и зовут его Ван Хуэ. У него нет руки.
– Это я, – сказал интеллектуал. – Ты действительно друг Чана, значит и наш друг. Слушай: Квик-Квик еще не смог выйти в море, поскольку не умеет управлять лодкой. Сейчас он один в буше, в двенадцати километрах отсюда. Делает древесный уголь. Друзья продают, а ему отдают деньги. Когда скопится достаточная сумма, он купит баркас и будет подыскивать напарника, чтобы вместе бежать. Там, где он сейчас, ему нечего опасаться. Он живет на своего рода острове, который со всех сторон окружен трясиной. К нему не подобраться, если не знаешь дороги: засосет. Я зайду за тобой на рассвете и провожу к Квик-Квику. Пойдемте с нами.
Мы двинулись вдоль дороги, чтобы нас не заметили, потому что уже взошла луна и было достаточно светло. Кругом все просматривалось метров на пятьдесят. Когда подошли к деревянному мосту, он мне сказал:
– Спускайся под мост, там выспишься, а утром я за тобой приду.
Они пожали мне руку и пошли. Шли в открытую, не прячась. Если их прихватят, они скажут, что проверяли капканы, поставленные в буше днем. Жан посоветовал:
– Папийон, не спи здесь. Иди спать в буш. А я останусь тут. Когда он утром придет, я тебя позову.
– Ладно.
Я возвратился в буш и сладко заснул, выкурив напоследок несколько сигарет. На сытый желудок очень хорошо спится. Славный был супчик!
Ван Хуэ объявился на зорьке. Чтобы выиграть время, мы быстро зашагали по дороге, не дожидаясь рассвета. Заданный темп держался в течение сорока минут. Но вот и рассвело; издалека донесся шум вагонетки, катившейся по железной дороге. Мы вошли под полог леса.
– До свидания, Жан. Спасибо и удачи тебе. Да благословит Господь тебя и всю твою семью.
Я настоял на том, чтобы он принял от меня пятьсот франков. На случай, если с Квик-Квиком произойдет что-то неладное, он объяснил мне, как добраться до его деревни, как обойти ее и выйти на тропку, где мы встретились впервые. Он ходит по ней два раза в неделю. Я пожал руку этого благородного негра из Гвианы, и он заспешил домой.
– Вперед, – скомандовал Ван Хуэ и углубился в чащу. Он тут же определил направление, и мы быстро пошли через буш, который нельзя было назвать непроходимым. Ветки и лианы, преграждавшие ему путь, он не рубил, а отодвигал в сторону.
Не прошло и трех часов, как мы подошли к трясине. На топкой ее поверхности цвели кувшинки и расстилались широкие зеленые листья. Прошлись по берегу. Заметив, что я споткнулся, Ван Хуэ предупредил:
– Смотри не упади. Если свалишься, то наверняка утонешь – тебя уже ничто не спасет.
– Иди вперед, а я за тобой. Постараюсь быть внимательным.
Перед нами метрах в ста пятидесяти лежал островок. Из центра этого крошечного клочка земли подымался дым. Должно быть, из угольных ям. В зеркале грязевой чаши я заметил каймана, над поверхностью торчали только глаза. И чем он только здесь питается, этот крокодил?
Пройдя еще с километр вдоль грязного озера, Ван Хуэ остановился и стал громко напевать по-китайски. К кромке островка приблизился какой-то человек, небольшого роста, одетый только в шорты. Оба китайца заговорили, и говорили долго. Я уже стал терять терпение, когда наконец они остановились.
– Иди сюда, – сказал Ван Хуэ. Он повернулся и пошел назад, я последовал за ним. – Все идет хорошо. Это друг Квик-Квика. Сам Квик-Квик ушел на охоту. Но он не задержится, скоро придет. Мы его подождем здесь.
Присели. Меньше чем через час появился Квик-Квик, небольшого роста, сухонький, желтолицый аннамит с зубами, покрытыми черным лаком. Зубы так и отливают угольным блеском. Но взгляд умный и открытый. При нем черная свинка.
– Ты друг моего брата Чана?
– Да.
– Хорошо. Ты можешь идти, Ван Хуэ.
– Спасибо, – ответил Ван Хуэ.
– Постой, возьми эту куропатку с собой.
– Спасибо, не надо.
Ван Хуэ пожал мне руку и ушел.
Квик-Квик повел меня за собой. Впереди трусит свинья, Квик-Квик идет за ней следом.
– Осторожно, Папийон. Малейший неверный шаг, малейшая ошибка – и ты соскользнешь вниз. Если это случится, мы не сможем даже помочь друг другу: засосет уже обоих. Место перехода то и дело меняется, потому что трясина подвижна, но свинья всегда отыщет дорогу. Только раз был такой случай, когда мне пришлось ждать два дня, прежде чем удалось переправиться.
И действительно, черная свинка понюхала грязь и быстро спустилась на трясину. Китаец говорил с ней на своем языке. Я шел следом, совершенно обалдев от того, как маленькое существо повинуется ему, словно собака. Квик-Квик внимательно следил за свиньей, а я ошалело таращил глаза. Свинья пересекла топь и выбралась на другой берег, ни разу не провалившись глубже нескольких сантиметров. Мой новый приятель быстро и ловко шел за ней, приговаривая:
– Ступай по моим следам. Нельзя мешкать, потому что чушкины следы тут же затягиваются грязью.
Перешли без труда. Ни разу грязь не поднялась выше икр, и то уже в конце пути.
Свинка сделала по дороге два длинных крюка, заставив нас пройти по грязи более двухсот метров. С меня пот катился градом. Я не то чтобы испугался, а просто чуть не умер от страха.
Когда мы шли по трясине в самом начале, я задавался вопросом, неужели судьбе угодно, чтобы я умер, как Сильвен. Бедняга вновь предстал перед моими глазами в свою последнюю минуту. Находясь в полном сознании, а не в каком-то бреду, я отчетливо увидел его тело, но черты лица моего приятеля почему-то напоминали мои собственные. Какое впечатление осталось от этого перехода?! Он если и не запомнится мне на всю жизнь, то уж забудется не скоро.
– Дай руку.
И Квик-Квик, этот малыш, с виду – кожа да кости, помог мне выбраться на берег.
– Ну вот, приятель, охотничкам на людей сюда уж не добраться!
– Куда им! В этом смысле здесь спокойно!
Мы проникли вглубь островка. Угольный газ сдавил горло. Я раскашлялся. Уголь обжигался в двух ямах, сверху присыпанных землей. Комаров здесь нечего бояться. С подветренной стороны, вся в дыму, стояла лачуга с крышей из листьев и стенами, сплетенными из веток. Дверь, а перед ней индокитаец маленького роста, которого я уже видел с другого берега.
– Здлавствуй, холосый человека.
– Говори нормально, не ломай язык. Это друг моего брата.
Китаец осмотрел меня с ног до головы и остался доволен. Он протянул мне руку, и его рот растянулся в беззубой улыбке.
– Заходи. Садись.
Одна комната, она же и кухня. Над огнем висит большая кастрюля, в ней что-то варится. Одна кровать из веток возвышается над землей на метр.
– Помоги мне приготовить место, где он будет спать ночью.
– Да, Квик-Квик.
Через полчаса мое ложе было готово. Китайцы вдвоем накрыли стол. Мы отведали великолепного супа, потом ели рис, приготовленный с луком.
Приятель Квик-Квика и занимается продажей угля. Он не живет на острове, и на ночь мы остались с Квик-Квиком наедине.
– Да, я переворовал у начальника лагеря всех уток, вот почему и пришлось бежать.
Мы сидим друг против друга. Слабое пламя небольшого костра освещает наши лица. Пытливо изучаем друг друга. Рассказывая о себе, каждый хочет понять другого.
На физиономии Квик-Квика ничего почти не осталось от желтой расы. Естественная желтизна приняла под солнцем медный оттенок. Когда он говорит, узкие глаза-щелочки смотрят мне прямо в лицо, отливая черным блеском. Он курит длинные сигары, которые скрутил сам из листьев табака. Я продолжаю курить сигареты-самокрутки, насыпая табак в тонкую рисовую бумагу, которой снабдил меня однорукий Ван Хуэ.
