— Я забыла сказать, что Веннерстрем начал беспокоиться по поводу того, что ты в последнее время пишешь, и заказал предварительный экземпляр следующего номера.
— Откуда ты знаешь… эх, забудь. Есть что-нибудь о том, как он намерен действовать?
— Ничего нет, но есть одно вполне логичное предположение.
Микаэль несколько секунд подумал.
— Типография! — воскликнул он.
Эрика удивленно подняла брови.
— Если редакция хранит молчание, то остается не так уж много возможностей. Или кто-нибудь из его наемников собирается нанести вам ночной визит.
Микаэль обратился к Эрике:
— Зарезервируй для этого номера новую типографию. Немедленно. И позвони Драгану Арманскому — я хочу, чтобы в ближайшую неделю у нас здесь сидела ночная охрана.
И вновь заговорил с Лисбет:
— Спасибо, Салли.
— Сколько это стоит?
— Что ты имеешь в виду?
— Сколько стоит моя информация?
— А что ты хочешь?
— Это мы с тобой обсудим за кофе. И немедленно.
Они встретились в кафе-баре на Хурнсгатан. У Саландер был такой серьезный вид, что, усаживаясь рядом с ней на барный табурет, Микаэль почувствовал беспокойство. Она, как обычно, перешла прямо к делу:
— Мне нужны деньги в долг.
Микаэль улыбнулся одной из своих самых наивных улыбок и полез за бумажником.
— Конечно. Сколько?
— Сто двадцать тысяч крон.
— Опля. — Он засунул бумажник обратно. — У меня нет с собой такой суммы.
— Я не шучу. Мне нужно сто двадцать тысяч крон на… скажем, на шесть недель. У меня есть шанс вложить капитал, но мне не к кому обратиться. У тебя сейчас на счете около ста сорока тысяч. Я тебе их верну.
Микаэль оставил без комментариев тот факт, что Лисбет Саландер проникла в тайну банковского вклада и выяснила, сколько у него денег на счете. Он пользовался интернет-банком, и источник ее знаний был очевиден.
— Тебе нет необходимости занимать у меня деньги, — ответил он. — Мы еще не обсудили твою долю, но она с лихвой покроет то, что ты пытаешься занять.
— Какую долю?
— Салли, мне предстоит получить от Хенрика Вангера безумно большой гонорар, и к концу года мы рассчитаемся. Без тебя я был бы мертв, а «Миллениум» бы погиб. Я собираюсь разделить гонорар с тобой. Пятьдесят на пятьдесят.
Лисбет Саландер посмотрела на него испытующе. У нее на лбу появилась морщинка. Микаэль уже стал привыкать к ее долгим паузам в разговоре. Наконец она помотала головой:
— Мне не нужны твои деньги.
— Но…
— Я не возьму от тебя ни единой кроны. — Она вдруг улыбнулась своей кривой улыбкой. — Если только они не поступят в форме подарков на мой день рождения.
— А я ведь так и не узнал, когда у тебя день рождения.
— Ты ведь журналист. Узнай.
— Саландер, я ведь серьезно говорю насчет того, что намерен поделиться с тобой деньгами.
— Я тоже говорю серьезно. Твои деньги мне не нужны. Я хочу одолжить сто двадцать тысяч, и они потребуются мне завтра.
Микаэль Блумквист сидел молча.
«Она даже не спрашивает о размере ее доли».
— Салли, я с удовольствием схожу с тобой в банк и одолжу тебе ту сумму, о которой ты просишь. Но в конце года мы вернемся к разговору о твоей доле. — Он поднял руку — Когда у тебя, кстати, день рождения?
— В Вальпургиеву ночь, — ответила она. — Подходит? Тогда я разгуливаю повсюду с метлой между ног.
Лисбет приземлилась в Цюрихе в половине восьмого вечера и поехала на такси в гостиницу «Маттерхорн». Она забронировала номер для некой Ирене Нессер и преобразила свою внешность в соответствии с фотографией из норвежского паспорта на это имя. На десять тысяч из занятых у Микаэля Блумквиста денег она через сомнительные контакты из международной сети Чумы приобрела два паспорта. У Ирене Нессер были светлые волосы до плеч, и Лисбет купила в Стокгольме парик.
По прибытии в гостиницу Лисбет сразу прошла к себе в номер, заперла дверь и разделась. Она легла на кровать и уставилась в потолок комнаты, стоившей тысячу шестьсот крон за ночь. Лисбет чувствовала себя опустошенной. Она уже истратила половину одолженной у Микаэля Блумквиста суммы, и, несмотря на прибавленные все до последней кроны собственные сбережения, ее бюджет был более чем скуден. Она прекратила думать и почти сразу заснула.
Проснулась она утром, в самом начале шестого. Первым делом приняла душ и много времени посвятила тому, чтобы при помощи толстого слоя тонального крема и пудры замаскировать татуировки на шее. Следующим пунктом в ее контрольном списке значилось: записаться на половину седьмого утра в салон красоты, помещавшийся в фойе гораздо более дорогой гостиницы. Она купила еще один светлый парик, на этот раз с полудлинными волосами и прической «паж», потом ей сделали маникюр, приклеили накладные красные ногти поверх ее собственных обкусанных огрызков, добавили накладные ресницы и пудру, наложили румяна, нанесли губную помаду и прочую липкую гадость. Обошлось все это примерно в восемь тысяч крон.
Она расплатилась кредитной карточкой на имя Моники Шоулс, представив для удостоверения своей личности английский паспорт на это имя.
Следующей остановкой был Дом моды Камиль, располагавшийся на той же улице в ста пятидесяти метрах ходьбы. Через час она вышла оттуда в черных сапогах, черных колготках, песочного цвета юбке с подходящей по тону блузкой, в короткой куртке и берете. Все вещи были фирменными и дорогими. Их выбор она доверила продавцу. Еще она подобрала себе эксклюзивный кожаный портфель и маленькую дорожную сумку фирмы «Самсонайт». Венцом всех приобретений стали скромные сережки и простая золотая цепочка вокруг шеи. С кредитной карточки списали еще сорок четыре тысячи крон.
Впервые в жизни у Лисбет Саландер появился также бюст, который — когда она посмотрела на себя в зеркальную дверь — заставил ее затаить дыхание. Бюст был таким же фальшивым, как и личность Моники Шоулс. Она купила его в Копенгагене, в магазине, где отовариваются трансвеститы.
Теперь она была готова к войне.
В начале десятого Лисбет прошла два квартала до славного своими традициями отеля «Циммерталь», где у нее был заказан номер на имя Моники Шоулс. Она дала подобающие сто крон чаевых мальчику, доставившему наверх новую сумку, внутри которой находилась ее старая спортивная сумка. Номер был небольшим и стоил всего двадцать две тысячи крон в сутки. Лисбет сняла его на одну ночь. Оставшись одна, она огляделась. Из окна открывался прекрасный вид на Цюрихское озеро, который ее ничуть не заинтересовал. Зато себя в зеркале она разглядывала целых пять минут. Из рамы на нее смотрел совершенно чужой человек. Светловолосая Моника Шоулс, особа с крупным бюстом и прической типа «паж», одномоментно имела на лице больше косметики, чем Лисбет Саландер использовала за месяц. Выглядела она… совершенно иначе.
В половине десятого она наконец позавтракала в баре гостиницы, выпив две чашки кофе и съев бейгл с вареньем. Завтрак обошелся в двести десять крон.
«Они тут что, все чокнутые?» — подумала она.
Около десяти часов Моника Шоулс поставила кофейную чашку, открыла свой мобильный телефон и набрала номер модемного соединения на Гавайях. Через три гудка раздался сигнал: модем подключился. Моника Шоулс ответила — набрала код из шести цифр и отправила сообщение, содержавшее указание запустить программу, которую Лисбет Саландер написала специально для этой цели.
В Гонолулу, на анонимной домашней странице сервера, формально приписанного к университету, запустилась простая программа. Ее единственная функция состояла в том, чтобы послать указание для запуска другой программы, на другом сервере, который в этом случае являлся обычным коммерческим сайтом, предлагавшим интернет-услуги в Голландии. В задачу этой третьей программы, в свою очередь, входило найти жесткий диск, являвшийся зеркальным отражением диска Ханса Эрика Веннерстрема, и взять на себя управление уже четвертой программой, сообщавшей о содержимом его почти трех тысяч банковских счетов по всему миру.
Интерес представлял только один счет. Лисбет Саландер отметила, что Веннерстрем просматривал его раза два в неделю. Если бы он включил компьютер и вошел именно в этот файл, все выглядело бы нормально. Программа сообщала о мелких изменениях, которые можно было ожидать, исходя из того, как обычно менялся счет в течение предыдущих шести месяцев. Если бы Веннерстрем в течение ближайших сорока восьми часов подключился и распорядился о выплате или перемещении денег со счета, программа услужливо ответила бы, что все выполнено. На самом же деле изменение произошло бы только на отраженном жестком диске в Голландии.
Моника Шоулс отключила мобильный телефон в тот миг, когда услышала четыре коротких сигнала, подтверждавших, что программа запустилась.
Она покинула «Циммерталь» и прогулялась через улицу до банка «Хаузер генерал», где на 10.00 была записана на прием к директору Вагнеру. На месте она оказалась за три минуты до назначенного времени и использовала их для позирования перед камерой наблюдения, заснявшей ее, когда она проходила в отделение с офисами для негласных личных консультаций.
— Мне требуется помощь с несколькими трансакциями, — сказала Моника Шоулс на безукоризненном оксфордском английском.
