ключи от своих автомобилей в его ладонь.
Разумеется, Фрэнк был прав. Прошло совсем немного времени, а оба уже порядочно набрались. Они пили с одинаковой скоростью, но Уолтер, судя по всему, находился на неком стабильном плато и больше не пьянел, а скоро и Шпандау достиг такого же состояния. Пьянки Уолтера всегда проходили именно так. Он доходил до определенного уровня опьянения — близкого к той черте, за которой наступает отключка, — но, хотя продолжал пить и дальше, редко пересекал эту черту. Уолтер раз за разом повторял: нет смысла бухать, если большую и лучшую часть пьянки ты проводишь во сне.
Шпандау достиг состояния «слегка под хмельком» и быстро его миновал. Теперь почва начала уходить у него из-под ног, и он примерно мог представить, какие ощущения ждут его завтра утром.
— Ну что, закругляемся? — наконец спросил Шпандау у шефа.
— Я еще дышу? — осведомился Уолтер.
— Надеюсь, что да, — ответил Шпандау.
— Тогда продолжаем.
— Значит, мне надо отлить, — заключил Шпандау. Он с трудом поднялся и направился было к мужскому туалету, но остановился на полпути и обернулся к Уолтеру: — Вам ее не хватает?
— Кого из них? — спросил Уолтер.
— Франсин. Красотки, из-за которой вы в жопе.
— А, да. Конечно. Блин, да я по ним по всем скучаю. Вот в чем проблема.
Шпандау с серьезным видом кивнул, как будто эти слова подводили итог какой-то серьезной философской дилеммы, над которой они бились всю ночь. Он нетвердым шагом прошествовал в туалет и помочился, разглядывая картинку с влагалищем, накорябанную прямо над писсуаром. Энтузиазма у художника явно было больше, чем познаний в женской анатомии. Рядом автор рисунка подписал: «Ребекка — сучка». Шпандау поймал себя на том, что на душе у него погано. Он застегнул ширинку, вымыл и высушил руки, сражаясь с нахлынувшей грустью, которая грозила затопить его с головой и погрузить в ощущение полного одиночества, от которого нет спасения. Он нащупал мобильник и, заранее зная, что будет дальше, набрал ее номер.
— Алло, — ответила Ди. — Дэвид?
Он хотел поговорить с ней, но сказать было нечего. Или, точнее, сказать нужно было слишком многое, и все эти фразы скреблись внутри него, как скребутся кошки, пытаясь открыть дверь и выбраться наружу. Он понимал, что поступок его безнадежен и бесполезен, а то и вреден, но ему просто необходимо было почувствовать связь с ней, протянуть хоть самую тоненькую ниточку — и именно сейчас, прежде чем он почувствует себя окончательно сломленным. Он все стоял, онемевший, неспособный говорить, а телефонная связь казалась ему ветхим спасательным тросом, который может оборваться в любую секунду. Если бы можно было просто дотерпеть, продержаться до тех пор, пока что-нибудь не произойдет, какое-нибудь чудо, и тогда она возвратится к нему…
— Дэвид? — повторила Ди.
— Мне захотелось позвонить, — выдавил он наконец.
— Ты выпил?
— Мне захотелось поговорить с тобой.
— Так что ты хотел сказать, Дэвид?
Ничего. Сказать-то и нечего. Я люблю тебя, но не могу об этом говорить.
— Ты должен это прекратить, — мягко посоветовала Ди. — Не нужно звонить мне, Дэвид. Ты сможешь добраться до дома?
— Конечно. Все отлично. — Это была ложь.
— Я сейчас не могу, Дэвид. Поговорим позже.
— Ты сейчас с ним? Он там? — И тут на него накатило. Дошло, как жалко это звучит. Скажи «да», пусть меня это добьет, да и покончим с этим.
— Я не собираюсь это обсуждать, Дэвид. Просто отправляйся домой. Будь осторожен. И больше не пей.
Вот так все и кончилось. Он ждал, что провалится в забытье, но этого не произошло. Наоборот, пришла ненависть к самому себе, к своей слабости, к своей зависимости. Он хотел бы возненавидеть Ди, но не мог. Все это из-за него, и он не винил ее в том, что она ушла. Он просто ненавидел себя за то, что он такой, какой есть. Он принялся колотить туалетную кабинку, оставляя на металлической перегородке вмятины от костяшек пальцев. Словно пытался убить призрака самого себя, который продолжал бездарно спускать в сортир его жизнь. Вошли Фрэнк с Уолтером. Фрэнк оттащил его от кабинки, и Шпандау развернулся к нему, готовый к драке. Фрэнк сделал шаг назад и поднял ладони в останавливающем жесте.
— Какого хрена ты творишь? — спросил бармен.
— Это просто его «черный пес» [23] вырвался наружу и решил поплясать, Панчо. Иди лучше займись своим баром.
— Вы, ребята, меня когда-нибудь угробите, — буркнул Фрэнк и вернулся в бар.
— Ну, продолжай давай, — велел Уолтер Дэвиду. — Изметель хорошенько эту чертову перегородку. Я заплачу за повреждения.
Шпандау привалился спиной к стене и сполз на пол. Так и сидел, уткнув лицо в ладони. Уолтер опустился рядышком.
— Мы с тобой сидим на зассанном полу, — сообщил Уолтер. — Просто говорю на всякий случай, чтоб ты знал.
Шпандау ничего не ответил. По-прежнему сидел, спрятав лицо.
— Ты ей звонил? — спросил Уолтер.
Шпандау кивнул.
— Ну и очень глупо, — заключил Уолтер. — Уж я-то знаю, сам кучу раз так делал. Не помогло?
— Нет.
— Может, даже навредило.
— Я уже и сам ни хрена не понимаю, что делаю.
— Ну, это нормально, приятель. Не знаю никого, кто бы понимал. А с чего бы тебе чем-то отличаться от всех остальных? Хочешь об этом поговорить?
— Нет.
— Хорошо, — согласился Уолтер. — Все равно от этого никакой, на хрен, пользы.
После двух неудачных попыток и нескольких крепких ругательств Уолтер поднялся на ноги. И протянул ладонь. Шпандау в первое мгновение тупо пялился на нее, потом ухватился, и Уолтер помог ему встать. Оба при этом чуть не рухнули.
— Пошли, — сказал Уолтер. — Полюбуешься лицом Фрэнка, когда я наблюю в его машинку для льда.
И они, покачиваясь, зашагали обратно в зал.
На следующий день Шпандау проснулся поздно. Будильник, зазвонивший было в положенное время, он отключил. Похмелье оказалось суровым, как он и ожидал. Дэвид выпил воды, поблевал, а потом снова выпил воды. Ему удалось сварить порцию кофе. Не мешало бы поесть, но он представления не имел, из какого отверстия еда полезет обратно — удержать ее в себе шансов все равно не было. Ужас, который он сейчас испытывал, был ничуть не слабее похмелья. Жизнь его только что дала серьезный крен, и он ожидал, какие будут последствия. Потом решил положиться на волю судьбы и позвонил в офис.
— Ну что, гордитесь собой? — осведомилась Пуки.
— Пожалуйста, Господи, только не начинай эту шарманку. Прошу тебя.
— Его тоже нет на месте. Хотя он умудрился позвонить — между двумя рвотными позывами. И еще звонила Пам
