– Пиздишь, уёбок плешивый!
– Слыхал я, на севере открывают завод по производству «кока-колы». В Ханое.
Шторм метнул окурок во двор.
– Хочешь сказать, что руководил какими-то операциями в Северном Вьетнаме?
Мужчина прищурился и отпил из стакана.
– Что могло происходить на Севере? Небось какой-нибудь пост по перехвату информации? Тут у вас тоже что-то вроде того, да? Всё та же самая операция, но через энное количество лет?
– Хм-м, – протянул мужчина.
– Что случилось, мужик?
Человек наклонился вперёд, не разгибая плеч. Он казался не столько стеснённым, сколько задумчивым.
– Ты знаешь, по чью я здесь душу.
– Боюсь, что нет.
– Я насчёт полковника.
Мужчина откинулся назад и наклонил голову.
– Какого полковника?
– Старого маэстро Эф-Икса. Полковника Сэндса.
Хозяин дома отхлебнул чаю. В его движениях, в тонких пальцах, держащих стакан, в хрупкой коже, обтягивающей кадык, который ходил ходуном при каждом глотке, действительно чувствовались прожитые годы.
– Послушайте, сержант, не припомню, чтобы ко мне когда-либо прежде захаживал с визитом какой-нибудь белый. Так что видеть вас здесь довольно необычно. Но, по-моему, ваш подход в любом случае никуда не годится. Позвольте полюбопытствовать: вы были вхожи в ближний круг полковника? Были для него своим?
– Нас связывали весьма плотные отношения.
– Своим – то есть не чужим.
– Понял-принял. «Стой, кто идёт? – Свои!»
– Ну тогда мои поздравления.
– Где он?
– Увы, но полковник скончался.
– Сомневаюсь.
– Да, это правда. Давным-давно. Кто-то должен был рассказать вам об этом прежде, тогда бы вам не пришлось тащиться в такую даль.
– Сомневаюсь.
– Изменить ваше мнение не в моей власти. Но это правда – полковник умер.
– Так говорили ещё много лет назад. Его жена получала в Бостоне пособие для вдов, а он, насколько мне известно, жил здесь и проворачивал в этих местах всякие операции.
– Я об этом не знал.
– Об этом знал я. И я знаю, что полковник жив.
– Ясно. Жив так жив.
– Ну конечно, сука!
– Вы знаете это наверняка?
– Хер там. Но зато я знаю полковника. Он действует согласно плану Б.
– И каков же план Б?
– В шестьдесят девятом он дал захватить себя в плен, позволил этому случиться, мужик, в рамках сценария отдела «Пси», и всё, к чему привело это дерьмо, лежит под ковром, но даю жопу на отсечение: он по-прежнему хоть самую малость, да портит жизнь коммунякам.
– И это и есть план Б?
– Положенный на музыку.
– Он поделился с вами этим планом?
– Такая херня не сработает, если с кем-то ей поделиться. Это театр одного актёра.
– Театр одного актёра, – улыбнулся мужчина. – В этом вся суть полковника.
– Что у тебя в сарае?
Человек сказал:
– Знаете, когда я познакомился с ним впервые, он был капитаном. Хотя и не официально. Официально он нигде не служил.
Шторм закурил еще одну сигарету и щелчком захлопнул свою зажигалку «Зиппо».
– Да?
– Так уж строилась тогда их работа. Его отряд комплектовался добровольцами из гражданских. Америка фактически не вступила в войну с Японией. А вот капитан уже вступил. Некоторые из ваших, из янки, бомбили япошек задолго до того, как они напали на вас в Перл-Харборе.
– Вторая мировая. Двоечка.
– Для вас, для янки, это была лучшая из войн. Для меня лучшая из войн была здесь, в Малайе, с пятьдесят первого по пятьдесят третий. Мы дрались с комми и разбили их наголову. Полковник всю дорогу был с нами, включая операцию «Хелсби», которая проводилась здесь, в долине Белум. Возможно, мы с ним вместе проходили через эту поляну. Возможно, топтали полы моей гостиной ещё до её появления. Возможно, даже и не один раз. Уже и не припомню. Мы с ним вместе ходили в патрули дальнего действия из Ипоха – сто три дня по горло в болотной жиже и всё такое прочее. Сто три дня подряд. Вот тогда-то и узнаёшь человека. Будь он жив, я бы в этом не сомневался. И ему не пришлось бы мне сообщать. Уж если знаешь человека…
Шторм почти поверил.
– Ну хорошо, и что же с ним случилось?
– Вас интересует легенда или факт?
– Меня, мужик, интересует правда.
– Осмелюсь предположить, что правда кроется в легенде.
– А как насчёт фактов?
– Они недоступны. Сокрыты во тьме легенд.
– Сколько у тебя в башке мелодий, ебучая ты шарманка? А то у меня мелочь на исходе.
Человек встал.
– Позвольте, я вас кое-куда свожу. Пойдёмте.
Человек повёл его к ручью и через холм к водоёму среди рощи высоких деревьев и прочей растительности; свет тут едва пробивался сквозь широкие листья гигантской колоказии, похожие на слоновьи уши, было прохладно и влажно. В пруду утопал буйвол – наружу торчали одни только ноздри. Шторм и хозяин дома наблюдали, как двое ребятишек наполняют четыре ведра и взваливают их на коромысла. Вид у ребятишек был перепуганный. Англичанин что-то им сказал, они закончили работу и ретировались.
– Сюда.
Сразу за рощей, откуда открывался вид на горы, человек поставил ногу на какой-то холмик, а руку положил на вбитый перед ним столбик по пояс в высоту и четыре дюйма в обхвате.
– Вот он – театр одного актёра.
Шторм закрыл глаза и попытался нащупать правду. Не почувствовал ничего.
– Нихера подобного.
– Он лежит здесь.
– Знаешь, сколько липовых могил повидал я за свою жизнь?
– Даже гадать не берусь.
– Всякие мудозвоны показывали мне его кости. Я пробовал на вкус его так называемый прах, мужик. Разогревал в ложке его жир и растирал его по руке. Меня не наебёшь. Я, мужик, на веру ничего не принимаю. Каждый удар моего пульса говорит мне, что он жив.
– Мне сказали, что он похоронен в этой яме.
– Если это его могила, значит, помер он не во Вьетнаме.
– Резонно. Если только это действительно его могила.
– Что ж… а это точно так? Когда его похоронили? Кто его похоронил? Это ты его хоронил?
– Нет, не я.
– Тогда кто?
– Не знаю. Мне сказали, что скончался он скоропостижно, и не удосужились объяснить причину смерти. Увы, но кто-то, вероятно, подсыпал ему яду. Это одна из возможностей.
Чудовищная ложь. Но кто же её состряпал?
– Я встречал тебя как-то раз в Сайгоне. То ли в шестьдесят седьмом, то ли в шестьдесят восьмом.
– Давайте посмотрим. В шестьдесят седьмом или шестьдесят восьмом. Вполне возможно.
– Ты Питчфорк.
– У меня много имён.
– Давай без этих своих штучек-дрючек. Я встречал тебя в Сайгоне. Ты старый приятель полковника. Ты дал ему яйцо.
– Яйцо?
– В лагере, когда он подыхал с голоду. Ты дал ему яйцо.
– Разве?
– Он говорил, что да.
– Что ж, должно быть, я и правда накормил его яйцом.
– Ты выглядишь всё так же. Может, ты всегда один и тот же? Ты не стареешь? Ты что, сатана?
– Теперь уже вы во что-то со мной играете.
– Не показывай мне могилы.
– Тогда что вам показать?
Его удовлетворило бы лишь одно – полковник, живой и здоровый. Такой, что курил бы гаванские сигары и проворачивал бы, как встарь, свои мутные делишки.
– Вот он, полковник – лежит под этим холмиком.
– Тогда что ты здесь делаешь?
Питчфорк сказал:
– Ухаживаю за могилой.
Вне зависимости от того, полковничья это была могила или чья-то другая, жив ли был сам полковник или гнил в сырой земле, его территория по-прежнему оставалась за ним. И Шторм на неё ступил.
– Я хочу заглянуть в этот сарай.
Они повернулись к могиле спиной и снова тронулись в гору. В лицо ударило солнце, но к востоку, где-то позади, собирались тучи. Шторм предположил:
– Похоже, будет дождь.
– Не в этом месяце. В апреле здесь дождей не бывает.
– Покажи мне, что у тебя в сарае.
Дверь флигеля закрывала доска, уложенная на деревянных перекладинах. Питчфорк отбросил засов и отступил назад, распахнув дверь настежь. Шторм шагнул вперёд. В полосах света на земле лежало что-то длинное и крупногабаритное. Что бы это могло быть? Он непроизвольно и громко сглотнул. Какое-то чудовище, лишённое конечностей. На его глазах у чудовища, словно фотография, начал проявляться лик – друг друга поочерёдно сменило бесчисленное множество ложных личин полковника.
