Открыв дверь, заглянул, сразу ощутив некую робость.
Привлекательная женщина в возрасте подняла голову от распахнутой тетради.
— Татьяна Валерьевна?
— Да.
Антон зашел в класс и плотно закрыл за собой дверь.
— Я по поводу вашего сына, Татьяна Валерьевна, — сообщил он, как можно более официально. — По поводу Максима. Мы сможем поговорить пару минут?
3
Легенду они с Петровским сочиняли вчера по дороге в офис из отделения милиции.
— Не хватало еще, что бы почтенная женщина инфаркт заработала прямо на рабочем месте, — сказал тогда Тарас.
Поэтому, отрепетированные слова лились из Антона широкой и вольной рекой.
Однако, разговор получился короткий.
По его истории получалось, что на прежнем рабочем месте Максима проворовался бухгалтер и вышли крупные неприятности. Какие собственно, Тополев деликатно уточнять не стал. Крупные. И ваш сын, уважаемая Татьяна Валерьевна, наверняка мог бы помочь органам следствия, будучи продолжительное время свидетелем довольно крупных теневых махинаций.
Упоминание волшебного слова «свидетель» внесло в ум преподавателя русского языка очевидное смирение.
Ей, оказывается, всегда не нравилась работа сына у этого безобразника Борзова. Семен еще в институте отличался отвратительным поведением и постоянно сбивал Максима на разного рода шалости. Какого рода, мама уточнять не стала. Разного.
Вот как, покачал головой Антон. А контактов этого Борзова у вас, часом, не осталось?
Конечно, есть, оживилась мама. Старый рабочий телефон Максика. Но, он, к великому сожалению, дома. Вы, молодой человек, позвоните мне домой часиков эдак, в пять вечера — и я вам его с удовольствием продиктую.
И последний вопрос, Татьяна Валерьевна, откашлявшись, спросил Антон. Как бы нам с вашим сыном побеседовать?
И тут учитель словесности заметно погрустнела.
Сына не было дома уже два дня.
Не звонил и не передавал чего через знакомых?
Нет, пока. Но если объявится — я ему обязательно передам ваш телефон.
Что ж, тогда до вечера, Татьяна Валерьевна, раскланялся Антон, оставляя визитку.
И звонок на урок подвел под разговором окончательную черту.
1
Самое плохое в жизни — ожидание.
Вадим весь извелся, дожидаясь известий от Димы, Костика и Сашка.
Первыми его порадовали ребята, отправленные к пиротехнику.
— Еле открыли дверь, — доложился Костя. — Вонища — жуткая, даже страшно.
— Главное-то нашли?
— А как же, Вадим Дмитриевич, — радостно ответил тот. — Даже пересчитали уже. Ровно тридцать девять девятьсот.
— Сто баксов бомжи пропили, — понял Немченко. — Поджигателя-то не встретили?
— Нет, Вадим Дмитриевич.
— Ну и ладненько. Жду.
Опустив трубку, Немченко мысленно поставил напротив первого пункта галочку. Зачтено, решил он. На этот раз Голос не обманул.
Почти следом за Костей порадовал компьютерный гений.
Мобильный телефон с прямым московским номером, оставленный для связи Голосом был зарегистрирован на Брежнева Леонида Ильича тысяча девятьсот шестого года рождения. Когда первый естественный шок прошел, Вадим поинтересовался, в каком году, собственно, был выдан номер.
— По документам, в тридцать шестом, — посмеиваясь, ответил Стременников. — На тридцатилетний юбилей.
— А кого-нибудь вообще волнует, что тогда сотовой связи даже в проекте не существовало? — спросил Вадим.
— Очевидно, нет, — ответил Дима. — Кто это у тебя шутник такой?
Шутник, подумал Вадим почти с ненавистью. Он чувствовал себя полностью одураченным.
— Ян Арлозоров телефон оставил, — буркнул Немченко. — Познакомлю, как-нибудь на досуге.
— Во, дает! — восхитился Дима и повесил трубку.
2
К звонку Сашка, последовавшему через полчаса, после беседы с Димой, Немченко был уже внутренне подготовлен.
Вадим сидел, бесцельно щелкая каналами телевизора, когда мелодия из «Кармен» запела в мобильном. Ревизия вчерашнего захоронения состоялась, понял Немченко. Поднимая трубку, он внутренне собрался. И не зря, как выяснилось.
— Слушаю?
— Это я, Вадим Дмитриевич, — каким-то странным тоном произнес Сашок. — Прибыли на место.
— Ну?
На том конце повисло молчание.
— Саня! — позвал Немченко.
И тут Сашка прорвало.
Сбиваясь и путаясь, он тараторил непрерывно несколько минут. Он матерился и тут же извинялся. Он менял местами слова, и даже несколько раз пытался перейти на школьные запасы немецкого. Он сопел и хрюкал в несчастную трубку своего мобильного телефона.
Выслушав его сбивчивый запинающийся рассказ, Немченко в затруднении почесал затылок. Картинка у ангара ему представилась захватывающая, словно сошедшая в цветах и красках с полотен Иеронима Босха. Может быть, Голос был его ярым поклонником?
— Ладно, — произнес, наконец, Вадим. — Ты сам-то как — держишься?
Бедный парень, подумал он мельком. То обгоревшие трупы разгребает, то такую, черт возьми, кошмарную несуразицу.
Сашок в ответ проблеял нечто нечленораздельное.
— Вот, что, — решил Вадим. — Тебе и всей твоей группе на сегодня — заслуженный выходной. А вот завтра поутру, будь добр, изложить все подробно и на бумаге. Договорились?
— Да хрена мне, извините, Вадим Дмитриевич, после такого выходной?! — обрел Сашок после паузы голос.
— Для упорядочивания мыслей, — отрезал Немченко.
— Да я их, шеф, и через полгода не упорядочу!
— Приберитесь там, — напомнил Вадим. — Что бы комар носу не подточил.
— Уже, — отозвался Сашок и отключился.
Вадим тоже выключил телефон и задумчиво поиграл на столе пальцами.
Пора начинать собрать досье, подумал он. Голос он хоть, конечно, и крут, но пара документиков на него совсем не помешает. И отчет Сашка ляжет в него первым. Это будет достойное начало для красочной летописи. А уж издевательство над трупами этой самоуверенной сволочи любой прокурор одной левой организует потом по полной программе.
Немченко поднялся и заходил по кабинету кругами. Остановился возле окна.
Эх, как жаль, но сейчас Голос мне, к сожалению, нужен. Переброска людей и оживление мертвых — это, братцы мои, совсем не шутки. С такой командой бессмертных можно будет горы своротить. В будущем.
А пока займемся выполнением взятых обязательств и укреплением дружбы.
Что там у нас на повестке дня? Досье на Максима Дронова?
Он сел за монитор и включил компьютер.
1
Максим сел на диване, озираясь. Он плохо понимал, где он, и что с ним.
В комнате было светло. На огромном дереве рядом с окном сидела ворона и пристально разглядывала его сквозь стекло. Откуда-то издалека доносился детский гомон.
Он посмотрел на круглые настенные часы напротив.
Было без пяти час.
Рядом с диваном, на полу, стоял огромный бокал с остывшим чаем, оставленный заботливой рукой.
Он сейчас же все вспомнил. Алена! Святой, дорогой человек. Максим поднял бокал и сделал несколько жадных глотков. Горло почему-то саднило. Он помотал головой, пытаясь прийти в себя. Покрутил бокал. Надписи «Daddy» сбоку не было.
Наверное, Алена решила не напоминать ему так часто о своем бывшем супруге и неудачном замужестве.
Максим потер виски.
Ну и сны у меня, подумал он с иронией. Впору подниматься и вызывать скорую из психушки. Что же, попробуем разобраться.
Я встретился с этим Петровским, приехал домой (где же мой дом, в самом деле?), и… Его пробил озноб. Боже, я вколол себе какую-то дрянь!
Он лихорадочно закатал рукав халата и уставился на сгиб локтя, там, где синели тонкие ниточки вен. Никаких пятнышек, точечек и еще, чего-нибудь похожего на след от укола там не было.
Так вколол я или нет?
Максим вспомнил сон.
Ощущения и переживания, связанные с уколом были настолько реальными, что он поежился. Тогда почему нет следа? А должен ли он быть на вторые-третьи сутки?
Наверное, все-таки вколол, констатировал Максим с непонятным сожалением. Будем считать, что я принял легендарное лекарство.
И немедленно его окатил словно ушат холодной воды. Он вспомнил свой вчерашний бой и еще более странное единение с собаками. Необъяснимое, фантастическое. Тогда кем же я стал после укола? Монстром? Волшебником? Вторым Нео из «Матрицы»?
Как же мне связаться, наконец, со всезнающим Петровским?!
Максим обессилено опрокинулся на подушку. Со стоном закрыл глаза.
И снова провалился в сон.
2
Первое, что он увидел, было лицо мамы.
Она стояла над ним и трясла за плечо.
Максим сел на кровати, стряхивая остатки сна и очень плохо соображая, где он и что происходит. Голова гудела, церковные колокола, как с серьезного перепоя, глухим набатом били в мозгу. Он ничего не понимал из того, что мать говорила быстро и зло. Сначала он увидел в руках мамы шприц.
