— Не стоит он твоей преданности. Ну же, Руби, веселее! Мистер Вексфорд полагает, что твой проступок относится к третьей категории[9]. Ты ведь не слышала, чтобы Джеф Смит называл девушку Энн? Ты говорила так, чтобы выгородить Обезьяну.
— Вы правы.
— Вот и умница. Теперь дальше — ты хорошо обыскала комнату, увидев пятно крови?
— Я чересчур перепугалась. Послушайте, мистер Берден, я не могу перестать думать об этом деле. Джордж в четверг был дома один, сочиняя это письмо, пока я работала. Я думаю, он нашел что-нибудь, оставленное ими.
— Я тоже так думаю, Руби, и, пожалуй, все светлые головы думают одинаково.
На дворе полицейского участка Руби увидела человек двенадцать — сплошь мужчины ростом не выше пяти футов и девяти дюймов и темноволосые, от темного шатена до жгучего брюнета. Киркпатрик стоял четвертым от конца ряда слева. Руби неуверенно подошла к мужчинам по бетонным плитам, настороженная, нелепая на своих высоких каблуках и с закутанным лицом. Вексфорд, не знавший того, что она рассказала Бердену, с трудом удерживался от улыбки, Берден же смотрел на нее с грустью. Руби быстро оглядела первых трех слева, взгляд ее на секунду задержался на Киркпатрике. Она подошла поближе и медленно двинулась дальше вдоль шеренги, время от времени оглядываясь через плечо. Дойдя до конца строя, она повернула назад. Киркпатрик выглядел испуганным, он явно был в замешательстве. На обратном пути Руби остановилась перед ним. Искра взаимного узнавания как будто пролетела между ними, и это относилось как к нему, так и к ней. Руби пошла дальше и надолго задержалась перед последним мужчиной справа.
— Ну? — спросил Вексфорд, стоявший уже в дверях.
— На минуту мне показалось, что я знаю того человека с краю. — Вексфорд тихо вздохнул: «человек с краю» был констебль Пич. — Но потом я поняла, что ошиблась. Наверное, это человек с красным галстуком.
Киркпатрик.
— Наверное? Почему наверное?
— Мне знакомо его лицо, — просто ответила Руби. — Я не знаю никого из остальных. А его лицо кажется знакомым.
— Ну да, конечно. Мое лицо должно быть вам знакомо к этому часу, но я не снимал комнату в вашем публичном доме.
Было видно, что Руби обиделась.
— Я хочу знать одно: это он — Джеф Смит?
— Не знаю. Если бы я встретила того человека сейчас, я бы его не узнала. С самого того дня я пугаюсь всякий раз, когда вижу на улице темноволосого мужчину. А человека в красном галстуке я видела где-то на прошлой неделе. Может быть, во вторник. Не знаю. Он тоже узнал меня. Вы заметили? — Неожиданно из нее вырвались хлюпающие звуки, напоминавшие хныканье ребенка. Руби превратилась в маленькую девочку со старым лицом. — Я хочу домой, — сказала она, бросив злой взгляд на Вердена. В ответ он улыбнулся ей с философским видом. Она была не первым человеком, делавшим ему признания, а затем сожалевшим о них.
Киркпатрик вернулся в кабинет Вексфорда, но не сел на стул. Неудача с опознанием вернула ему уверенность, и на мгновение Вексфорду показалось, что коммивояжер намерен добавить несколько штрихов к образу покровителя или любителя искусств. Он взял в руки стеклянную статуэтку, с видом знатока ощупал ее и бросил на Вексфорда мрачный взгляд.
— Надеюсь, вы удовлетворены, — сказал он. — Полагаю, я был само терпение. Вы сами видели — эта женщина не узнала меня.
Зато ты узнал ее, думал Вексфорд. Ты был в Стоуэртоне и, хотя не присутствовал на вечеринке и не разговаривал с Марголисом, ты знал, что Анита Марголис не появилась у Коуторнов.
Киркпатрик расслабился и дышал ровно.
— Я очень устал и, как уже говорил вам, был в высшей мере терпелив и лоялен. Не каждый после четырехсотмильной дороги проявит такую готовность к пониманию, как я. — Он осторожно поставил на стол стеклянную фигурку в фут высотой, словно эксперт, только что закончивший ее оценку. Позер, думал Вексфорд. — Единственное, чего я сейчас хочу, — это выспаться и чтобы меня оставили в покое. Поэтому, если вы еще что-то хотите от меня, говорите лучше сейчас.
— Сейчас или никогда… Мы так не работаем, мистер Киркпатрик.
Но Киркпатрик, казалось, не слышал его слов.
— Или оставьте меня в покое. Я не желаю, чтобы мою семью беспокоили. Женщина не опознала меня, и лучше закрыть это дело по-хорошему. Я…
Ты слишком много говоришь, думал Вексфорд.
Вино питает мощь равно души и плоти,
К сокрытым тайнам ключ вы только в нем найдете.
Земной и горний мир, до вас мне дела нет!
Вы оба пред вином ничто в конечном счете.
Омар Хайям (перевод О. Румера)
После дождя город казался умытым. В лучах закатного солнца тротуары сияли, как листовое золото, и от них поднимался пар. Стоял тихий теплый вечер, воздух был тяжелый и влажный. От возбуждения в груди Дрейтона образовался тугой узел, когда он, поднявшись по Хай-стрит в автомобиле, взятом напрокат у Коуторна, наконец остановил его в проулке. Дрейтону хотелось наполнить легкие сухим чистым воздухом, а не этим паром, затрудняющим дыхание.
При виде Линды Дрейтон испытал нечто вроде потрясения. За время, пока он ее не видел, его воображение часто рисовало ее образ и он думал, что действительность разочарует его. Она обычная девушка, которая ему понравилась и с которой при случае он не прочь бы переспать. Таких девушек до нее у него было с десяток.
Почему же тогда, хотя в лавчонке толпилось множество покупателей, среди них и хорошенькие девушки, все они казались безликими, как зомби? Желание, переполнявшее его минувшим вечером и к сегодняшнему дню, казалось, потерявшее остроту, превратившись в глухой зуд ожидания, сейчас внезапно нахлынуло с ноной силой, заставило его замереть на пороге, не в силах оторвать от нее взгляда. Дверной колокольчик меж тем трезвонил ему прямо в ухо.
Их взгляды встретились, на ее губах появилась легкая таинственная улыбка, чуть приподнявшая уголки рта. Он отвернулся и принялся, коротая время, перебирать газеты на стенде. В лавке стоял неприятный запах — пищевых отходов из задних помещений дома, где питалась семья; несвежих сладостей; грязи, скопившейся в углах, откуда никто не пытался ее вымести. Над его головой китайский спаниель на полке по-прежнему держал у себя на спине корзинку с пыльными цветами. Никто никогда не купит его, как не купит пепельницы и кувшина, стоящих по бокам от него. Какой ценитель веджвудского фарфора, какой вообще ценитель чего бы то ни было когда-нибудь заглянет в эту лавчонку?
Входили все новые и новые покупатели. Непрерывное треньканье колокольчика действовало Дрейтону на нервы. Он повернул стенд, и перед его глазами ярким бесчувственным калейдоскопом замелькали цветные обложки — пистолет, щека человека под мягкой широкополой шляпой, девушка, лежащая среди роз в луже крови. Наручные часы сказали ему, что он здесь всего две минуты.
Наконец в лавке остался всего один покупатель. Затем зашла женщина купить выкройку. Он услышал, как мягко и в то же время настойчиво Линда сказала: «Очень сожалею, но мы закрываемся». Женщина заспорила. Ей во что бы то ни стало сегодня вечером нужна эта выкройка. Дрейтон почувствовал, как Линда пожала плечами, уловил слова, означавшие твердый отказ. Неужели именно так, с холодным упрямым терпением, она обычно отказывает? Женщина вышла, что-то бормоча себе под нос. Стуча палкой, мимо окна прошел слепой. Дрейтон смотрел, как Линда вешает табличку «Закрыто».
Очень медленно девушка подошла к нему. На ее лице не было улыбки, руки безжизненно висели вдоль тела — Дрейтон решил, что сейчас она заговорит, может быть, извинится или поставит условия. Но вместо этого она все так же молча, не пошевелив руками, приблизила губы к его рту и раскрыла их, словно задыхалась от чувств. Он подыграл ей, и какое-то мгновение их соединяли только губы, слившиеся в поцелуе. Затем он обнял ее и закрыл глаза, чтобы не видеть оргии голых тел, всеобщего оплодотворения, исполняемого с современным бесстыдством на обложках книг, — сверху, снизу, сбоку — пародии на него самого.
Он разжал руки и пробормотал:
— Пошли.
Она тихонько хихикнула, в ответ он принужденно негромко засмеялся. Они смеялись, он это знал, над собственной слабостью, над беззащитностью перед силой чувства.
— Да, пойдем. — Она тяжело дышала. Короткое стаккато ее хихиканья не имело ничего общего с радостью.
— Марк, — сказала она с чуть вопросительной интонацией и повторила: — Марк, — словно, произнося его имя, она что-то утверждала в себе. Ему это показалось обещанием.
— Мы едем в Помфрет, — сказал он. — Я взял машину.
— В Черитонский лес?
Он кивнул, ощутив боль разочарования.
— Ты уже бывала там?
Скрытый смысл вопроса не ускользнул от нее.
— Да, на пикнике, с мамой и отцом. — Она серьезно посмотрела на него. — Не так, как теперь, — добавила она. Это могло означать многое и ничего. Например: она никогда не бывала там с другим, с мужчиной, чтобы заниматься с ним плотскими утехами или гулять рука об руку. Слова скрывали и мысль, и намерение.
