— Полина, извини за то, как я вел себя на автосвалке. Я не переношу судебную медицину и патологию. У тебя нервы гораздо крепче, чем у меня.
Стоявшая позади Полины женщина в сером платке, с седыми бровями и усами наклонилась к нему и грозно спросила:
— Без очереди лезешь?
— Нет, не лезу.
— Стрелять таких надо, которые без очереди, — изрекла женщина.
— Поглядывайте за ним, — посоветовал стоявший за ней мужчина. Это был бюрократического вида коротышка с внушительным портфелем, который, по-видимому, вмещал много свеклы. Аркадий огляделся: на него смотрели с нескрываемой злостью. Люди придвигались плотнее друг к другу, становясь стеной, которую ему было не пробить.
— Давно здесь? — спросил Аркадий Полину.
— Около часа. Я вам возьму, — сказала она и свирепо глянула на стоявшую сзади пару: — Да пошли они!..
— Что ты имеешь в виду, говоря «слишком много крови»?
Полина пожала плечами: она же ему предложила купить свеклы!
— Обрисуйте взрывы в момент гибели Руди, — сказала она. — Что вы в точности видели?
— Две вспышки пламени, — ответил Аркадий. — Первая была неожиданной. Серебристо-белой.
— Это сработало устройство на основе красного натрия и сульфата меди. А вторая вспышка?
— Вторая тоже была яркая.
— Такая же яркая?
— Не совсем, — он их сравнивал мысленно и раньше. — Невозможно было хорошо рассмотреть, но она была скорее оранжевой, чем белой. Потом увидели, как в дыму взлетают в воздух горящие деньги.
— Итак, две вспышки, но след в машине оставила только одна. Пахло чем-нибудь после второй вспышки?
— Бензином.
— Бензобак?
— Тот взорвался позже, — Аркадий непроизвольно следил за ссорой у табачного киоска, где покупатель утверждал, что ему дали только четыре, а не пять полагающихся на месяц пачек. Двое солдат взяли его одной рукой за шею, другой между ног и швырнули в фургон. — Гарри говорил нам, что бомбу в машину бросил Ким. Это мог быть «молотовский коктейль» — бутылка с бензином.
— Кое-что получше, — сказала Полина.
— Что может быть лучше?
— Желеобразный бензин. Он прилипает и долго горит. Поэтому так много крови.
Аркадий все еще не понимал.
— Раньше ты говорила, что ожоги не вызывают кровотечения.
— Я еще раз как следует осмотрела Розена. У него не было порезов, результатом которых было бы такое обилие крови в машине и рядом с ней. Насколько я помню, лаборатория утверждала, что это его группа крови, но на этот раз я проверила сама. Заключение лаборатории не подтвердилось. Это даже не человеческая кровь. Это кровь домашнего скота.
— Кровь скота?
— Процедите кровь через тряпку — получите сыворотку. Смешайте ее с бензином и добавьте немного кофе или питьевой соды. Мешайте до тех пор, пока не загустеет.
— Бомба из крови и бензина?
— Партизанское изобретение. Я бы догадалась и раньше, если бы лабораторный анализ был верен, — сказала Полина. — Бензин можно сгустить мылом, яйцами или кровью.
— Должно быть, поэтому их и не хватает, — пошутил Аркадий.
Парочка, стоявшая позади Полины, напряженно слушала.
— Не берите яйца, — предупредила женщина. — В них сальмонелла.
— Это беспочвенные слухи, распространяемые людьми, которые сами хотят скупить все яйца, — возразил бюрократ.
Очередь продвинулась еще на один шаг. Аркадию хотелось потопать ногами, чтобы согреться. Полина была в открытых босоножках, но, судя по ее реакции на дождь, кровь и безумие ожидания, она была что гипсовая статуя. Все ее внимание сосредоточилось на приближающихся весах. Дождь усилился. Капли струились по вискам Полины и скапливались в загнутых, подобно крыше пагоды, концах ее волос.
— Как продают — на вес или поштучно? — спросила она соседей.
— Милая, — сказала пожилая женщина, — это смотря с чем они мухлюют — с весами или со свеклой.
— А ботву тоже дают? — спросила Полина.
— За ботвой другая очередь, — ответила женщина.
— Ты большое дело сделала, — сказал Аркадий. — Жаль, что работа такая неприятная.
— Если бы это меня беспокоило, — возразила Полина, — я бы считала себя не на своем месте.
— Тогда, наверное, я не на своем, — улыбнулся Аркадий.
У весов, как правило, происходил молчаливый, угрюмый обмен рублей и талонов на свеклу. Каждый же четвертый или пятый разражался обвинениями в том, что его надули, и требованием отпустить больше. В голосе людей звучали отчаяние, истерия и ярость. Постепенно образовалась бесформенная толпа; солдаты расталкивали ее, чтобы пропустить очередного покупателя, так что длинная вереница ожидающих, подобно водовороту, все время находилась в движении. Дождь постепенно обмыл свеклу, и в свете фонаря можно было разглядеть чистые темно-красные корнеплоды. Аркадий рассмотрел также, что сваленные позади весов мешки несут на себе следы перевозки: сырая мешковина местами порвана и измазана грязью. Наиболее мокрые из них стали ярко-красными; земля вокруг пропиталась красным. Весы с приставшими к ним кусочками свекольной кожицы тоже окрасились в красный цвет, точно их облили киноварью. Отражаясь в стекающей с мешков воде, весь парк представлялся расплывающимся красным пятном. Полина посмотрела на свои покрасневшие ноги в босоножках. Аркадий заметил, как она вдруг побледнела, и подхватил ее на руки, не дав упасть.
— Только не в морг, только не в морг, — повторяла девушка.
Аркадий положил ее руку себе на плечо и то ли понес, то ли повел из парка по Петровке, ища место, где она могла бы сесть. На противоположной стороне улицы из ворот желто-коричневого особняка дореволюционной постройки, которые так нравились высокопоставленным советским чиновникам, выехала санитарная машина. По всей вероятности, здесь была какая-то лечебница.
Но едва они вошли во двор, как Полина стала упрашивать не вести ее к врачу.
В глубине двора виднелась грубо отесанная деревянная дверь, разрисованная фигурками горланящих петухов и танцующих поросят. Они вошли в помещение, оказавшееся небольшим кафе. У маленьких столиков стояли кожаные стулья, вдоль стойки бара был расставлен ряд табуретов. На задней стенке красовалась батарея машин для выжимания апельсинового сока.
Полина присела у столика, уткнулась головой в колени и повторяла: «Все — дерьмо, дерьмо, дерьмо!».
Из подсобки выскочила буфетчица, собираясь выгнать их, но Аркадий, показав удостоверение, попросил коньяка.
— Здесь клиника. У нас не продают коньяк.
— Тогда лечебного коньяка.
— За доллары.
Аркадий положил на стол пачку «Мальборо». Буфетчица не шелохнулась. Он добавил еще пачку:
— Две пачки.
— И тридцать рублей.
Она исчезла и тут же вернулась, поставив на стол плоскую бутылку армянского коньяка с двумя бокалами и смахнув при этом в карман сигареты и деньги.
Полина выпрямилась и откинула голову назад:
— Это же половина вашей недельной зарплаты, — сказала она.
— А на что мне их копить? На свеклу?
Он наполнил ее бокал. Она выпила залпом.
— Думаю, что тебе не так уж и хотелось борща, — заметил он.
— Все этот вонючий труп! Оказывается, не лучше, а хуже, когда знаешь, как все происходило, — она сделала несколько глубоких вдохов. — Поэтому и вышла на улицу. Как увидела очередь, встала в ту, что побольше. Ведь когда стоишь за чем-нибудь, никто не заставляет тебя вернуться на работу.
За стойкой буфетчица нашарила зажигалку, затянулась сигаретой и, закрыв от удовольствия глаза, выдохнула дым. Аркадий позавидовал ей.
— Извините, — обратился он. — Что это за клиника? Кафе с кожаными сиденьями, мягкий свет, довольно изысканно.
— Это для иностранцев, — ответила буфетчица. — Диетическая лечебница.
Аркадий и Полина молча переглянулись. Девушка, казалось, вот-вот разрыдается и рассмеется одновременно, да и у него было такое же настроение.
— Разумеется, Москва для этого — самое подходящее место, — заметил он.
— Лучше не найдешь, — добавила Полина.
Аркадий видел, как розовеют ее щеки. «Как быстро молодые приходят в себя! Словно розы распускаются», — подумалось ему. Он налил ей еще. Себе тоже.
— Это же безумие, Полина. Эти очереди за хлебом, что Дантов «Ад». А может, и в аду есть диетический центр?
— Американцы согласятся, — сказала она. — Займутся аэробикой, — на лице появилась настоящая улыбка, возможно, потому, что и он улыбнулся по-настоящему. Видно, о безумии надо было размышлять вместе.
— Москва могла бы стать адом. Она бы вполне подошла для этого, — заметила Полина.
— Хороший коньяк, — Аркадий налил еще. Коньяк прекрасно ложился на пустой желудок. — За ад, — добавил он. Ему казалось, что от его мокрой одежды вот-вот повалит пар. Он подозвал буфетчицу. — А что у вас за диета?
