Мы говорим о его занятиях. Он ходит на коррекционные курсы, чтобы получить аттестат об окончании школы, но Напарника его успехи не впечатляют. Через несколько минут я прошу меня извинить и выхожу из комнаты. Отцу с сыном надо побыть вдвоем, для этого мы и приехали. По словам Напарника, их беседы носили эмоциональный характер. Он хотел втолковать сыну, что отец за него очень переживает и следит за ним со стороны. В «Старине Роузберге» полно банд, и Джамиль является легкой добычей. Тот клянется, что ни в чем не участвует, но Напарник ему не верит. Он хочет, чтобы его сын был в безопасности, и членство в банде нередко является наилучшей защитой. Но между бандами часто вспыхивают войны, процветает месть, что неизбежно порождает насилие. В прошлом году в «Старине Роузберге» были убиты семь заключенных. Но могло быть и хуже. Дальше по шоссе расположена федеральная тюрьма, и в ней происходит в среднем два убийства в месяц.
Я покупаю в автомате колу и присаживаюсь на пластиковый стул. Никаких других адвокатов сегодня нет, и все стулья свободны. Я открываю портфель и раскладываю бумаги на столе со старыми толстыми журналами. Появляется Хэнк и снова меня приветствует. Несколько минут мы болтаем, и я интересуюсь, как дела у сына Напарника.
— Нормально, — отвечает он, — ничего необычного. Выживает и по-прежнему здоров. Он здесь уже год и знает, что к чему. Правда, работать не хочет. Я устроил его в прачечную, но он продержался всего неделю. На занятия ходит, правда не на все.
— А банда?
— Не знаю, но я за ним присматриваю.
Через дверь в конце комнаты входит еще один охранник, и у Хэнка срочно появляются дела. Нельзя, чтобы видели, что он дружески общается с имеющим сомнительную репутацию адвокатом по уголовным делам. Я пытаюсь читать толстое дело, но не могу сосредоточиться. Подхожу к окну, из которого открывается вид на широкий двор, огороженный двойным рядом металлической сетки. Сотни заключенных в белых тюремных робах убивают здесь время под присмотром охранников на вышках.
Большинство из них — молодые чернокожие. Судя по срокам, совершили ненасильственные преступления, связанные с наркотиками. Средний срок отсидки — семь лет, и через три года шестьдесят процентов из них снова окажутся здесь.
А чему удивляться? Что их ждет на воле, что бы помешало им вернуться? Сейчас они — получившие срок преступники, и от этого клейма им уже никогда не избавиться. У них с самого начала карта легла не так, но теперь, когда они стали уголовниками, разве жизнь в свободном мире сделалась от этого лучше? Они — реальные жертвы наших войн. Войны с наркотиками, борьбы с преступностью. Побочные жертвы суровых законов, принятых жесткими политиками в последние сорок лет. В настоящее время в наших обветшавших тюрьмах содержится миллион молодых чернокожих мужчин, бьющих баклуши за счет налогоплательщиков.
Наши тюрьмы переполнены. На улицах полно наркоты. Кто побеждает в этой войне?
Мир совсем обезумел.
Через два часа Хэнк говорит, что пора закругляться. Я стучу и вхожу в комнату — непроветриваемую маленькую клетушку, в которой всегда душно. Джамиль сидит, сложив руки на груди и уставившись глазами в пол. Напарник тоже сидит, сложив руки на груди, но смотрит на экран. У меня такое ощущение, будто они молчат давно, хотя до этого было сказано немало.
— Нам пора, — говорю я.
Этих слов явно ждали оба. И все же они находят в себе силы попрощаться с теплотой. Джамиль благодарит за приход, передает привет мисс Луэлле и поднимается с места, когда в дверях за ним появляется Хэнк.
На обратном пути Напарник целый час не произносит ни слова.
Линк Скэнлон не первый гангстер в моем послужном списке. Эта честь принадлежит потрясающему мошеннику по имени Дьюи Натт, и его в тюрьме я никогда не навещаю. Если Линку нравилось проливать кровь, ломать кости, запугивать, не скрывая этого, Дьюи старался шагать по преступной дорожке как можно тише. Если Линк с детства мечтал стать главой мафиозного клана, Дьюи честно торговал мебелью и не нарушал закон, пока его возраст не стал подбираться к сорока. Если Линк был богат, но отследить и оценить его активы не представлялось возможным, то состояние Дьюи на момент начала неприятностей достигало, по оценке одного делового журнала, трехсот миллионов долларов. Линка приговорили к смертной казни, Дьюи — к сорока годам в федеральной тюрьме. Линку удалось бежать; Дьюи отпустил волосы до пояса и выращивает в тюремном саду травы и овощи.
У Дьюи Натта был хорошо подвешен язык, и успешная торговля дешевой мебелью вкупе с накоплениями позволили ему приобрести дом для сдачи в аренду. Потом другой, а затем еще несколько. Он научился пользоваться чужими деньгами и стал получать удовольствие от проведения исключительно рискованных операций. Он превратил свои активы и кредиты в торговые центры и филиалы. Во время короткого спада банк отказал ему в кредите, и тогда он купил банк и уволил всех его сотрудников. Он досконально изучил банковское законодательство и нашел в нем все лазейки. Во время более длительного экономического спада он приобрел еще несколько банков и региональных ипотечных компаний. Деньги были дешевыми, и Дьюи Натт оказался настоящим мастером в игре с кредитами. Его падение, как потом выяснилось, началось с пристрастия к двойному и даже тройному обеспечению займов. Будучи настоящим провидцем в деле наживы сомнительным путем, он стал одним из первых, кто сумел снять пенки с благодатной почвы субстандартных ипотечных кредитов. Он с блеском использовал все тонкости ростовщичества. Научился умело подкупать политиков и чиновников. А если к этому добавить уклонение от уплаты налогов, отмывание денег, мошенничество с использованием почты, инсайдерскую торговлю и прямое опустошение пенсионных фондов, то свои сорок лет тюрьмы Дьюи заслужил сполна.
Припрятанные остатки его состояния до сих пор разыскивает армия его нынешних и бывших врагов, органы банковского регулирования и надзора, по меньшей мере два суда по делам о банкротстве, адвокаты бывшей жены и несколько подразделений федерального правительства. До сих пор им так и не удалось ничего найти.
За год до пятидесятилетия Дьюи его не блещущего талантами сына Алана задержали с полным багажником кокаина. Алану исполнилось двадцать, мозгов было мало, и он хотел впечатлить отца собственным стилем предпринимательства. Дьюи пришел в такую ярость, что отказался нанимать адвоката для Алана. Ко мне его направил один знакомый. Я просмотрел материалы ареста, и одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, как полицейские сами себя подставили. У них не было ордера и никаких оснований для обыска автомобиля. Просто, как дважды два четыре. Я подал ходатайства с соответствующим обоснованием, и городской суд был вынужден их удовлетворить. Захват кокаина признали незаконным, доказательства отмели, и все обвинения против Алана были сняты. Эта история в свое время наделала много шума, и тогда моя фотография впервые появилась в газетах.
Дьюи вел дела только через своих доверенных адвокатов, однако его так впечатлила моя изворотливость, что он решил бросить мне несколько крох. Почти все они были вне сферы моей компетенции, но один случай меня заинтересовал, и я за него взялся.
Дьюи обожал гольф, но вписать игру в его лихорадочный ритм жизни представлялось практически невозможным. Кроме того, у него не хватало терпения поддерживать благородные традиции, присущие большинству гольф-клубов, да и вряд ли там захотели бы иметь среди членов человека со столь сомнительной репутацией. И он загорелся идеей построить собственную площадку для гольфа и провести туда освещение — тогда можно будет играть и ночью, хоть в одиночку, хоть с приятелями. В то время во всей стране было всего три таких площадки, и ни одной — в пределах тысячи миль от нашего Города. Восемнадцать лунок, все хорошо освещенные, — крутая игрушка для богатого дяди. Чтобы не связываться с нацистами из городских земельных органов, он нашел участок в двести акров в миле от городской черты. Но власти округа возражали. Соседи подали в суд. Я представлял интересы ответчика в суде и в конце концов выиграл дело. Необходимое разрешение было получено. Появились новые заголовки в газетах.
Однако настоящая слава ждала меня впереди. Ипотечный пузырь лопнул. Процентные ставки подскочили. Разразилась настоящая буря, и Дьюи не удалось перекредитоваться достаточно быстро. Его карточный дом рухнул с поистине театральным эффектом. С удивительной слаженностью к нему одновременно заявились представители ФБР, налоговой службы, Комиссии по ценным бумагам и целый отряд других крутых парней с жетонами и ордерами. Обвинительный акт был толщиной с дюйм, и его главной мишенью являлся, естественно, Дьюи. Ему предъявлялись обвинения в организации грандиозных преступных сговоров с участием банкиров, бухгалтеров, партнеров, юристов, биржевого маклера и двух членов городского совета. В акте содержалось весьма убедительное обоснование десятков нарушений закона «О коррумпированных и находящихся под влиянием организованной преступности организациях»[5] — величайшего дара, каким Конгресс когда-либо наделял федеральных прокуроров.
